Фернандо Пессоа - Лирика
Как вино для пьянчуги, кого тошнотой не удержишь.
Вечно, вечно, вечно...
Этот дефект кровообращения во глубях души,
Этот обморок чувств,
Все это, все это...
Твои тонкие руки немного бледны и немного мои
Упокоены были в тот день, ты сидела,
Держа ножницы в правой, на другую
наперсток надев,
Погрузившись в раздумья,
ты смотрела, не видя меня.
Крошка памяти, которую можно забыть.
И вот полувздохнула, выходя из покоя,
Ты взглянула, увидев меня, и сказала:
"Жаль, что все дни не такие".
Как будто в тот день ничего не случилось...
Ах, не знала,
К счастью, не знала,
Что было бы жаль, если б дни все были такие.
Но плохо, что в счастье своем и несчастье
Душа наслаждается или болит
в отвращении ко всему,
Сознательно или в беспамятстве,
Мысля или не мысля,
Плохо вот это как раз.
С точностью снимка я вспоминаю
недвижные руки твои,
Нежно вытянутые.
Сейчас вспоминаю я их - не тебя.
Что случилось с тобой?
Я знаю - в прекрасных просторах судьбы
Ты замужем. Видимо, матерью стала.
И счастлива, может.
Почему и не быть бы счастливой тебе?
Лишь по ошибке...
Да, это было бы несправедливо...
Не справедливо?
(В полях был солнечный день, и я улыбаясь
думал.)
..................
Жизнь.
Белое или красное: мне все равно.
Меня не стошнит.
ОБЛАКА
В печальный день у меня на душе печальнее,
чем у самого дня...
Моральные и общественные обязательства?
Переплетение долга и дела?
Нет, Ничто, Пустота...
Печальный день, когда нет ни воли, ни желания,
ни сил...
Многие путешествуют (я тоже путешествовал),
многие радуются солнцу
(Я тоже радовался или думал, что радуюсь),
Все обладают здравым смыслом, или волей к жизни,
или соответствующим невежеством,
Тщеславием, жизнерадостностью, общительностью.
Все уезжают, чтобы возвращаться или
не возвращаться
На везущих без затей пароходах.
Они не чувствуют, что во всяком отъезде
есть что-то от смерти,
Во всяком прибытии - от тайны,
В любой новизне - от ужаса...
Они не чувствуют, потому что они депутаты
и банкиры,
Потому что танцуют и занимаются коммерцией,
Посещают все театры и заводят знакомства...
Они не чувствуют: к чему бы им чувствовать?
Расфуфыренное стадо из хлева богов
Пропустите его под солнцем, на заклание
Увенчанное, воодушевленное, жизнерадостное,
самодовольное...
Я посторонился, но все же пошел с ними,
хотя я не был увенчан,
Навстречу той же судьбе!
Я бреду с ними без солнца, которое надо мной,
без жизни, которая во мне,
Бреду с ними, лишенный их неведения...
В печальный день у меня на душе печальнее,
чем у самого дня...
В печальный день, а печальны все дни...
В такой печальный день...
СЛУЧАЙНОСТЬ
Случайная улица, на ней случайная белокурая девушка.
Но нет, это не так.
На другой улице в другом городе была другая, и я был
другим.
Внезапно у меня появляется второе зрение,
Я снова в другом городе на другой улице,
И другая девушка проходит мимо.
Неотступное воспоминание - великое благо!
Потому что я могу пожалеть о том, что никогда
с тех пор не видел ту девушку,
И о том, что, по сути, даже не взглянул на эту.
Великое благо - обладать душой, умеющей
оглядываться!
По крайней мере, пишутся стихи.
Пишутся стихи, можно прослыть безумцем, а если
подвернется случай, и гением.
Если подвернется или даже не подвернется случай,
Чудотворец знаменитости!
Я сказал, что, по крайней мере, пишутся стихи...
Но этот - в честь девушки, белокурой девушки,
Однако которой из двух?
Ведь была одна, увиденная давным-давно
в другом городе
И тоже на улице;
И была другая, увиденная давным-давно
в другом городе
И тоже на улице;
Потому что все воспоминания - это одно и то же
воспоминание,
Все, что было,- все та же смерть,
Вчера, сегодня, кто знает, быть может, завтра?
Прохожие смотрят на меня с внезапным удивлением.
Гримасы, жесты - не сочиняю ли я стихи?
Возможно... Белокурая девушка?
В конечном счете - та же самая...
В конечном счете - все та же самая...
Только я, что ни говорите, не тот же самый, что,
собственно, то же самое, в конечном счете.
НАБРОСОК
Разбилась моя душа, как пустой сосуд.
Упала внезапно, катясь по ступенькам.
Упала из рук небрежной служанки.
И стало больше осколков, чем было фаянса.
Бредни? Так не бывает? Откуда мне знать!
Я чувствую больше, чем когда ощущал себя
целым.
Я горсть черепков, и надо бы вытрясти коврик.
Шум от паденья был как от битой посуды.
Боги -- истинно сущие -- свесились через перила
Навстречу своей служанке, превратившей
меня в осколки.
Они не бранятся.
Они терпеливы.
И какая цена мне, пустому сосуду?
Боги видят осколки, где абсурдно таится сознанье.
Но сознанье себя, а не их.
Боги смотрят беззлобно,
Улыбаясь невинной служанке.
Высокая лестница устлана звездами.
Кверху глазурью, блестит среди них черепок.
Мой труд? Моя жизнь? Сердцевина души?
Черепок.
И боги взирают, не зная, откуда он взялся.
О МУЗЫКЕ
Ах, мало-помалу меж древних деревьев
Возникает фигура, и я перестаю думать...
Мало-помалу из тоски, скрытой во мне,
я сам возникаю...
Две фигуры сходятся на поляне близ озера...
...Две приснившиеся фигуры,
Потому что это просто лунный отблеск моей печали,
И мысль о возможности чего-то иного,
И итог всего существования...
А на самом деле, сошлись бы две фигуры
На поляне близ озера?
(...А если они не существуют?..)
На поляне близ озера?..
Крест у табачной лавки на двери!
В изнеможенье к стене я склонился.
Алвес умер? Он самый. Не верю.
Город мгновенно весь изменился.
Здесь мы встречались долгие годы.
Нынче я этой привычки лишился.
Алвес не встанет больше у входа.
Город мгновенно весь изменился.
Легче мне было нести свое бремя,
Зная, что в лавке он находился
Утром, а также в вечернее время.
Город мгновенно весь изменился.
Рядом со мною смерть прошагала.
В лавке табачной страх угнездился.
Стало мне грустно, тоскливо мне стало.
Город мгновенно весь изменился.
Он хоть торчал у дверей постоянно!
Кто бы заметил, кто бы хватился,
Если умру я? Сказал бы: как странно!
Город мгновенно весь изменился.
Наступает полночь, и тишина опускается
На все, что поставлено одно на другое,
На разные этажи нагромождения жизни...
Смолкло пианино на третьем этаже...
Не слышны шаги на втором...
На первом стихло радио...
Все засыпает...
Остаюсь наедине со вселенной.
К окну меня не тянет!
Кроме звезд, ничего не увидишь!
Какое большое молчание разлито в выси!
Небо такое антигородское!
Послушаю уличные шумы
С тоскою пленника,
Томящегося о воле.
Автомобиль! Это для меня слишком скоро!
Беседе двойных шагов внимаю,
Слышу, как резко хлопают двери...
Все засыпает...
Я один не сплю и сквозь дремоту
Вслушиваюсь, ожидаю,
Что прежде, чем усну, что-то будет...
Что-то будет.
Да, это я такой, каким я стал в итоге,
Не то остаток, не то избыток себя самого,
Хаотические пригороды своей же искренности,
Это я, здесь, в самом себе.
Все, чем я был и не был, это я.
Все, чего желал и не желал, стало мною.
Все, что любил и разлюбил, вобрала моя тоска.
И в то же время мне кажется, словно в сумбурном сне,
Возникшем на перекрестке разных явей,
Что меня бросили на трамвайном сиденье,
Чтобы тот, кто сядет, нашел меня.
И в то же время мне видится, словно вдали,
Словно со сна, припоминаемого в полудреме,
Что на самом деле я лучше.
Да, да, мне сдается, немного болезненно,
Будто я спал без сновидений
И проснулся перед встречей с бесчисленными
кредиторами,
Будто я споткнулся на пороге и все разбил,
Будто упаковал все, но забыл зубную щетку,
Будто меня когда-то подменили.
Довольно! Я ощущаю, отчасти метафизически,
Словно луч солнца, блеснувшего в окнах
покидаемого дома,
Что лучше оставаться ребенком, чем желать
постигнуть мир,
Ощущаю хлеб с маслом, игрушки,
Великий покой без садов Прозерпины.
Хочу всю жизнь стоять, уткнувшись носом в окно,
Глядя на дождь, стучащий снаружи,
И не превозмогая бесслезных рыданий.
Довольно, хватит! Такой уж я, подмененный,
Гонец без писем и верительных грамот,
Печальный шут, паяц в чужой мантии,
С погремушками на голове,
Позванивающими, как бубенцы в ярме.
Такой уж я, шарада без конца и начала,
