Уильям Йейтс - Стихи. (В переводах разных авторов)
Кухулина, принять его обличье?
Тело Кухулина. Я – Брикриу; не человек, другой, -
Дух распри меж богов и меж людей,
Из рода сидов.
Эмер. Для чего пришел ты?
Тело Кухулина (садится на ложе, раздвигает занавески и показывает уродливо искаженное лицо; Этне Ингуба уходит со сцены).
Я покажусь – и все, кого он любит,
Немедля прочь бегут.
Эмер. Вы, порожденья ветра,
Полны коварства и речей обманных!
Я не бежала прочь!
Тело Кухулина. Ты не любима.
Эмер. И, пред тобой не опуская глаз,
Велю вернуть его.
Тело Кухулина. Затем я и пришел.
Лишь цену заплати – и он свободен.
Эмер. Неужто сиды станут торговаться?
Тело Кухулина. Довольно им безделицы в обмен
На пленного. Когда ведун вернет
Жену, иль дочь, иль сына рыбаку,
Тот знает, что лишится непременно
Сетей иль лодки, может быть – коровы,
Дававшей детям пищу; а иные
Готовы жизнью заплатить. Я не прошу
Ни жизни от тебя, ни ценной вещи;
Ты говорила: может быть, когда-то
Ты станешь вновь ему зеницей ока,
Под старость лет; отринь свою надежду -
Он будет жить.
Эмер. Теперь мне ясно все.
Ты навлекал беду на всех, кого он любит,
А надо мной не властен, коль не лжешь, -
Вот потому и предлагаешь сделку!
Тело Кухулина. Ты властью тешилась, приняв его в мужья;
Я, сухорукий, тоже тешусь властью.
Склонишься перед волею моей -
Он будет жить.
Эмер. Нет, ни за что на свете!
Тело Кухулина. Боишься ты обречь себя проклятью,
А он не побоялся!
Эмер. У меня
Остались две последние отрады,
Два утешенья: память и надежда.
Ты требуешь надежду!
Тело Кухулина. Все равно
Не суждено вам стариться вдвоем:
Ведь он умрет, от ран изнемогая,
На дальнем берегу или в горах,
И женщина чужая наклонится
Над смертным ложем мужа твоего.
Эмер. Лишь одного тебе недостает,
Чтобы сразить его своим проклятьем, -
Моей надежды!
Тело Кухулина. Ты не ревновала,
Когда он изменял тебе, – ты знала,
Что он пресытится. Но можно ли прискучить
Любовью сиды? Ближе подойди,
Я глаз твоих коснусь – и ты прозреешь.
[Касается ее глаз левой, неиссохшей рукой.]
Эмер [ее взору предстает скорчившаяся у края сцены фигура – Дух Кухулина].
О, муж мой! Вижу!..
Тело Кухулина. Я развеял тьму,
Что от очей твоих его скрывала,
Но он тебя не видит.
Эмер. Муж мой! Муж мой!
Тело Кухулина. Не видит и не слышит. Это призрак,
Слепой, глухой, лишенный осязанья,
Замкнутый сам в себе. Мольбы и плач
Его сюда принудили вернуться,
Но ни единый звук ему не внятен:
Вы лишь из забытья исторгли призрак
И ввергли в грезы, в беспокойный сон;
И в этом сне, подобно всем теням,
Еще к своей свободе не привыкшим,
Он вновь обрел привычное обличье,
Но затворен в себе, не зная, где он
И рядом с кем.
[Тем временем входит Сида и останавливается около двери.]
Эмер. Но кто же эта дева?
Тело Кухулина. Из Царства-под-Волной она явилась
И в грезы облеклась, чтоб он сверкнул
В ее корзине. Сиды ведь рыбачки:
Мужчин в два счета ловят на крючок,
А грезы им – наживка.
Эмер. Так она
Обманною личиною прикрылась,
Виденьем лживым!
Тело Кухулина. Грезы – тоже тело;
Умерший вспять идет, к младенчеству без грез;
Кто грезить перестал, уж не вернется;
А всех священней – тени, что не жили
Среди живых, но в грезах к вам нисходят.
Эмер. Ее породу знаю я давно.
Когда мужчина спит, войною истомлен,
Они, склонясь над ним, целуют в губы,
Окутывают облаком волос;
Проснувшись, он не помнит ничего,
Но затворен в себе и на объятья
Душой не отзовется.
[Выхватывает нож из-за пояса.]
Тело Кухулина. Нет, ножом
Воздушный облик не пронзить. Молчи и слушай.
На то я дал тебе глаза и уши.
[Сида, постепенно ускоряя шаг, кружится в танце вокруг Духа Кухулина, скорчившегося у края сцены. Дух Кухулина тем временем постепенно пробуждается. Сида порой задевает лицо Духа волосами, но не целует его. Танец сопровождается струнными, флейтой и барабаном. Маска и одеяние Сиды отливают золотом, бронзой, медью или серебром, так что она подобна скорее идолу, чем человеку. Это сходство может отражаться и в ее движениях. Волосы ее тоже блестят металлом.]
Дух Кухулина. Кто здесь, во тьме, передо мной
Сияет славой неземной,
Как в торжестве уединенья,
Пройдя ступени возрожденья,
Венчает долгий труд сполна
В ночи пятнадцатой луна?
Сида. Я не полна: поныне страсть
Имеет надо мною власть.
Но что гнетет тебя к земле,
И что тебя укрыло мглой,
И отчего лицо во мгле
Скрываешь?
Дух Кухулина. Память о былом
Меня гнетет: о днях блаженных
Жены, не ведавшей измены,
О мертвых женах и мужах
И обо всем, что ныне – прах.
Сида. Ты, возлюбивший стольких жен,
Чей круг на день не довершен,
Полюбишь ли теперь иную,
Чье сердце бьется и тоскует,
Как и у тех, но от вершины
В последнем часе?
Дух Кухулина: Вспомнил ныне,
Что я с тобой давно знаком!
Иссохший терн над родником,
Туманный холм, и дева-птица
То в танце яростном кружится,
То реет ястребом крылатым…
Я распахнул тебе объятья,
Но ты исчезла в тот же миг.
Сида. Забудь и холм, и тот родник
И распахни объятья снова!
Ты был смелее, право слово,
Пред полуптицей! Я твоя:
Не ястреб – дева.
Дух Кухулина. Ну а я -
Не тот юнец в порыве страсти.
В тебе огонь последней части
Горит на грани полноты,
Но застит мне твои черты
Воспоминаний тяжкий гнет
И распрямиться не дает.
Сида. Так поцелуй меня в уста!
Хотя и меркнет красота
Пред памятью, но губ моих
Коснись – и все забудешь вмиг
Пред совершенной красотой.
Дух Кухулина. И жало совести слепой
Не уязвит меня отныне?
Сида. Теченье времени застынет,
И долгий мой круговорот
Слиянье наших уст замкнет
В безбрежной грезе. Утолит
Любую жажду, усмирит
Любое сердце – и твое,
Кухулин! – это забытье.
Так не противься – напои
Мои уста!
Дух Кухулина. Уста твои!
[Собираются поцеловаться, но он отворачивается.]
О Эмер, Эмер!
Сида. Значит, вот
О ком тоска тебя гнетет!
Дух Кухулина. Как будто вижу вдалеке:
Плечо к плечу, рука в руке,
О Эмер, снова мы вдвоем
Вступаем в твой наследный дом!
Сида. Как умер, так зовешь ее,
А был живым – ни в грош ее
Не ставил!
Дух Кухулина. Эмер, Эмер, где ты?
Сида.
Ты преступил свои обеты:
Любую девку-неумеху,
Любого друга-пустобреха
При жизни ты ценил дороже,
Чем кров ее, и стол, и ложе.
Но ни одна из смертных жен
Над тем не властна, кто рожден
Для мира, где обет любви -
Всего лишь прах воспоминаний,
Где взор омытый не туманит
Земная грязь.
Дух Кухулина. Уста твои!
[Сида выходит; Дух Кухулина следует за ней.]
Тело Кухулина. Кричи, что ты навеки отвергаешь
Его любовь! Не мешкай, поспеши!
Эмер. Нет, ни за что не крикну.
Тело Кухулина. Ну и дура!
Я, недруг Фанд, явился помешать ей,
А ты стоишь и зря теряешь время!
Ты слышишь стук копыт на берегу?
Прислушайся, как бьют копытом кони!
Она уже взошла на колесницу,
Но он еще не с нею. Торопись же!
Последний миг настал – кричи, кричи!
Отринь его – и власти Фанд конец.
Уже одной ногой на колесницу
Ступил Кухулин – крикни, что велю!..
Эмер. Любовь Кухулина навеки отвергаю!
[Тело Кухулина падает на ложе, наполовину задергивая занавеску. Этне Ингуба входит и опускается на колени у ложа.]
Этне Ингуба. Вернись ко мне, любимый! Это я -
Я, Этне!.. О, смотри! Он возвратился,
Он с нами вновь, на ложе шевельнулся!
Я, я одна его отвоевала
У моря, я его вернула к жизни!
Эмер. Он просыпается.
[Тело на ложе поворачивается. На нем снова героическая маска Кухулина.]
Кухулин. О руки, эти руки!
Этне Ингуба!.. Знаешь ли, я был
В каком-то странном месте, и мне страшно.
[Первый Музыкант выходит на авансцену, остальные два подходят к нему с обеих сторон и поют, развертывая полотнище.]
– Отчего так гулко и странно
Бьется сердце твое, открой?
– Я увидел в гостях изваянье -
Одиночества лик роковой.
Дышит статуя, движется мимо,
И в груди ее сердце стучит
Громче наших бесед у камина.
