Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Земля под снегом как глухонемая,
Но орудийным громом Первомая
Разбудим мы ее, уж так и быть,
Чтоб землю с новой силою любить!

Но что это? Весна, а сердцу плачется,
Труба печная, как старуха, прячется
За куст сирени, что стоит в цвету,
Примеривая белую фату.

Цветет сирень. Но нет домов крылечек,
Ни девушек, ни ласковых словечек,
Ни баб дородных с малыми детьми,
Ни встреч дорожных с милыми людьми!

Цветет сирень. Она теперь как реквием,
Как колокол хатынский на дворе твоем,
Как памятник по тем, что жили здесь,
Как грустная и радостная весть.

Цвети, сирень! Бушуй своей лиловостью
И радуй первозданностью и новостью,
Дай срок, опять придут к тебе дома,
И в этом убедишься ты сама!

— Зачем ты, сосна, раздвоилась? Ответь!
Зачем изогнулась подобием лука?
Зачем твоя красная, желтая медь,
Как ваза из древних раскопок, двурука?

Стоит и молчит, как горбунья, она
Над гибкой, бессмертной семьей краснотала.
— Была я не меньше, чем ты, влюблена,
Но буря мою одноствольность сломала.

Откуда же буря? Кругом тишина.
И так безмятежна лазурь небосвода.
Покоем, величием упоена
Июльская, летняя эта природа!

А вот она, туча! Идет и спешит,
Сосцы наливая дождями и млеком.
В кого-то ударит, чего-то лишит,
Кого-то навечно причислит к калекам.

И вот уже молния прыгает в рожь
И катится огненным караваем.
И птицы замолкли, и по лесу дрожь,
Как будто орда наступает с Мамаем!

Здравствуй, солнце! Это я.
Подари мне диадему
Очень тонкого литья,
В руки дай мне, я надену.

Подари мне ясный день,
Успокоенные дали,
Чтоб на крышах деревень
Сизари заворковали.

Подари тележный скрип,
Я давно его не слышал,
Сделай так, чтоб белый гриб
Мне в лесу навстречу вышел.

Подари мне клин овса,
Что звенит, как рыцарь в датах,
Подари мне голоса
Всех щебечущих пернатых.

Отплачу тебе одним —
Это мне пока по средствам —
Словом песенным, родным,
Что стучит под самым сердцем.

Мне понравилась речка Росынька,
В хмель одетая и завитая,
Неизвестная, очень простенькая,
Очень сельская, не знаменитая!

Рыбы крупной не видно — пескарики,
Ребятишкам забава прелестная.
Будь вы взрослый, и взрослый скажете:
— Мне бы удочку с тонкою лескою.

Речка Росынька вся из петелек,
Так и кружит и вьет свое руслице.
Рядом лес, где таинственный тетерев
За тетеркой ухаживать учится.

Ходят девушки к чистой Росыньке
В платьях белых, как лилии в заводи,
Вот одна оступилася: — Господи!
Ой, девчонки, меня кто-то за ноги!

— Это клевер, дуреха пугливая,
Ну-ка вынь свою белую ноженьку,
Да скорее, скорее, ленивая,
Да уверенно встань на дороженьку!

Речка Росынька, темна косынька,
Голубое мое заглядение,
Подари нам волшебные россыпи
Соловьиного происхождения!

Который год война идет —
Не за медали!
Устал воюющий народ,
Тылы устали.

— Заканчивай войну, солдат! —
Просили пашни.
И воин оставлял санбат,
Шел в рукопашный.

Кипела кровь, как самовар,
Горела в жилах.
И каждый землю целовал,
Оставшись вживе.

Опять в атаку шел боец
Сквозь ад кромешный,
И все-таки весной скворец
Пел над скворечней.

Он верил, видимо, что мы,
Как наши деды,
В начале иль в конце зимы
Придем к победе.

И вот она. — Виват! Виват! —
Кричит Европа.
И улыбается солдат
В тени окопа.

Стоит и просит: — Дайте плуг,
Пустите в поле!
Там ждет семья, знакомый круг,
Другая доля!

Во Владимире выпал снег.
Поздно вечером, под воскресенье.
Вот и осени больше нет,
Остается одно сожаленье.

Сожаленье о том, что в лесах
От Печоры до самого Дона
В птичьем щебете и в голосах
Нет задорного летнего звона.

И лишь только старинный собор
Все такой же! Ничуть не стареет,
Безупречно прекрасен собой,
Как весенняя вишня, белеет.

Значит, люди умели творить,
Разбирались отлично во многом,
Ясно знали, о чем говорить
С высотой, небесами и богом!

Он просыпался молодой, могучий,
На сене млела сонная рука.
И пробирался по крапиве жгучей
К степной реке с названием Ока.

Она играла и звала Сергея,
Как девушка, в поэта влюблена,
И воля у Есенина твердела,
И мускулы звенели, как волна.

— Не утони! — кричала мать с откоса.—
Держись поближе к берегу, сынок! —
Но может ли когда тонуть апостол
И тот, кто сам себя назвал — пророк!

Он шел в луга, где сено молодое
Шумело, как шелка нежнейших дев,
По-нестеровски в небо голубое
Лицо свое прекрасное воздев.

Он обнимал траву, деревья, землю,
Все понимая вещею душой.
Опасней и сильней, чем злое зелье,
Пил вдохновенье братиной большой.

День был велик. Но солнце шло к закату,
Роса садилась на его плечо.
Цветам он признавался: — Мне бы в хату! —
Цветы грустили: — Приходи еще!

По узенькой тропиночке-дорожке,
Как пастушонок мил, белоголов,
Он шел на сеновал и нес в лукошке
Сто звезд, сто песен, сто колоколов.

Они гудели в сердце у поэта,
Ничком ложилась перед ним трава.
Он забывался только до рассвета,
Чуть свет опять на луг — пасти слова!

С тех пор какие годы миновали!
Какое горе видел ваш народ!..
…Есенин жив! Сергей на сеновале
Бессмертные стихи свои поет!

Невеста моя — луговина с зеленой травой!
Обнять невозможно — она беспредельна.
Она разлеглась под высокой, густой синевой,
И можно ее приласкать по травинке, отдельно!

Срываю гвоздику в щеку свою щекочу,
Срываю горошек, вдыхаю знакомую пряность.
Я, руки раскрылив, лежу, ничего не хочу,
А в сердце растет несказанная, тихая радость.

Откуда она? Я не молод. И все позади.
Губам с поцелуя бывалого вновь не зардеться.
Но бьется, как пленник кавказский, в груди
Влюбленное в жизнь и в людей беспокойное сердце.

Плывут облака на Рязань, на Орел, на Ростов,
А в доннике пчелы гудят, как гудки паровозов.
И бьют родники Берендея из вечных пластов,
И клевер цветет у дороги, младенчески нежен
                       и розов.

И хочется жить и грустить, и лениво лежать,
И медленно думать о чем-то, на то и рассудок,
И после большой передышки влюбленно бежать
К черте горизонта, окрашенной в цвет незабудок.