Коллектив авторов - Поляна №4 (6), ноябрь 2013
Крачки просто охраняли свои живые консервы!
– Да я уже завтракал, жадины вы, говядины! – заявил Сашка крачкам и гордо (продолжая, однако, держать лопату над головой) удалился к следующему капкану, метрах в трехстах от «крачкиной» лужи, а если б даже и не завтракал, ни за что не стал бы есть эту вашу преснятину, хотя… тут он вспомнил, с какой жадностью не ел – пожирал! – сырую сайку в «утро китовой охоты» и запивал ее морской водой. Устыдился своих претензий и замолчал. И вспомнил, как он в прошлом году, получив раза три по макушке острым клювом от такой же крикливой и бесстрашной крачки, сорвал с плеча карабин и выпалил в чайку метров с трех. Хорошо, промахнулся. Но ведь хотел убить… Убить хотел эту малышку только потому, что она доступным ей способом защищала своих детишек…
Крачки уселись на валун неподалеку и принялись чистить перышки. Черная шапочка, белая с розовым отливом грудка, сизо-серая спинка, красный клюв и красные лапки. Засмотришься! Эта маленькая птица – единственная из перелетных, которая гнездится в Арктике, а на зиму улетает в Антарктику, куда на это время приходит лето. Летит она над бескрайним океаном со скоростью до 350 км в день, лишь на короткое время останавливаясь на отдых у берегов западной Африки. За год эта птичка преодолевает расстояние до 80 тысяч километров, за свою долгую жизнь, а живут крачки до 35 лет, они налетывают до двух с половиной миллионов километров – это трижды слетать на Луну и обратно! Крачки живут парами и не расстаются всю жизнь. Весной можно часами наблюдать процесс ухаживания самцов за самочками. И так и эдак вытанцовывает он перед ней с подарком – рыбкой в клюве. Но она лишь переминается с лапки на лапку, да иногда вытягивает шею в его сторону и недовольно скрипит:
– Кррии-клии – тек-тек-тек!
– Кррии-клии – так-так-так! – отвечает самец. Роняет, разумеется, рыбку и летит за следующей. Так проходит несколько часов, а то и дней. Наконец, подношение принято, это значит, семья состоялась. Не утруждая себя большими хлопотами по устройству гнезда, самочка откладывает два овальных зеленых в крапинку яйца в небольшую ямку на мху или прямо на мелкую гальку прибойной полосы. Высиживают эти птицы кладку, сменяя друг друга. Птенцов выкармливают тоже вдвоем и с необычайной храбростью защищают их от песцов, хищных чаек и человека.
34. Эпизод из жизни Сережет
Вот сидят эти супруги рядом, чистят перышки. Очередную пару молодых выкормили – отдыхают. Тридцать пять лет вместе. Это минимум тридцать четыре выводка, шестьдесят восемь новых жизней, целая колония молодых крачек, которые в свою очередь произведут потомство, и жизнь продолжится.
И люди создают семьи на тридцать и более лет, «пока смерть не разлучит нас».
Но не все. Далеко не все. Почему?
«Вот эти два Божьих создания сидят рядом, чистят перышки, переговариваются негромко. А ты, Сережа – Сережет, тоже стоишь в это утро у зеркала, “чистишь перышки”, собираешься на работу? Вспоминаешь ли обо мне, чувствует ли твое сердце моего сердца тоску?»
– Сережет, вот ты говорила, к отцу ездила, взрослыми глазами на него посмотреть, может и остаться в Балкарии хотела. Расскажи, мне интересно.
– Да! В девятом-десятом классе что-то нашло на меня. Никогда с мамой не ссорилась. А тут поперечливая да вредная стала, прямо такой егор-наперекор стала, до сих пор стыдно. И люди надоели, и друзья-подруги, и погода здешняя: все туман да холод, все метель да мороз. А папа мой из южной страны. Из Балкарии. Там горы и солнце. Там виноград. Там до моря, до настоящего теплого моря, всего семь часов езды! Боже мой! Всего семь часов – и можно купаться, и на жарком песке загорать! Я как безумная стала: поеду к папе и все! Написала ему. Ответил: приезжай. Захотела балкарский язык выучить, чтоб неожиданно, подарок ему. А нету никаких словарей у нас. Ничего в библиотеке не нашла. Но татары работали на стройке, язык у них похожий. Стала к ним ходить, простые слова записывать, зубрить, чтоб хоть что-то. И песню выучила такую:
«Глаза мои не карие,
Глаза мои светлы.
Возьми меня в Балкарию,
Где горы и орлы!»
Ругались, ругались с мамой, отпустила она меня: «Езжай, посмотри, сердце успокой!» Денег дала, и адрес подруги в Пятигорске, если вдруг что.
А папа обрадовался. Хорошо встретил. Семья у него. Жена и куча детишек. Братья и сестры мои. Все черноглазые да шустрые, прям страсть!
Но уже на второй день, жена его, Аминат, объяснила мне: «Не ходи, не бегай с младшими, тебе семнадцать лет. Ты взрослая девушка, замуж пора. И в брюках не ходи, как многие русские девушки ходят: некрасиво это и стыдно, Аллах велел женщине по-женски одеваться, мужчине – по-мужски».
И купили мне одежду другую. А старую сожгли на костре, и мальчишки, братья мои, радовались и бросали дрова в костер, а мне стало горько, как будто самое меня жгут.
И стал к папе моему один пожилой мужчина, Асланбек его звали, приходить. А мне сказали кушать им подавать в кунацкую. Это такая пристройка к дому специально для гостей.
И Асланбек все смотрит на меня и улыбается. А сам щербатый и зубы желтые. А борода черная с проседью и такой он волосатый, что волосы аж из воротника рубашки торчат.
Стала я догадываться, и стало мне страшно. А тут и папа с мачехой начали со мной говорить. И объяснять, что мужчина этот хочет взять меня в жены, четвертой, младшей женой, и что он уважаемый в селе человек, и что его имя означает «могучий лев», и что буду за ним, как за каменной стеной.
Я так испугалась, что и говорить забыла. Только киваю головой, как болванчик. И в ту же ночь убежала. И пошла старой дорогой, чтобы, если кинутся проверять автобусы рейсовые, не нашли меня. И какой-то пожилой мужчина на базар ехал, взял меня на свою телегу. Я ему все рассказала и плакала. И он прикрыл меня мешками старыми и довез до Пятигорска. А в сумочке у меня адрес маминой подруги. У нее переждала, пока от мамы деньги пришли. До Ростова со знакомыми той знакомой доехала, ведь и на вокзалах и в аэропорту уже, наверняка, искали меня, оттуда самолетом в Красноярск и на Диксон. И так-то маму свою обнимала и плакала. И все такое милое кругом и хорошее. Так и живу здесь и на юг больше не хочу…»
Гарт подобрал плоский камешек и с силой пустил его по воде. Семь раз подпрыгнул. Хорошее число. «Мой сильный! Мне ничего от тебя не надо. Только живи. Всегда живи. Всегда…»
«Вот вырвусь из этой тюрьмы островной, прилечу под Новый год к тебе, кареглазая моя Сережет, и попрошу твоей руки, чтобы жить вместе, как эти чайки. Даже если и потребуется оставить все дела в тундре и вернуться в поселок».
– А теперь пойдем, Ваше графское Сиятельство, доделывать работу. Осталось меньше половины, скоро закончим.
А день был замечательный, солнечный!
Легкий бриз курчавил волны и обдувал лицо.
За вершину горы зацепилось сверкающее облако.
На пригорке, у триангуляционной вышки, паслись олени.
На плотике, как у себя дома, отдыхало чудо морское, нерпа Инга.
35. Беседа с графом Таймырским
Налаживая капканы восточного берега, Гарт вступил в разговор с графом Таймырским.
– А скажите, Ваше Сиятельство, какие в вашем народе существуют матримониальные обычаи?
– Вау! (Мама много чего рассказывала, да разве все упомнишь!)
– А вы соблаговолите хотя бы в общих чертах.
– Вау! (Ну, есть месяц февраль. В этом месяце появляется Солнце и поднимается все выше, и светит все дольше. И вместе со светом приходит в наши песцовые души великая тяга к родным местам, называемая Любовь к Родине. Где бы мы ни были: в океане на паковом льду, в тайге или дальних неведомых тундрах – мы, все, кто остался в живых, возвращаемся в родные места.)
– А как вы знаете куда бежать?
– Вау! (А у нас есть в крови компас Матери-Природы и он ведет нас без ошибок.)
– Гм-м… Ну, прибежали вы. И что?
– Вау! (Мы сразу ищем себе блондинку! Знакомимся, обнюхиваем друг друга и бежим дальше, строить себе нору.)
– Как это: «строить себе нору»? Вы умеете копать мерзлоту?
– Вау! (Нет, что ты! Мы, мужчины, ищем старую нору и вычищаем из нее снег. Наши блондинки залезают туда. Покрутятся-покрутятся, все обследуют-обнюхают и, если нора ей понравится, мы там остаемся, и нора становится нашим домом. Если не понравится – бежим дальше, находим еще одну нору. И опять мужчина вычищает и выбрасывает из нее все лишнее, а блондинка принимает работу. И так – пока ей нора не понравится.)
– Привередливые у вас блондинки!
– Вау! (Не без этого… Но мы понимаем, что она за семью переживает, и не ворчим.)
– А сколько бывает у вас детей в семье?
– Вау! (Когда как. Если много еды в тундре, блондинки наши и по десять и по двенадцать детей приносят. Если мало еды – двух-трех. А если совсем нечего кушать, скажем, у мышей мор, а куропатки откочевали далеко, эмбрионы в теле блондинок растворяются. Это лучше, чем если бы ощенилась, а малыши потом погибли бы от голода. Не так ли?)
– Как-то это не по-людски…
