Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Мы — каменноугольного дыма
Клочья, вырванные из трубы.
Но не с детства ли была любима
Доля беззаботной голытьбы?

По дорогам шляемся, таская
Ветхий скарб твой, певчая тоска…
У рабочих всё же мастерская,
Дом и поле есть у мужика.

Темное, досадливое чувство
Пробуждаем мы в иных умах:
Мы несем ненужное искусство
На усталых наших раменах.

В век бетона странен рыцарь лиры,
Словно призрак, вставший наяву…
Но ведь флорентийцы-ювелиры
Приходили ж в скифскую Москву!

Чтобы из тончайшей паутины
Золотой старательной резьбы
На ковши и грузные братины
Положить прекрасные гербы.

Ах, и не они ль неодолимо
Приняли бессмертья торжество
От тебя, большое мастерство,
Сотканное творчеством из дыма!

Поднятые под купол цирка,
Повисли двое в голубом.
Под ними шут свистел и фыркал,
Ловя шары цветные — лбом.

Но смолк оркестр, и клоун изгнан,
И акробат дугу прыжка
С бестрепетностью механизма
Рассчитывает до вершка.

И напряженней гибкой стали
Скользнул с подпрыгнувшей доски,
Но над его сальтомортале
Две подлетевшие руки.

Метнулся трос, подобно ветке
Отпущенной… Летун-стрела.
Большими мячиками в сетке
Два раза прыгнули тела.

Кричит толпа, скамьи сгибая,
Зеленый шут трясет горбом,
И кланяются, улыбаясь,
Два акробата в голубом.

Окончив труд, с погасшей папиросой,
С душой угасшей встал из-за стола,
Где абажура череп безволосый
Беззубая обсасывала мгла.

Как раненый, ладонь прижавший к ране,
Я сердце нес и тень свою шатал —
Анаглифом, с холщового экрана
В отчаяньи перешагнувшим в зал.

Безмолвие. Безгласные минуты —
Как дождь осенний в чахлую листву.
Воистину, непобедимо круты
Ступени восхожденья к Божеству.

Руки вперед, до отказу —
Раз! — и пружиной назад.
По голубому алмазу
Легкие лодки скользят.

Раз! — Поупористей, туже,
Чтобы скачками несло.
Два!.. Упирайте упруже
В глубь молодое весло.

Смокла носатая кепка.
Пот у прищуренных глаз.
Резко, отрывисто, крепко —
Раз!.. и отчетливей: раз!

Крепостью, мужеством взрослым
Бега берем рубежи.
Раз!.. Не забрасывай весла.
Два!.. Направленье держи.

Раз!.. Напрягается стойко
Воля души и весла,
Чтобы летящая двойка
Первой к победе пришла.

Раз!.. До отказу, до цели.
Два!.. Разорвутся тела…
Три!.. И победно взлетели
Вверх все четыре весла!

Как в исключения не норови —
Не уцелеть под маской недотроги:
Догонит неуклюжий паровик,
Трамбующий шоссейные дороги.

И гальки розовая крупа
(Ей у залива греться бы, хорошей!)
Потрескивает, как скорлупа,
Под медленной чугунною калошей.

Скрежещут розовые прыщи,
Заласканные некогда волною.
И каждый плачет, сетует, пищит
Под медленной чугунною пятою.

Какой же шлак фильтруется в стихах
О звонкой речке и печальных нивах,
О деревенском домике в садах,
О мамочке и о годах счастливых.

А сколько тошных проливалось слез,
Что не вернуться вновь к себе, ребенку,
Что паровоза — милый паровоз! —
Не обскакать паршивцу жеребенку.

— А сам — вопрос — к какому рубежу
Перегибаешь собственную ветку?
И, улыбаясь, я в ответ скажу:
— А видели ли вы мотоциклетку?

Так это — я. И мы. Простор велик,
А путь один. И этот путь — погоня,
Но неуклюжий черный паровик
Ее, неистовую, не догонит!

Над крышею — лианами — провода.
Черные и толстые.
С крыши стекает вода.
Трубы каменноствол стоит.

Голубь пьет, запрокидывая голову, —
Коричневый лакированный голубок.
На его шее розовой и голой
Топорщится белоснежное жабо.

Можете строить бетон и клетчатые
Кружева мостов и радиомачт,
Но все-таки будут собирать дождевую воду
Складками цинковых крыш — дома!

И голубь с беззащитной розовой шеей,
Бесполезный,
Которого тщитесь убить, —
Будет бродить по крышам
Всё выше, выше
И,
Закидывая горло,
Пить!

Уезжающий в Африку или
Улетающий на Целебес
Позабудет беззлобно бессилье
Оставляемых бледных небес.

Для любви, для борьбы, для сражений
Берегущий запасы души,
Вас обходит он без раздраженья,
Пресмыкающиеся ужи!

И когда загудевший пропеллер
Распылит расставания час,
Он, к высоким стремящийся целям,
Не оглянется даже на вас.

Я же не путешественник янки,
Нахлобучивший пробковый шлем, —
На китайском моем полустанке
Даже ветер бессилен и нем!

Ни крыла, ни руля, ни кабины,
Ни солдатского даже коня.
И в простор лучезарно-глубинный
Только мужество взносит меня.

Он же сказал: иди. И, выйдя
из лодки, Петр пошел по воде,
чтобы подойти к Иисусу.

Мудрость наша — липкость книжной пыли,
Без живого запаха флакон.
Никогда узлов мы не рубили,
Не шагали через Рубикон.

Хитрый, робкий, осторожный табор,
Трех идей томительная нудь, —
Никогда нам, никогда нам за борт
К светлому виденью не шагнуть!

Ящички без всякого секрета,
Всякой мысли куцые концы, —
Мы не рыбари из Назарета
И не мудрецы, а хитрецы.

Руку другу мы не подавали,
Страшным словом насмерть не клялись,
Наши лица в рамочном овале
Кажутся мне мордочками лис.

Нам, как в панцирь, заточенным в муку,
Краткий день отжевывать в беде,
И не нам протягивает руку
Светлый Бог, идущий по воде!

И снова радость хлынувшего света
В моей безглазой, бездыханной тьме!..
За что мне это, и откуда это,
Какая весть пришла в каком письме?

Никто не пишет в адрес мой забытый,
Заброшен я в селении глухом.
Лишь раз в году в ворот чугунных плиты
Стучится кто-то голубым перстом.

И я бегу, весь трепет, беспокойство,
На черный камень моего крыльца,
И прянет свет — моей болезни свойство
От дивного, от чудного лица.

По жилам пламень пробежит летучий,
Вселенная раскроется мне вся,
И вскрикну я, забившийся в падучей,
Такого знанья не перенеся.

Куда и кто взносил единым взмахом,
Зачем низвергнул с высоты назад?
И люди на меня глядят со страхом,
И я угрюмо опускаю взгляд.

Всё настойчивее и громче,
Всё упрямей тревоги вой…
Вижу гибель свою, как кормчий
Видит глыбу перед собой.

Доведу ли кораблик малый
Под желанные небеса
Или ринутся снова шквалы
Изорвать мои паруса?

Знаю только — свое неважно,
На любую готов игру,
Но доверен руке отважной
Драгоценнейший тайный груз!

И стальное мое бесстрастье —
Закаленная страсть его! —
Это счастье мое, а счастье —
Сила, правда и торжество!

Даже гибель и та чудесна,
И напрасен тревоги вой:
Погибая, я стану песней,
Поднимающей, заревой!