Уильям Йейтс - Стихи. (В переводах разных авторов)
He has over-lingered his welcome; the days,
Grown desolate, whisper and sigh to each other;
He hears the storm in the chimney above,
And bends to the fire and shakes with the cold,
While his heart still dreams of battle and love,
And the cry of the hounds on the hills of old.
But We are apart in the grassy places,
Where care cannot trouble the least of our days,
Or the softness of youth be gone from our faces,
Or love's first tenderness die in our gaze.
The hare grows old as she plays in the sun
And gazes around her with eyes of brightness;
Before the swift things that she dreamed of were done
She limps along in an aged whiteness;
A storm of birds in the Asian trees
Like tulips in the air a-winging,
And the gentle waves of the summer seas,
That raise their heads and wander singing,
Must murmur at last, "Unjust, unjust";
And "My speed is a weariness," falters the mouse,
And the kingfisher turns to a ball of dust,
And the roof falls in of his tunnelled house.
But the love-dew dims our eyes till the day
When God shall come from the Sea with a sigh
And bid the stars drop down from the sky,
And the moon like a pale rose wither away.'
Единственная ревность Эмер
Перевод с английского Анны Блейз
Действующие лица
Три Музыканта (загримированы под маски)
Дух Кухулина (в маске)
Тело Кухулина (в маске)
Эмер (в маске или загримирована под маску)
Этне Ингуба (в маске или загримирована под маску)
Сида (в маске)
Входят Музыканты, одетые и загримированные так же, как в пьесе «У ястребиного источника». При них те же музыкальные инструменты, либо заранее стоявшие на сцене, либо внесенные Первым Музыкантом (до того, как он встанет посреди сцены с полотнищем в руках) или другим актером (после того, как развернут полотнище). Задником, как и прежде, может служить стена любого помещения; можно использовать то же самое черное полотнище, что и в пьесе «У ястребиного источника».
[Песня при развертывании и свертывании полотнища]
Первый Музыкант.
О, женская краса – подобье птицы,
Бессильной белой чайки одинокой,
Что после бури на заре томится
Меж двух борозд на вспаханной равнине,
Внезапным вихрем брошена далеко
Меж темных рытвин на сырой равнине.
О, сколько веков провела
В трудах непосильных душа,
Усердней крота иль орла
Расчет кропотливый верша,
И превзошла расчеты,
Превозмогла мечту,
Чтобы земною плотью
Эту облечь красоту?
О, странное, бесцельное созданье,
О, бледная жемчужница морская,
Что выброшена морем без дыханья
На гулкие пески перед рассветом:
Внезапный вал, на берег набегая,
Метнул ее во тьму перед рассветом.
В каких лабиринтах ума
Ковалась незримая связь,
Что смерть не разрубит сама,
Что жизнью не оборвалась, -
Горькой вины тенета,
Жаркого сердца стук -
Чтобы в оковы плоти
Эту увлечь красоту?
[Полотнище сворачивают, и Музыканты отходят в глубину сцены. При свернутом полотнище с одной стороны сцены обнаруживается занавешенное ложе или носилки, на которых лежит человек в погребальных одеждах. На нем героическая маска. Ближе к зрительному залу присел сгорбившись другой человек в точно таких же одеждах и маске. Эмер сидит у ложа.]
Первый Музыкант (говорит). Явись пред очами, кровля,
От копоти темные балки,
На балке рыбацкие сети,
Весло у стены:
Убогий дом рыбака.
Лежит в забытье иль мертвый
Страстный любовник,
Страстный, свирепый воитель, славный Кухулин.
Королева Эмер – у ложа.
Прочие удалились – так она повелела.
Но вот приближается робко
Юная Этне Ингуба, возлюбленная героя.
Мгновение медлит она у открытой двери.
За дверью открытой простерлось горькое море,
Горькое море простерлось в блеске и стоне:
(поет) О белое крыло, жемчужное сиянье!
Нет, ни за что в друзья не изберу
Бесцельное и хрупкое созданье,
Что грезит и скользит, лишь то и зная,
Как воды вечно плещут на ветру
И водам нет конца и края.
Эмер (говорит). Войди, ступай сюда и сядь у ложа;
Не бойся, я сама послала за тобой,
Этне Ингуба.
Этне Ингуба. Нет, не смею, госпожа.
Я слишком тяжкую вам нанесла обиду.
Эмер. Из всех живущих вправе только мы -
Лишь ты и я – нести над ним дозор:
Мы больше всех его любили.
Этне Ингуба. Как, он умер?
Эмер. Обряжен в саван и простерт на ложе,
Но жив еще Кухулин, ибо день,
Когда умрет он, сами небеса
Прощальным торжеством ознаменуют,
Извергнув огнь, окрасив землю кровью,
Да так, что и ничтожный из ничтожных
Постигнет: рухнул мир.
Этне Ингуба. Он жив? Но что с ним?
Эмер. Сегодня на собранье королей
В полдневный час он встретил незнакомца,
И по сердцу ему пришелся тот,
Но, слово за слово, меж королями
О чем-то ссора вспыхнула; Кухулин
Его на берег вывел и убил
У древа Байле, и тогда лишь понял,
Что это сын его – как говорят,
Когда-то в юности с дикаркою зачатый.
Постигнув, кто сражен его рукою,
В безумье скорби он помчался прочь
И, встав по пояс в пенных бурунах,
С мечом в руке, щитом загородясь,
С бессмертным морем биться начал. Молча
Смотрели короли – никто не смел
Ни протянуть руки ему, ни даже
По имени окликнуть: все застыли,
Оцепенев, как стадо перед бурей.
И наконец он словно увидал
Перед собою нового врага -
И ринувшись ему навстречу, скрылся
В пучине вод; но вынесла волна
Бесчувственное тело и под дверь
Рыбацкой хижины швырнула.
Этне Ингуба. Как он бледен!
Эмер. Но все ж не мертв.
Этне Ингуба. Ты не поцеловала
Его в уста, ты голову его
На грудь себе не положила!
Эмер. Это,
Быть может, и не он, а лишь подобье:
Бревно, на берег брошенное морем
И чарами сменившее обличье,
Иль дряхлый обессилевший наездник
Из войска Мананнана, сына Моря,
К седлу негодный.
Этне Ингуба.
Позови его
По имени: ушедшие от нас,
Слыхала я, еще часы иль дни
Блуждают меж картин привычной жизни;
Быть может, услыхав, он разъярится
И оборотня силою изгонит.
Эмер.
Сквозь тьму пробиться зовом нелегко,
И минули те дни, когда домой он
На зов мой приходил. Я лишь жена;
Но если ты сама его окликнешь,
Он отзовется на любимый голос,
Столь милый сердцу.
Этне Ингуба. Любит он меня,
Сильнее всех – как новую любовь,
Но под конец сильнее всех полюбит
Ту, что его любила прежде всех
И столько лет любила без ответа.
Эмер. Да, в том моя надежда потайная,
Надежда, что когда-нибудь, как прежде,
С ним сядем вместе мы у очага.
Этне Ингуба. Таких, как я, – минует страсти час -
Отшвыривают в угол, как скорлупки.
Услышь меня, Кухулин!
Эмер. Нет, сперва
Закрою я лицо его от моря,
Подброшу дров в очаг, поворошу
Поленья, чтобы ярче разгорелись.
Неистовые кони Мананнана
На берег рвутся из пучины моря;
Но грезы и заклятья пенной рати
Бессильны пред огнем.
[Эмер задергивает занавески перед ложем, скрывая лицо недужного, чтобы актер мог незаметно переменить маску. Затем она отходит в угол сцены и жестами показывает, что подбрасывает дров в очаг и ворошит огонь. Тем временем Музыканты играют, вторя ее движениям звуками барабана и, возможно, флейты. Завершив пантомиму, Эмер остается у воображаемого очага поодаль от Кухулина и Этне Ингубы.]
Теперь зови.
Этне Ингуба. Иль ты не слышишь?
Эмер. Наклонись над ним,
Любовной тайной сердце пробуди,
Коль это он; а если он не здесь -
Зажги в нем ревность.
Этне Ингуба. О, услышь, Кухулин!
Эмер. Как ты робка! В такой опасный миг
Страшиться лишь того, что в трех шагах
Стоит его супруга, – доказать,
Сколь неразумно выбрал он. Пойми:
Сейчас с тобой мы вместе – против моря.
Этне Ингуба. О мой возлюбленный, прости мне этот стыд!
Я больше не стыжусь. Я никогда
Не слала за тобой, не призывала:
Едва я затоскую о тебе,
Ты приходил без зова. Ты ли здесь?
Тогда пошевелись, скажи хоть слово!
Ты был со мною так красноречив!
Откликнись! Что сковало твой язык
Иль слух замкнуло? Вспомни, наша страсть
Не охладела даже с расставаньем
На бледном берегу перед зарею!
Молчит… Не может вымолвить ни слова…
Или не слышит…
Эмер. Поцелуй его!
Быть может, губ твоих прикосновенье
Его настигнет!
Этне Ингуба (отпрянув). Он не человек!
Едва коснулась губ – и сердце стынет!
Я чую зло!
Эмер. Нет-нет, он шевельнулся!
Твой поцелуй вернул его, заставил
Изгнать подменыша!
Этне Ингуба (отступая еще дальше). Нет, погляди на руку!
Рука его иссохла до плеча!
Эмер (приближаясь к ложу). Ответь, зачем пришел ты и откуда?
Тело Кухулина. Примчался я из дома Мананнана
На скакуне, не знающем узды.
Эмер. И кто же ты, посмевший лечь на ложе
Кухулина, принять его обличье?
