Владимир Маяковский - Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Поэзия
    любит
       в мистику облекаться,
говорить
    о вещах
        едва касаемо.
Я ж
  открыто
      агитирую
          за покупку облигаций
государственного
        выигрышного займа.
Обсудим трезво,
        выгодно ль это?
Предположим,
       выиграл я:
во всех журналах —
         мои портреты.
Я
    и моя семья.
Это ж не шутки —
стать
   знаменитостью
          в какие-то сутки.
Широкая известность
          на много лет.
За что?
    Всего —
        за четвертной билет.
Всей облигации
        цена сторублевка,
но до чего ж
      Наркомфин
           придумал ловко!
Нету ста —
      не скули
          и не ной,
четверть облигации бери
           за четвертной.
Четвертной не сбережете —
             карманы жжет.
Кто
  без облигации
           четвертной сбережет?
Приходится считать
         восторженно и пылко,
что облигация
       каждому —
            лучшая копилка.
И так
   в копилку
       хитро положено,
что проиграть нельзя,
          а выиграть —
               можно.
Разве
   сравнишь
       с игрою с этакой
продувную железку
         с бандитской рулеткой!
А не выиграю —
        тоже не впаду в раж.
через 3 месяца —
        новый тираж.
А выигрышей!
       Не вычерпаешь —
              хоть ведрами лей.
Больше
    30 000 000 рублей!
Сто тысяч выиграю
         (верю счастью!) —
и марш
    в банк
       за своею частью.
И мне
   отслюнявливают
           с правого кончика
две с половиной тысячи
           червончиков.
Сейчас же,
     почти не отходя от кассы,
вещей приобретаю
         груды и массы!
Тут же покупается
         (нужно или не нужно)
шуба
  и меховых воротничков
             дюжина.
Сапог понакуплю —
         невиданный сон!
На любой размер
        и любой фасон!
За покупками
      по Москве по всей
разъезжусь,
      весь день
          не вылазя из таксей.
Оборудую
     мастерскую
          высокого качества
для производства
        самого лучшего стихачества.
Жилплощадь куплю
         и заживу на ней
один!
   на все на двадцать саженей!
И вдруг
    звонок:
       приходит некто.
— Пожалте бриться,
         я — фининспектор! —
А я
  ему:
     — Простите, гражданинчик,
прошу
   со мной
       выражаться и́наче.
Уйдите,
    свои портфели забрав,
выигрыш
     облагать
         не имеете прав! —
И выиграй
     я
      хотя с миллион,
от меня
    фининспектор
          уйдет посрамлен.
Выигрыш —
      другим делам
            не чета.
Вот это
    поэты
       и называют:
            мечта!
Словом,
    в мистику
         нечего облекаться.
Это —
    каждого
        вплотную касаемо.
Пойдем
    и просто
         купим облигации
государственного
        выигрышного займа.

Раньше
    праздновался
          разный Кирилл
да Мефодий.
Питье,
   фонарное освещение рыл
и прочее в этом роде.
И сейчас еще
      село
самогоном весело.
На Союзе
     великане
тень фигуры хулиганьей.
Но мы
   по дням и по ночам
работаем,
    тьме угрожая.
Одно
   из наших больших начал —
«Праздник урожая».
Праздников много, —
          но отродясь
ни в России,
      ни около
не было,
    чтоб люди
         трубили, гордясь,
что рожь уродилась
         и свекла.
Республика
      многим бельмо в глазу,
и многим
       охота сломать ее.
Нас
  штык
     от врагов
         защищает в грозу,
а в мирный день —
         дипломатия.
Но нет у нас
      довода
         более веского,
чем амбар,
     ломящийся от хлебных груд.
Нету
   дела
     почетней деревенского,
почетнее,
    чем крестьянский труд.
Каждый корабль пшеничных зерен —
это
  слеза у буржуев во взоре.
Каждый лишний вагон репы —
это
  смычке новые скрепы.
Взрастишь кукурузу в засушливой зоне —
и можешь
       мечтать о новом фордзоне.
Чем больше будет хлебов ржаных,
тем больше ситцев у моей жены.
Еще завелась племенная свинья,
и в школу
       рубль покатился, звеня.
На литр увеличь молоко коров,
и новый ребенок в Союзе здоров.
Чем наливней
       и полнее колос,
тем громче
     будет
        советский голос.
Крепись этот праздник
          из года в год,
выставляй
     — похвалиться рад —
лучшую рожь,
      лучший скот
и радужнейший виноград.
Лейся
   по селам
       из области в область
слов
   горящая лава:
урожай — сила,
       урожай — доблесть,
урожай увеличившим
          слава!

Этими —
     и добрыми,
          и кобры лютѐй —
Союз
   до краев загружён.
Кто делает
     этих
       искусственных людей?
Какой нагружённый Гужо́н?
Чтоб долго
     не размусоливать этой темы
(ни зол,
    ни рад),
объективно
     опишу человека —
              системы
«бюрократ».
Сверху — лысина,
        пятки — низом, —
организм, как организм.
Но внутри
     вместо голоса —
               аппарат для рожений
некоторых выражений.
Разлад в предприятии —
            грохочет адом,
буза и крик.
      А этот, как сова,
два словца изрыгает:
         — Надо
согласовать! —
Учрежденья объяты ленью.
Заменили дело канителью длинною,
А этот
    отвечает
        любому заявлению:
— Ничего,
    выравниваем линию. —
Надо геройство,
       надо умение,
чтоб выплыть
       из канцелярщины вязкой,
а этот
   жмет плечьми в недоумении:
— Неувязка! —
Из зава трестом
       прямо в воры́
лезет
   пройдоха и выжига,
а этот
   изрекает
       со спокойствием рыб:
— Продвижка! —
Разлазится все,
       аппарат — вразброд,
а этот,
   куря и позевывая,
с достоинством
       мямлит
           во весь свой рот:
— Использо́вываем. —
Тут надо
    видеть
        вражьи войска,
надо
   руководить прицелом, —
а этот
   про все
      твердит свысока:
— В общем и целом. —

Тут не приходится в кулак свистеть, —
как пишется
      в стенгазетных листах:
«Уничтожим это, —
         если не везде,
то во всех местах».