Борис Гребенщиков - Песни (сборник)

Особенности оперы в Нижнем Тагиле
Совсем не повлияли на мое воспитание.
Меня несло, как воздушного змея,
Когда всем остальным отключали питание.
Скоро я буду баснословно богатым,
Но это меня не приводит в смущение,
Я не стану бояться своих капиталов,
Я легко найду для них помещение,
Потому что

Красота – это страшная сила.
И нет слов, чтобы это сказать.
Красота – это страшная сила,
Но мне больше не страшно.
Я хочу знать.

Один Чжу учился ловить драконов,
Выбросил силы и деньги на ветер,
Жаль, что за всю свою жизнь
Он так ни одного и не встретил.
Я прочел об этом в старинных трактатах,
Прочел и сразу ушел из деревни.
Скоро я буду баснословно богатым
И смогу претворить в жизнь учения древних,
Потому что

Красота – это страшная сила.
И нет слов, чтобы это сказать.
Красота – это страшная сила,
Но мне больше не страшно,
Я хочу знать.

Я буду жить в доме из костей земли,
И с большой дороги будут заходить дети,
Чтобы любоваться на мои кристаллы,
Сияющие во фрактальном свете,
И на семь чудес с семи концов света.
Я не стану размениваться на мелочь,
Ведь очень скоро у меня будет Это,
И я буду ясно знать, что с Этим делать,
Потому что

Красота – это страшная сила.
И нет слов, чтобы это сказать.
Красота – это страшная сила,
Но мне больше не страшно,
Я хочу знать.

Это делаю я.
Это делаешь ты.
Нас спасут немотивированные акты красоты.

Я не знал, что спал; не знал, что проснусь,
Меня клюнул в темя Божественный Гусь
И заставил петь там, где положено выть.
Никто не обещал, что будет легко.
Я понимаю тебя, Садко,
Но мое чувство юмора рекомендует мне всплыть.

А в хорошей империи нет новостей,
Дайте северным варварам водки в постель,
И никто из них не станет желать перемен.
Математика соблазнила нас,
Математика казнила нас.
Меня воскресят только Крем и Карамель.

Крем и Карамель; Крем и Карамель –
Так достигнут великий предел.
Крем и Карамель; Крем и Карамель,
Подтвердите, что я прилетел.

А в восточных степях бродят люди в цепях.
И пока не зарыт государственный прах,
Эта баржа едва ли покинет мель.
И все равно – ху там у них наверху.
Это гиньоль в горячем цеху.
Мальчик, скажи мне, где Крем и Карамель.

Крем и Карамель, Крем и Карамель.
Боже, как сладко все это звучит.
Крем и Карамель, Крем и Карамель.
Разбудите меня, если все-таки что-то случится.
Разбудите меня, если здесь все-таки что-то случится.

Я родился сегодня утром
Еще до первого света зари.
Молчание у меня снаружи,
Молчание у меня внутри.
Я кланяюсь гаснущим звездам,
Кланяюсь свету луны,
Но внутри у меня никому не слышный звук,
Поднимающийся из глубины.

Я родился на севере,
Чтобы дольше оставался цел,
У меня нет друзей,
Чтобы никто не смог сбить прицел.
Море расступилось передо мной,
Не выдержав жара огня,
И все стрелки внутри зашкаливали
При первых проблесках дня.

Я не мог оторвать глаз от тебя.

Я родился со стертой памятью,
Моя родина где-то вдали.
Я помню, как учился ходить,
Чтобы не слишком касаться земли;
Я ушел в пустыню,
Где каждый камень помнит твой след,
Но я не мог бы упустить тебя,
Как я не мог бы не увидеть рассвет.

Я не могу оторвать глаз от тебя.

Мы съехали с Макдугал в середине зимы:
Моя подруга из Тольятти, я сам из Костромы.
Мы бы дожили до лета, а там секир-башка,
Но в кокаине было восемь к трем зубного порошка,
Пришлось нам ехать через люк
При свете косяка,
Она решила ехать в Мекку. Я сказал: «Пока».

Не помню, как это случилось, чей ветер дул мне в рот,
Я шел по следу Кастанеды – попал в торговый флот,
Где все матросы носят юбки, у юнги нож во рту.
И тут мы встали под погрузку в Улан-Баторском порту,
Я сразу кинулся в дацан – хочу уйти в ритрит,
А мне навстречу Лагерфельд,
Гляжу – а мы на Оксфорд-стрит.

Со мной наш боцман Паша, вот кто держит фасон,
На нем пиджак от Ямамото и штаны Ком Де Гарсон,
И тут вбегает эта женщина с картины Моне,
Кричит – у нас четыре третьих, быстро едем все ко мне.
У них нет денег на такси, пришлось продать пальто.
Клянусь, такого в Костроме еще не видел никто.

Вначале было весело, потом спустился сплин,
Когда мы слизывали слизь у этих ящериц со спин.
В квартире не было прохода от языческих святынь,
Я перевел все песни Цоя с урду на латынь,
Когда я допил все, что было у них меж оконных рам,
Я сел на первый сабвей в Тируванантапурам.

И вот мы мчимся по пустыне, поезд блеет и скрипит,
И нас везет по тусклым звездам старый блюзмен-трансвестит.
Кругом творится черте что – то дальше, то вблизи,
То ли пляски сталеваров, то ли женский бой в грязи,
Когда со мной случился двадцать пятый нервный срыв,
Я бросил ноги в Катманду через Большой Барьерный Риф.

И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы,
Я стал похож на человека героической судьбы,
Шаманы с докторами спорят, как я мог остаться жив,
Но я выучил суахили и сменил культурный миф,
Когда в село войдут пришельцы, я их брошу в тюрьму.
Нам, русским за границей, иностранцы ни к чему.

Я, я, я ушел в тонкий мир с головой.
Мне снилось, что я умер, и мне снится, что я живой.
Пошел в магазин, купил себе брошюру,
Даже у моей козы есть гуру.
Я, я, я ушел в тонкий мир с головой.

Вышел на улицу – с аурами что-то не то.
Я вышел на улицу – с аурами что-то не то.
Я сижу в лотосе, но этого мало.
Где, где, где, где моя Шамбала.
Как мне жить, если с аурами что-то не то.

Рам Лам Ям Мам Бам,
Поцелуй меня в чакру.

Человеческая жизнь имеет более одного аспекта.
В городе Таганроге есть два Звездных проспекта.
На одном – небеса зияющие
      И до самого Волго-Дона
Возвышаются сияющие
      Дворцы из шлакобетона.
И по нему каждую пятницу,
      Как выйдут со смены из шахты,
Маршируют белозубые
      Космонавты.

А на другом все дома в полтора этажа,
И по истоптанной траве гуляет коза,
Год проходит и два проходит,
Веревка перетерлась, но коза не уходит;
Ей совершенно некуда идти,
Она смотрит в небеса и шепчет: «Господи, прости!»

Духовные люди – особые люди.
Их сервируют в отдельной посуде.
У них другая длина волны,
И даже хвост у них с другой стороны.

Если прийти к ним с насущным вопросом,
Они могут выкурить тебя с папиросом.
Ежели ты не прелюбодей,
Лучше не трогай духовных людей.

Мама, я не могу больше пить.
Мама, я не могу больше пить.
Мама, вылей все, что стоит на столе, –
Я не могу больше пить,
На мне железный аркан,
Я крещусь, когда я вижу стакан.
Я не в силах поддерживать этот обман.
Мама, я не могу больше пить.

Патриоты скажут, что я дал слабину,
Практически продал родную страну.
Им легко, а я иду ко дну.
Я гляжу, как истончается нить.
Я не валял дурака
Тридцать пять лет от звонка до звонка,
Но мне не вытравить из себя чужака.
Мама, я не могу больше пить.

Мама, я не могу больше пить.
Мама, я не могу больше пить.
Мама, позвони всем моим друзьям,
Скажи – я не могу больше пить.

Вот она – пропасть во ржи,
Под босыми ногами ножи,
Как достало жить не по лжи –
Я не могу больше пить.

Скажи моим братьям, что теперь я большой.
Скажи сестре, что я болен душой.
Я мог бы быть обычным человеком,
Но я упустил эту роль,
Зашел в бесконечный лес,
Гляжу вверх, но я не вижу небес.
Скажи в церкви, что во всех дверях стоит бес –
Демон Алкоголь.

Мама, я не могу больше пить.
Мама, я не могу больше пить.
Мама, вылей все, что стоит на столе, –
Я не могу больше пить.
На мне железный аркан.
Я крещусь, когда я вижу стакан.
Я не в силах поддерживать этот обман.
Мама, я не могу больше пить.

Что-то не заснуть – а засну, все мне снится,
Что вот еще чуть-чуть, еще едва-едва;
А как проснусь – опять пью, как бы мне не спиться –
Voulez-vous coucher avec moi?

Вот в руке письмо, но вижу только буквы.
И я не помню, как они собирались в слова.
В полной пустоте круги на воде.
Voulez-vous coucher avec moi?

А я, брат, боюсь – а ты, брат, не бойся.
Принесло дождем – унесет по ветру.
А если я умру – ты не беспокойся,
Просто потерпи, станет легче к утру…

Ночью невтерпеж, да к утру станет ясно,
А утро не соврет – оно всему голова,
Что же я не знал, как она прекрасна…
Voulez-vous coucher avec moi?