Ованес Туманян - Стихотворения и поэмы

Амбарцум[36] настал. Горы зацвели.
Дно долин горит, как ковер, вдали.
Девушки пошли на горы гулять,
Собирать цветы, песни петь, гадать.

                   «Амбарцум, яйла[37],
                   Яйла-джан, яйла[38]!
                   Тени гор, яйла,
                   Яйла-джан, яйла!»

                   Запах трав смешав
                   С песней молодой,
                   Девушки бегут
                   Пестрою толпой,
                   Роем мотыльков
                   Реют меж цветов.

                   «Амбарцум, яйла,
                   Яйла-джан, яйла,
                   Вешний день, яйла,
                   Яйла-джан, яйла!»

                   Амбарцум настал,
                   На горах крутых
                   Сердцу загадал:
                   Кто же твой жених?

Ай, джан-пастух, ай, розы цвет, — чей ты есть?
Нет! видит бог и видит свет — мой ты весь!

                   Вот и ты берешь
                   Скрытый жребий свой,
                   Будет всем хорош
                   Яр твой удалой!

Усы — два нежные ростка, стан красив,
Не горевать тебе, пока яр твой жив!

                   «Амбарцум, яйла,
                   Яйла-джан, яйла,
                   Жар сердец, яйла,
                   Яйла-джан, яйла!»

Голоса звенят. Девушки поют,
И, храня обряд, жребий достают.
Счастье и любовь выпадут одной,
Горе на душе ляжет у другой.

И жребию вновь по кругу бежать
Велит Мать цветов, накрывшись фатой.
И все «Джан-гюлум» запели опять,
И эхо звенит вдали за горой.

                   «Эй, выросшая средь гор
                   Красавица, ночь — твой взор!
                   Но милого твоего
                   Ждет гибель — пуля в упор!»

«Ой, горе тебе, сестрица Ануш!
Пал жребий тебе несчастий и мук!
Отсохни рука, что достала его!..» —
И смолкнул весь круг смущенных подруг.

«Сестрица, всё — ложь! гаданью не верь!
Беги от тоски, от горестных дум;
Иди, не грусти, — и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой „Джан-гюлум!“»

«Ах, счастья мне нет — и не суждено!
Всегда от меня бежало оно…
Не дружит оно с судьбою моей;
Проклятье на мне с младенческих дней.

К нам нищий старик, говорят, приходил —
А я еще малым ребенком была, —
Он песню пропел, подаянья просил,
Но мать ни куска ему не дала.
„Прочь! — крикнула, — прочь от наших дверей!
Покоя мне нет и от дочки моей!..“
И проклял старик жестокий меня,
Чтоб ей, мол, не знать отрадного дня.
Мой темный удел лишь богу открыт,
На сердце ж моем мрак вечный лежит
И тьма предо мной; в ее глубине
Таится мой путь — неведомый мне!..»

«Ануш, не грусти, вот ты поглядишь,
Увидишь сама: гадания — ложь!
Какой-то старик безумный, дервиш
По злобе сболтнул, а ты — слезы льешь.
Не бойся, Ануш, знай — счастье придет!
Вся жизнь пред тобой весною цветет.
Ты так молода, — взгляни же, взгляни:
Лежат впереди счастливые дни!
Сестрица, всё — ложь, гаданью не верь!
Беги от тоски, от горестных дум;
Иди, не грусти, — и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой, „Джан-гюлум!“»

Счастливая ты —
Счастлива в любви!
Красивая ты —
Без горя живи!

                   Амбарцум, яйла,
                   Яйла-джан, яйла,
                   Дни любви, яйла,
                   Яйла-джан, яйла.

С расцветшей весной
Ты схожа, сестра.
Твой яр за тобой
Стоит, как гора.

                   Амбарцум, яйла,
                   Яйла-джан, яйла,
                   Горы-джан, яйла,
                   Яйла-джан, яйла.

Куда судьба меня зовет?
Ах, будущее страшит…
От ледяного зова ее
Сердце мое дрожит.

Вот так и горные цветы
Болью безмолвной полны.
Слезами их глаза налиты,
Грустны сердца и черны.

Напрасно краткою весной
Томятся они на лугах
И вянут с горечью немой
В печальных черных сердцах.

                   Амбарцум, яйла,
                   Яйла-джан, яйла,
                   Пламя мук, яйла,
                   Яйла-джан, яйла.

На свадьбе гуляли однажды зимой.
Привольно гостям веселиться, шуметь.
Пришли пастухи молодые толпой —
Бороться, плясать, на красавиц глядеть.
Вот бурная пляска утихла. И вдруг
Для новой забавы расчистили круг,
И песню борьбы продудела зурна[39].
Толпа раздалась, любопытства полна.
«Тащи их! тащи!» — суетятся, галдят…
И вот уже друг против друга стоят
Моси — брат Ануш и Саро — наш пастух.
Насильно друзьями притащенный в круг.

Тогда на два стана село разошлось.
Сомкнулось теснее, стеной поднялось.
Себе каждый стан пахлевана[40] избрал,
Теснясь и шумя, за спиной его стал…
Кричат, подзадоривая, всё сильней:
«Эй, эй, молодцы! не робейте! смелей!»
А рядом, из-за занавесок цветных.
Невеста с подружками смотрит на них.
Стоят, горячатся борцы-пастухи.
Заправили за пояс полы чухи[41],
Бьют об землю крепкой ладонью; взвились
Прыжком — в свирепом порыве сплелись.
Есть в темных ущельях обычай седой…
Старинным обычаям верен всегда.
В борьбе удалец удальца пред толпой
Спиною к земле не прижмет никогда.
Саро и Моси, молчаливо сцепясь,
То кажут притворную ярость и прыть,
То хлопнутся наземь, в обнимку катясь,
Никак, мол, друг друга им не победить!
Напрасно толпа в исступленья кричит
И девушки с бьющимся сердцем глядят…
Ануш, изваяньем застывши, стоит,
Не в силах отвесть околдованный взгляд.
Стоит… И Саро вдруг увидел ее…
В глазах его — мгла, в голове — забытье.
В нем вспыхнуло сердце, забилось сильней.
Забыл он обычай, и мир, и друзей.
Тогда как Моси, побратима любя,
Боролся шутя и ослабив себя,
Саро его с силой внезапно схватил,
Сшиб с ног и коленом к земле придавил.
Так сделал — и сам не заметил того…
Толпа заорала. В толпе торжество.
«Саро победитель!» И вот пастуха
С почетом подводят к тахте жениха.
И все рукоплещут, ликуют, кричат,
Качается кровля, и стены дрожат.
А рядом из-за занавесок цветных
Невеста с подружками смотрит на них.

С пола встал Моси. Мечет он и рвет.
Крикнул: «Пусть встает! Схватимся мы вновь.
Иль, жизнью клянусь, он так не уйдет!
Плата за позор — нечестивца кровь!
Он не победил!.. Я обманут был!..
Ну — пусть он придет! Очистите круг!»
Хохот загремел, хохот оглушил.
Смеются, орут все сразу и вдруг:

                   «Он не побежден? —
                   Правду молвил он!
                   Ха-ха-ха! — упал.
                   На спине лежал!
                   У тебя, Моси,
                   Вся спина в грязи!
                   Вот он, еще раз
                   Схватится сейчас!
                   Пусть-ка наперед
                   Спину отряхнет!..»

Со свадьбы веселой из дома того
Уходит Моси, тяжело оскорблен;
Кипит омраченное сердце его.
Поспешно, шагами неверными он
Идет, бормоча: «Это ты ли, Моси?
Позор тебе!.. Ты ли валялся в грязи?
Еще ты земли не касался спиной…
Ты вспомни — кто ты? Погорюй над собой!
Как на землю вдруг твое тело легло.
Когда на тебя всё глядело село?
Тебе… у Саро под коленом лежать
И женщинам после глаза показать?!
Нет… Горе с тобою случилось! беда!
Посмешищем будешь для всех навсегда…
Умри! Ведь такого стыда не снести!
Сиди со старухами, прялку крути!..»

«Ой, не убивай меня, брат, пощади!
Не буду! не буду любить я его!
Ох, сердце дрожит, как листочек в груди…
Моси, я кинжала боюсь твоего!..» —
Так брата Ануш умоляла, в слезах
Упав на колени, от страха без сил…
Свирепый Моси с исступленьем в глазах
Сестре обнаженным кинжалом грозил.
«Клянись моим именем! — брат ей кричал. —
Клянись, что Саро ты не будешь любить!
Не то — видишь мой обнаженный кинжал? —
Легко мне бесчестное сердце пронзить!»
— «Моси-джан! Я прах под твоею ногой!
Ты клясться рабу принуждаешь свою?..
Вот я на коленях, в слезах пред тобой…
Я больше Саро не люблю, говорю!»
— «Ты вздумала мне, обманщица, лгать?
Не любишь его?.. А что же тогда,
А что же тогда, как ложимся спать,
В ночной темноте ты плачешь всегда?
А что же тогда, как только уснешь,
„Саро-джан! Саро!..“ — его ты зовешь?»
— «Моси, джан-Моси! мне за это не мсти!
Сегодня меня пощади, отпусти!
Не хочешь — не буду его я любить,
И звать уж не буду его я во сне…
Боюсь я… не надо кинжалом грозить…
Моси-джан, опомнись! не брат ли ты мне?..»

И непримиримой, смертельной враждой
Друзей разделил этот случай пустой.
Родные в дом из дому стали ходить —
Мирили их, да не могли помирить.
Как мог непреклонный Моси потерпеть.
Что неотмщен он, а рядом с сестрой
Вдруг стал под венец бы обидчик Саро.
Смерть лучше, чем в доме такого иметь…
И жаждою мести горя, может быть,
Он хочет пролить сестры своей кровь
И грудь ей готов кинжалом пронзить,
Чтоб с жизнью из сердца вырвать любовь.
Быть может, с ночи, до восхода луны,
Настойчивы в злобе, ожесточены,
Враги друг у друга угонят овец,
Чтоб ярость свою утолить наконец?
Быть может, сегодня же ночью сгорит
Стог хлеба на кровле — запас годовой,
И хмурые скалы окрест озарит
И вскинется к звездам язык огневой?..