Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Ловкий ты и хитрый ты,
Остроглазый черт,
Архалук твой вытертый
О коня истерт.

На плечах от споротых
Полосы погон.
Не осилил спора ты
Лишь на перегон.

И дичал всё более,
И несли враги
До степей Монголии,
До слепой Урги.

Гор песчаных рыжики,
Зноя каминок.
О колено ижевский
Поломал клинок.

Но его не выбили
Из беспутных рук.
По дорогам гибели
Мы гуляли, друг!

Раскаленный добела
Отзвенел песок,
Видно, время пробило
Раздробить висок.

Вольный ветер клонится
Замести тропу…
Отгуляла конница
В золотом степу!

На бугре, с которого видна
Путаница двориков и улица,
В мысли темные погружена,
Застывает. Вслушиваясь, щурится.

Люди, куры, лошади, дома —
Ничего не помнит, кроме этого.
Отчего же, не поймет сама,
Тянет выть, лесною песней сетовать.

И тоску уверенность пронзит,
Что и псы, и каменные ящики —
Всё, что там и что вот тут, вблизи, —
Только сон лишь, а не настоящее.

Где оно! Об этом ветерки
Намекают, перебросив к пленнице
Заревые запахи реки,
Над которой ало солнце пенится.

Где ж оно? Пылая, облака
Не туда ли тянутся, бродяги.
Вздрагивают серые бока,
Ищущие ноздри жадно вздрагивают.

Спрыгнет наземь с пыльного бугра,
От собак уйдет в кусты, за липу,
И, светя глазами, до утра
Будет петь, звериной песней всхлипывать.

Бедная! Отныне навсегда
Будет в сердце боль истомы вещей.
Как и мы, поэты, — никогда
Не увидишь мир, мечтой обещанный.

Я вспомнил Стоход.
Еврейское кладбище — влево.
А солнце
Коктейлевой вишней
Брошено в вермут заката.

Хочется пить. Стреляют. Бежим.

У первых могил залегли. Солдаты острили:
«Пожалуй,
Покойникам снится погром!»

Я спал на земле,
Шершавой, еще не остывшей, пахучей.
Под утро
Меня разбудил холодок.

Светало. И солнце
Всходило оттуда,
Где наши резервы лежали.
И не было в солнце
Помину вчерашнего солнца:

Косило оно и бросало
Лучи, как фонтаны,
Которые в море выфыркивают киты.

Сердитое солнце всходило,
Тревожное солнце:
Оно обещало нам бой.

Я стал озираться.
На рыжей плите,
Солдатской лопатою брошен,
Зубами гранит укусив,
Зеленел
Человеческий череп.

Он крупный был очень
И мозг
Немалый,
Должно быть,
Вмещал он при жизни.

О чем я подумал тогда?
Едва ли
О Гамлете,
Нет, я Шекспира не вспомнил!

«Должно быть, раввин, —
Сказал я соседу, —
Хозяином черепа был…
Посмотри-ка, огромный!»

Тут начали нас колотить,
И в окопы,
В могилки,
Нарытые между могил,
Легли мы
И так пролежали до полдня,
Пока австрияк не очистил внезапно местечко.

— Сильный, державный, на страх врагам!..
Это не трубы, — по кровле ржавой
Ветер гремит, издеваясь: вам,
Самодержавнейшим, враг — держава!

Ночь. Почитав из Лескова вслух,
Спит император ребенка кротче.
Память, опять твоему веслу
Императрица отдаться хочет.

И поплывут, поплывут года,
Столь же бесшумны, как бег «Штандарта».
Где, на каком родилась беда,
Грозно поднявшая айсберг марта.

Горы былого! Тропа в тропу.
С болью надсады дорогой скользкой,
Чтоб, повторяя, проверить путь
От коронации до Тобольска.

Где же ошибка и в чем она?
Школьницу так же волнует это,
Если задача не решена,
Если решенье не бьет ответа.

Враг: Милюков из газеты «Речь»,
Дума, студенты, Вильгельм усатый?
Нет, не об этом тревоги речь
И не над этим сверло досады.

Вспомни, когда на парад ходил
Полк кирасир на Дворцовом поле,
Кто-то в Женеве пиво пил,
В шахматы игрывал, думал, спорил.

Плачет царица: и кто такой!
Точка. Беглец. Истребить забыли.
Пошевелила бы хоть рукой —
И от него ни следа, ни пыли!

Думала: так. Пошумит народ —
Вороны бунта устанут каркать —
И, отрезвев, умирать пойдет
За обожаемого монарха.

Думала: склонятся снова лбы,
Звон колокольный прогонит полночь,
Только пока разрешили бы
Мужу в Ливадии посадовничать!

Так бы и было, к тому и шло.
Трепет изменников быстро пронял бы,
Если бы нечисть не принесло,
Запломбированную в вагоне.

Вот на балконе он (из газет
Ведомы речи), калмыцки щурясь…
И потерялся к возврату след
В заклокотавшей окрепшей буре.

Враг! Не Родзянко, не Милюков
И не иная столицы челядь.
Горло сжимает — захват каков! —
Истинно волчья стальная челюсть.

Враг! Он лавиной летящей рос
И, наступая стране на сердце,
Он уничтожил, а не матрос,
Скипетр и мантию самодержца.

— Враг, ускользнувший от палача,
Я награжу тебя, зверя, змея,
Клеткой железной, как Пугача,
Пушечным выстрелом прах развею!

— Скоро! Сибирь поднялась уже,
Не Ермака ли гремят доспехи?
Водит полки богатырский жезл,
К нашей тюрьме поспешают чехи.

Душно царице. От синих рам
Холодно — точно в пустыне звездной!..
Сильный, державный, на страх врагам, —
Только сегодня, назавтра — поздно.

«В Москву, — писали предки
В тетради дневников, —
Как зверь, в железной клетке
Доставлен Пугачев.

И тот Емелька в проймы
Железин выл, грозя,
Что ворон-де не пойман,
Что вороненок взят.

И будто, коль не басни,
О полночь, при светце,
Явился после казни
В царицыном дворце.

— Великая царица, —
Сказал, поклон кладя, —
Могу ль угомониться,
Не повидав тебя.

На бунт я сёла дыбил
И буду жить, пока
Твой род не примет гибель
От гнева мужика».

Сказал. Стеною скрыта,
Тень рухнула из глаз,
На руки фаворита
Царица подалась.

Столетье проклубилось
Над Русью (гул и мгла).
Она с врагами билась,
Мужала и росла.

В боях не был поборон
Ее орел, двуглав,
Но где-то каркал ворон,
Как пес из-за угла.

И две блуждали тени
С заката до утра
От Керчи и Тюмени
До города Петра.

…Болота и равнины,
Уральских гор плечо…
Одна — Екатерина,
Другая — Пугачев.

Одна в степи раздольной
Скликает пугачей,
Другая в сонный Смольный
Сойдет из мглы ночей.

Дворянским дочкам — спится,
Легки, ясны их сны,
И вот императрица
Откроет свой тайник.

Румяна и дородна,
Парик — сребряный шар,
Войдет она свободно
В уснувший дортуар.

Как огненные зерна,
Алмазы. Бровь — дуга.
За ней идет покорно
Осанистый слуга.

Прошла, взглянула мудро,
Качнув, склоняя лик,
Голубоватой пудрой
Осыпанный парик.

Шли годы за годами,
Блуждал лучистый прах,
Внушая классной даме
И пепиньеркам страх.

Но вздрогнул раз от грома
И дортуар, и зал,
У комнаты наркома
Красногвардеец встал.

Он накрест опоясал
На грудь патронташи.
До смены больше часу,
В прохладах ни души.

Глядит: шагает прямо,
Как движущийся свет,
Внушительная дама,
И не скрипит паркет.

Глядит спокойным взором,
И лента на груди.
Дослав патрон затвором,
Шагнул: «Не подходи!»

Но, камень стен смыкая,
Угас фонарь луны…
Ушла, как тень какая,
В пустую грудь стены.

И человек (лобастый,
Лицом полумонгол)
Тяжелое, как заступ,
Перо на миг отвел.

Вопрос из паутины
Табачной просквозит:
— Опять Екатерина
Нам сделала визит?

Усмешкой кумачовой
Встречает чью-то дрожь.
И стал на Пугачева
На миг нарком похож.

Разбойничком над домом
Посвистывала ночь,
Свивая тучи комом
И их бросая прочь.

И в вихре, налетавшем
Как пес из-за угла,
Рос ворон, исклевавший
Двуглавого орла.