Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

— Брось плакать, слушай, прекрати,
Кончай реветь — а там уж
Изволь, как велено, пойти
За лорда Фрэнка замуж!
Всем он хорош — ну что ревешь? —
Не рохля, не дубина.
Да где ж ты лучшего найдешь?
— А Джок из Хэзелдина?

— Какой там Джок, помилуй бог,
Нашла себе героя!
Такой дурак, такой сапог —
И стать ему женою!
Нет, ты на Фрэнка погляди,
Красавца-паладина!
Иль сердца нет в твоей груди?
— Там Джок из Хэзелдина!

— Какой там Джок, коль тут — мешок,
Битком набитый, денег!
Изящный слог, весь край у ног!
И церковь! И священник!
Там, с Джоком, — пьянки, тут — пиры!
Там — стог, а тут — перина!
Балы, пажи — а там, во ржи…
— Там Джок из Хэзелдина!

Друзей своих собрал жених
В наследственной часовне.
В часовне сей полно гостей,
Но приглядитесь — кто в ней?
Жених и тесть, конечно, здесь,
Да только с постной миной…
Невеста — ах! — уже в бегах!
— Шельмец из Хэзелдина!

Был Урьен-друид всех друидов мудрей.
Прекрасных он вырастил семь дочерей.
Наукам он их обучил колдовским.
И семь королей едут свататься к ним.

И первый, Ивейн, был король хоть куда:
Плешив, как колено, торчком борода.
А следом явились Данмайел и Росс,
Не стригшие сроду ногтей и волос.

Был крив король Мейдор, и Доналд был хром,
А Лот от рождения был горбуном.
Но Эдолф, на тех шестерых непохож,
Был молод и весел, учтив и пригож.

Он люб всем невестам. И вот меж сестер
Идет из-за юного Эдолфа спор.
Когда ж к рукопашной они перешли,
Им князь преисподней предстал из земли.

Они присягнули на верность ему,
Им в помощь призвал он ложь, злобу и тьму.
Семь прялок он дал им и семь веретен,
И тайный обряд заповедал им он:

«Садитесь за прялку, — сказал сатана, —
И вырастет башня из веретена.
Там кривда бела будет, правда черна;
Там с другом сердечным вам жизнь суждена».

Луна озаряет равнину окрест,
За прялками в полночь сидят семь невест.
Смочив своей кровью шерсть черных ягнят,
Поют заклинанья и нитку сучат.

Жужжат веретена. И вот уж видны
Семь призрачных башен под светом луны,
Семь стен, и семь рвов, и семь крепких ворот.
Из мглистого сумрака замок встает.

В том замке обвенчаны семь королей.
Шесть утром в крови захлебнулись своей.
Семь женщин — у каждой кровавый кинжал —
Приблизились к ложу, где Эдолф лежал.

«Мы тех шестерых умертвили сейчас.
Их жен, их владенья получишь зараз.
А если услышим мы дерзкий отказ,
Тогда овдовеет седьмая из нас».

Но Эдолф заклят был от дьявольских сил:
Святых он даров перед свадьбой вкусил.
Семь раз свистнул меч — и тяжел и остер,
И Эдолф сразил семь злодеек-сестер.

Постригся в монахи несчастный король
И вскоре оставил земную юдоль.
А дьявольский замок поныне стоит.
Над каждым из входов — корона и щит.

Богатства семи королей там лежат.
Нечистая сила хранит этот клад.
Кто в замок проникнет при свете луны,
Тот станет владельцем несметной казны.

Но люди мельчают, наш мир одряхлел,
Нет места в нем ныне для доблестных дел.
И где тот храбрец, что рожден для удач,
Кто хладен рассудком, а сердцем горяч?

И клад будет долго отважного ждать.
Скорей потекут реки бурные вспять
И вздыбится дно океана горой,
Чем в дьявольский замок проникнет герой.

На борт стяг волшебный Мак-Лауда взяли.
Гребцы на местах, корабли на отчале.
Палаш и секира сверкают на воле,
И песню Мак-Криммон завел о недоле:
«Прощайте, утесы в бурунах и пене!
Прощайте, лощины, где бродят олени!
Прощайте же, озеро, речка и поле!
Мак-Криммон сюда не воротится боле.

Прощайте вы, сонные Квиллена тучи
И ясные очи, чьи слезы так жгучи!
Прощайте, о вымыслы бардов! В недоле
Мак-Криммону с вами не свидеться боле.
Мне бэнши стенанием смерть предрекает.
Мой плащ, словно саван, меня облекает.
Но сердце не дрогнет от скорби и боли,
Хоть мне не вернуться на родину боле.

И будут Мак-Криммона слышать стенанья
Все гэлы-изгнанники в миг расставанья.
Отчизна! Прощаюсь с тобой поневоле,
Возврата ж… возврата не будет мне боле.
Не будет во веки веков мне возврата!
Не будет во веки веков мне возврата!
Не будет во веки веков мне возврата!
Мак-Лауд вернется, Мак-Криммон умрет!»

Роились пчелы в этот год
На наших липах так,
Что в селах толковал народ, —
Мол, где-то близко враг.

Мы вниз глядим и видим дым —
Горят и лес и дол:
Туда эрцгерцог Леопольд
Войска свои привел.

Австрийцы знатные твердят:
«Швейцарцев перебьем!
И стар и млад — все канут в ад,
Покончим с мужичьем!..»

Поет труба, ведет тропа
От Лиммата-реки,
Держа ряды, идут, горды,
Австрийские полки.

«Вы, господа, пришли сюда
Повергнуть горы в прах,
Но невдомек вам, что беда
Настигнет вас в горах!

И прежде, чем затеять бой,
Покайтесь во грехах:
В Гельвеции легко с душой
Расстаться впопыхах».

«Но где же нам попа найти,
Чтоб наши души спас?»
«Швейцарский поп уже в пути,
Он выслушает вас.

В стальную ризу облачен
И властью облечен,
Он вам отпустит все грехи
Секирой и мечом!..»

Был колос от росы тяжел,
И жатва шла окрест,
И Хазенштайн[101] сюда пришел,
Властитель здешних мест;

Люцернский с ним пришел отряд,
Готов для ратных дел,
Бойцы отважны, и назад
Никто не поглядел.

С насмешкой молвил он:
«Мала,
О герцог, ваша рать,
И с вами — господу хвала! —
Не страшно воевать…»[102]

«Ты — Заячья Душа, ты — трус,
Ты — дичь, ты — наш обед!..»
«Вам не важна на дичь цена?» —
Спросил он их в ответ.

Сияют ленты шишаков,
Австрийский сомкнут строй,
Носы дворянских башмаков
Насыпаны горой.[103]

Смеются чужеземцы:
«Есть
Пожива для копья!
Но эта месть, увы, не в честь —
Ведь мало мужичья…»

Конфедераты в этот миг
Молились богу вслух,
Он в небе радугу воздвиг
И укрепил их дух.

И крови ток сильней стократ,
И доблесть высока,
И ринулся Конфедерат
На конные войска!

И рыкнул Лев[104], рассвирепев,
И конница пошла,
Со свистом свой взметнули гнев
Ядро, копье, стрела.

Увлечена игрой слепой
Орава топоров —
И ветки падали щепой
На травяной покров.

Но рать австрийская стоит,
Густа щетина пик,
И рассердился Винкельрид,
Воинственный мужик:

«Меня в деревне ждет жена
И малый сын зовет,
Да не забудет их страна! —
А я пойду вперед.

Дворяне с копьями тверды,
Но, вопреки копью,
Я вражьи сокрушу ряды
И путь своим пробью!..»

И Винкельрид, рванувшись в бой,
Ударив, как таран,
Обламывал самим собой
Оружие дворян.

Пять дротиков пронзили шлем,
И шесть — в его боку,
Но вражий он прорвал заслон
И умер на бегу.

И гордый Лев поник, узрев,
Как грозен патриот:
Он, рабство кровью одолев,
Освободил народ…

Туда, в проломленную брешь,
Ворвался весь отряд:
«Мечом, ножом — руби и режь,
 Круши дворян подряд!..»

И Лев издал уже не рык,
А вой, страшась врага,
И разъяренный Горный Бык[105]
Вонзил в него рога.

Потерян стяг, потерян щит
Под Земпахом — и вот
Пол монастырский весь трещит
От беглецов-господ.

Был Леопольд из смельчаков,
Хранивших гордый вид,
Но он пошел на мужиков,
И ими был убит.

…Спросила телка у быка:
«Я ль не права, что зла?
Чужая знать издалека
Доить меня пришла».

Один удар рогов в живот,
Один удар копыт —
Кишки распороты, и вот
В могиле рыцарь спит!..

…Австрийский дворянин от нас
Бежал, оставив бой,
Но прибыл он в недобрый час
К стихии голубой.

Он и слуга его, солдат,
За то, чтоб сесть в челнок,
Ван Роту[106], рыбаку, сулят
И рай и кошелек.

Тот, чуя выгоду свою,
Поплыл на этот зов,
Причалил к берегу ладью
И принял беглецов.

А дворянин, пока Ван Рот
Прибой одолевал,
Кивнул солдату, чтобы тот
Бил в спину, наповал.

Нож выхвачен, но смерти день
Для парня был далек:
Он, на воде увидев тень,
Перевернул челнок.

Веслом их оглушил, пока
Они пытались всплыть:
«Ну, пейте вволю! Рыбака
Вовек вам не убить!

Двух рыб поймал сегодня я,
Добыча хороша:
Немало стоит чешуя,
А мясо — ни гроша!..»

…Меж тем гонец пришел, дрожа,
В австрийский край, домой:
«Ах, злые вести, госпожа!
Убит хозяин мой.

Была под Земпахом война,
И пал он на войне…»
«О, боже! — вскрикнула она. —
Дай силы выжить мне!..»

Воспел раздор долин и гор
Швейцарский бард один —
Альберт Башмачник[107] звался он,
Люцернский гражданин.

И он, сдается, весел был,
Когда восславить мог
Кровавый берег, где явил
Нам свет и милость бог.