Александр Твардовский - Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Как говорится, не с добра
На неизвестный срок
Молчком уехал со двора
Никита Моргунок.

Когда бы ехал на базар
Повел бы разговор.
Когда бы в гости — бабу взял,
Когда бы в лес — топор.

Собрал кошелку да армяк,
Дегтярку подвязал.
Гадай как хочешь, так ли, сяк,
 Хозяин не сказал.

Занес вожжу, бочком присел
И тронул Моргунок.
И след зеленый по росе
До поворота лег.

Пошли привычные места
На много верст кругом.
Кусты, поля. И стук моста,
Как скрип дверей, знаком.

Глазам тепло, теснит в груди
Себя не перемог.
А на дороге впереди
Сидит и ждет Волчок.

"Домой, — кнутом ему грозя!, — 
Кричит, и —  нипочем.
Вернется, будто бы, назад 
И —  снова за конем.

Тогда Никита поманил:
"Волчок, Волчок, Волчок!"
И, не слезая, что есть сил
Кнутом его ожег.

Волчок залился у колес
И брюхо поволок.
И подогнал, дуги от слез
Не видя, Моргунок.

Собачий лай стоял окрест,
Крик, гомон в поздний час.
Не едут воры ночью в лес,
Не нужен стал запас.

Про все дела, про двор, про скот
Хозяин позабыл.
То на ночь уходил на сход,
То смертным поем пил.

И места не было в дому:
Досталось одному
За прадедов и правнуков
Решать вопрос ему.

Отец большой лошадник был,
Сбивался на коня.
Лет пять копил,
Коня купил...
Век не забуду дня.

Сидим вот так, глядим — ведет,
В чем дело — не поймем.
А конь то задом упадет,
То рухнет передком.

Отец нагнется, обоймет,
Поставит передок.
А конь тогда, наоборот,
Сидит без задних ног.

Выходит, помню, дед во двор,
На лошадь ту глядит в упор.
Взглянул, вздохнул. "Едрит-кудрит...
Ты дай ей в морду!" — Говорит.

А конь стоит, не ест, не пьет,
Подует ветер — упадет.

Отец на чурке у крыльца
Присел. Кругом народ.
Трясутся плечи у отца,
Как маленький ревет...

Посыпанные иголочками
На холмике у реки
Под елочками-сосеночками
Песчаные бугорки.

Лежат там старые жители,
Махнув на весь свет рукой.
Жизни они не видели
И знать не знают другой.

Тихо в бороду свищет Никита,
По усадьбе один бредет.
На отлете в срубе покрытом
Бабьим голосом кто-то поет.

Заглянул он в створки пустые,
Видит, печку кладет печник.
Со слезинкой глаза голубые,
И большое радушие в них.

Он поет, обрызганный глиной,
И Никиту манит рукой,
И, закончив припевок длинный,
"Здравствуй, здравствуй, — сказал, — дорогой."

"Что ж, в колхозе?" — спросил Никита.
— Нет, пока еще нет, сынок.
Вот уж скоро семьдесят лет
Не в колхозе, и горя нет.

— А богатство, гляди-ка, у них!..
— Ну ты, что! — замахал печник. — 
Не в богачестве счастье, сынок.
Был бы хлеба кусок,
Да водицы глоток,
Да изба с потолком,
Да старуха под боком.

Я, сынок, тебе вот что скажу,
Лет полсотни по свету хожу.
Не дал бог мне здоровой семьи:
Незадачные детки мои.

Первый разумом слаб, а другой
Не владеет правой рукой.
А старуха глазами убога — 
По стене идет до порога.

Три калеки, сынок, у меня...
И хожу до последнего дня.
До последнего в жизни дыхания
Добываю на всех пропитание.

А под праздник расчет получу,
В лапти — скок! — и домой полечу.
Прилетаю к ночи домой,
Тут и, Господи боже ты мой,

Тут и праздник у нас, и престол,
Тут сажу я старуху за стол.
А обапол садятся сыны
Сын — с одной стороны,
Сын — с другой стороны.

Вместе детки сидят и родители.
И большие мы песен любители.
И сидим мы вот так за столом,
И любимую нашу поем.

Как сижу за решеткой я в темнице сырой,
Подлетает к решетке орел молодой.
Он зовет меня взглядом, зовет криком своим,
Он мне вымолвить хочет: давай улетим.
Полетим мы, товарищ, в далекие края,
Где счастливая доля, удача твоя.

В хороший золотой денек
Лугами, лозняком
Шагал Никита Моргунов
На церковь прямиком.

Зубчатый лес темнел вдали,
Кучнели облака.
И нитки белые плыли.
Плыли издалека.

И все, что думал, что смотрел,
Смешалось, точно сон.
А хлеб, он вырос и созрел
И хлебом пахнет он.

Село. Ограда. Все как встарь.
Молись, кому не лень.
Но в сторожа небось звонарь
Пошел за трудодень.

Поповский домик.
Сельсовет. Обшарпанный порог.
И запах памятный тех лет
Махорки, паленых газет
И грязи от сапог.

И в комнате, один душой,
Парнишка за столом,
Сидит и пишет, как большой,
И ноги босиком.

— Тебе Петрова? Нет его.
Должно быть, на гумне...
А что касается чего,
То обратись ко мне.

Любой вопрос и всякий факт
Через меня идет:
Рожденья акт, и смерти акт.
И от жены развод.

Могу с одною развести,
С другою записать.
И номер в книгу занести,
И припаять печать...

На взгорье селенье встало,
У самой реки погост.
Коротко стукнул старый,
Сдвинутый набок мост.

Деревня. Плетень поломан,
Изба с отбитым углом.
Мох, дерева да солома
Соломенная кругом.

И всё — дворы, огороды,
Куриная пыль у ворот
Как было многие годы,
Так было еще в тот год.

А дальше белели стены,
Сосновой несло смолой,
Кипели опилки пеной
Под [шаркающей] пилой {1}.

Меж белых ложилось черное
Под крышей, что звон оно,
Сухое и закопченное
Со старых дворов бревно.

И видимо, что не на год,
На добрые сорок лет
По бревнышку бревна лягут.
И помину больше нет.

Растет с четырех углов
Двор новый на сто голов.
Отделанный сруб золотой
Налей по окна водой,
И если где потечет
Работа не в счет.

Курчавой стружкой забитый,
Старик по лесам идет.
— Колхозник? — кричит Никита.
— Ого, — отвечает тот.

На широкий солнечный скат
Выбегал малолетний сад.
А выгоном вдоль ограды
По улице по прямой
Бредет, колыхаясь, стадо.
На полдень идет домой.

Шагает за стадом сытым
Пастух, как Наполеон.
— Колхозник? — кричит Никита.
— А что ж, — отвечает он.

По пояс скрытые лугом,
От кустиков у реки
Ведут прокос полукругом
Бабы и мужики.

В рубахе, прилипшей к лопаткам,
Тяжело, с перерывом дыша,
От соленого да с устатку
Пил косарь из ковша.

— Что ж, колхозник? — спросил Никита.
Тот все пил, и тряслась борода.
Серебром осыпалась вода,
И когда напился, тогда
Вытер лоб молодой непокрытый,
Улыбнулся и крякнул: " Да-а!.."