Владимир Маяковский - Сборники стихотворений
плотно, в общежитиях
грязнеет кожа тел. Надо
голос
подымать за чистоплотность отношений наших
и любовных дел. Не отвиливай
мол, я не венчан. Нас
не поп скрепляет тарабарящий. Надо
обвязать
и жизнь мужчин и женщин словом,
нас объединяющим:
"Товарищи".
1926
ПОСЛАНИЕ ПРОЛЕТАРСКИМ ПОЭТАМ
Товарищи,
позвольте
без позы,
без маски как старший товарищ,
неглупый и чуткий, поразговариваю с вами,
товарищ Безыменский, товарищ Светлов,
товарищ Уткин. Мы спорим,
аж глотки просят лужения, мы задыхаемся
от эстрадных побед, а у меня к вам, товарищи,
деловое предложение: давайте
устроим
веселый обед! Расстелим внизу
комплименты ковровые, если зуб на кого
отпилим зуб; розданные
Луначарским
венки лавровые сложим
в общий
товарищеский суп. Решим,
что все
по-своему правы. Каждый поет
по своему
голоску! Разрежем
общую курицу славы и каждому
выдадим
по равному куску. Бросим
друг другу
шпильки подсовывать, разведем
изысканный
словесный ажур. А когда мне
товарищи
предоставят слово я это слово возьму
и скажу: - Я кажусь вам
академиком
с большим задом, один, мол, я
жрец
поэзий непролазных. А мне
в действительности
единственное надо чтоб больше поэтов
хороших
и разных. Многие
пользуются
напостовской тряскою, с тем
чтоб себя
обозвать получше. - Мы, мол, единственные,
мы пролетарские...А я, по-вашему, что
валютчик? Я по существу
мастеровой, братцы, не люблю я
этой
философии нудовой. Засучу рукавчики:
работать?
драться? Сделай одолжение,
а ну, давай! Есть
перед нами
огромная работа каждому человеку
нужное стихачество. Давайте работать
до седьмого пота над поднятием количества,
над улучшением качества, Я меряю
по коммуне
стихов сорта, в коммуну
душа
потому влюблена, что коммуна,
по-моему,
огромная высота, что коммуна,
по-моему,
глубочайшая глубина. А в поэзии
нет
ни друзей,
ни родных, по протекции
не свяжешь
рифм лычки. Оставим
распределение
орденов и наградных, бросим, товарищи,
наклеивать ярлычки. Не хочу
похвастать
мыслью новенькой, но по-моему
утверждаю без авторской спеси коммуна
это место,
где исчезнут чиновники и где будет
много
стихов и песен. Стоит
изумиться
рифмочек парой нам мы почитаем поэтика гением. Одного
называют
красным Байроном, другого
самым красным Гейнем. Одного боюсь
за вас и сам,чтоб не обмелели
наши души, чтоб мы
не возвели
в коммунистический сан плоскость раешников
и ерунду частушек. Мы духом одно,
понимаете сами: по линии сердца
нет раздела. Если
вы не за нас,
а мы
не с вами, то черта ль
нам
остается делать? А если я
вас
когда-нибудь крою и на вас
замахивается
перо-рука, то я, как говорится,
добыл это кровью, я больше вашего
рифмы строгал. Товарищи,
бросим
замашки торгашьи - моя, мол, поэзия
мой лабаз!всё, что я сделал,
все это ваше рифмы,
темы,
дикция,
бас! Что может быть
капризней славы
и пепельней? В гроб,что ли,
брать,
когда умру? Наплевать мне, товарищи,
в высшей степени на деньги,
на славу
и на прочую муру! Чем нам
делить
поэтическую власть, сгрудим
нежность слов
и слова-бичи, и давайте
без завистей
и без фамилий
класть в коммунову стройку
слова-кирпичи. Давайте,
товарищи,
шагать в ногу. Нам не надо
брюзжащего
лысого парика! А ругаться захочется
врагов много по другую сторону
красных баррикад.
1926
ФАБРИКА БЮРОКРАТОВ
Его прислали
для проведенья режима. Средних способностей.
Средних лет. В мыслях - планы.
В сердце - решимость. В кармане - перо
и партбилет. Ходит,
распоряжается энергичным жестом. Видно
занимается новая эра! Сам совался в каждое место, всех переглядел
от зава до курьера. Внимательный
к самым мельчайшим крохам, вздувает
сердечный пыл... Но бьются
слова,
как об стену горохом, об
канцелярские лбы. А что канцелярии?
Внимает, мошенница! Горите
хоть солнца ярче,она
уложит
весь пыл в отношеньица, в анкетку
и в циркулярчик. Бумажку
встречать
с отвращением нужно. А лишь
увлечешься ею, то через день
голова заталмужена в бумажную ахинею. Перепишут все
и, канителью исходящей нитясь, на доклады
с папками идут: - Подпишитесь тут!
Да тут вот подмахнитесь!.. И вот тут, пожалуйста!..
И тут!..
И тут!..Пыл
в чернила уплыл
без следа. Пред
в бумагу
всосался, как клещ... Среда это
паршивая вещь!! Глядел,
лицом
белее мела, сквозь канцелярский мрак. Катился пот,
перо скрипело, рука свелась
и вновь корпела,но без конца
громадой белой росла
гора бумаг. Что угодно
подписью подляпает, и не разберясь:
куда,
зачем,
кого? Собственную
тетушку
назначит римской папою. Сам себе
подпишет
смертный приговор. Совести
партийной
слабенькие писки заглушает
с днями
исходящий груз. Раскусил чиновник
пафос переписки, облизнулся,
въелся
и - вошел во вкус. Где решимость?
планы?
и молодчество? Собирает канцелярию,
загривок мыля ей. - Разузнать
немедля
имя - отчество! Как
такому
посылать конверт
с одной фамилией??!И опять
несется
мелким лайцем: - Это так-то службу мы несем?! Написали просто
"прилагается" и забыли написать
"при сем"!В течение дня страну наводня потопом
ненужной бумажности, в машину
живот уложит
и вот на дачу
стремится в важности. Пользы от него,
что молока от черта, что от пшенной каши
золотой руды. Лишь растут
подвалами
отчеты, вознося
чернильные пуды. Рой чиновников
с недели на день аннулирует
октябрьский гром и лом, и у многих
даже
проступают сзади пуговицы
дофевральские
с орлом. Поэт
всегда
и добр и галантен, делиться выводом рад. Во-первых:
из каждого
при известном таланте может получиться
бюрократ. Вывод второй
(из фельетонной водицы вытекал не раз
и не сто): коммунист не птица,
и незачем обзаводиться ему
бумажным хвостом. Третий:
поднять бы его за загривок от бумажек,
разостланных низом,
чтоб бумажки,
подписанные
прямо и криво, не заслоняли
ему
коммунизм. 1926
ТОВАРИЩУ НЕТТЕ
пароходу и человеку
Я недаром вздрогнул.
Не загробный вздор. В порт,
горящий,
как расплавленное лето, разворачивался
и входил
товарищ "Теодор Нетте". Это - он.
Я узнаю его. В блюдечках - очках спасательных кругов. - Здравствуй, Нетте!
Как я рад, что ты живой дымной жизнью труб,
канатов
и крюков. Подойди сюда!
Тебе не мелко? От Батума,
чай, котлами покипел... Помнишь, Нетте,
в бытность человеком ты пивал чаи
со мною в дипкупе? Медлил ты.
Захрапывали сони. Глаз
кося
в печати сургуча, напролет
болтал о Ромке Якобсоне и смешно потел,
стихи уча. Засыпал к утру.
Курок
аж палец свел... Суньтеся
кому охота! Думал ли,
что через год всего встречусь я
с тобою
с пароходом. За кормой лунища.
Ну и здорово! Залегла,
просторы надвое порвав. Будто навек
за собой
из битвы коридоровой тянешь след героя,
светел и кровав. В коммунизм из книжки
верят средне. "Мало ли,
что можно
в книжке намолоть!" А такое
оживит внезапно "бредни" и покажет
коммунизма
естество и плоть. Мы живем,
зажатые
железной клятвой. За нее
на крест,
и пулею чешите: это
чтобы в мире
без России,
без Латвии, жить единым
человечьим общежитьем. В наших жилах
кровь, а не водица. Мы идем
сквозь револьверный лай, чтобы,
умирая,
воплотиться в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
Мне бы жить и жить,
сквозь годы мчась. Но в конце хочу
других желаний нету встретить я хочу
мой смертный час так,
как встретил смерть
товарищ Нетте.
15 июля 1926 г., Ялта
УЖАСАЮЩАЯ ФАМИЛЬЯРНОСТЬ
Куда бы
ты
ни направил разбег, и как ни ерзай, и где ногой ни ступи,есть Марксов проспект, и улица Розы, и Луначарского
переулок или тупик. Где я?
В Ялте или в Туле? Я в Москве
или в Казани? Разберешься?
- Черта в стуле! Не езда, а - наказанье. Каждый дюйм
бытия земного профамилиен
и разыменован. В голове
от имен
такая каша! Как общий котел пехотного полка. Даже пса дворняжку
