Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

покуда над морем крутящийся
ветер не обратил он в горсть
белых мышей чтоб барсуков
превратить в булыжник на который
луна каплет свечой,

мы положим его вялую как сыр руку
перед отверстием норки чтоб он стал
пищей для несчастной листвы поля
с которым я вместе качаюсь легонько
туда-сюда в колыбели моря

я потому его разрезал.

послушай:
когда я еще жил с ним
и мы из нитей и тряпья
творили вместе мир
когда моим был его глаз
и руки белые его
тогда благословлял я снег
и в дождь смеялся.

когда полудни проводил
я в комнате его и в его теле
ходил или сидел, читал ли книгу
или спал, когда пути я знал
ушей его и реку его глаз
я проплывал когда играл
его руками и по губам бежал
встречался часто я с собой
смеясь ли плача говоря.
но,
с наступлением осени он ушел
я с ним вместе ведь я себя не нашел
я отдал руку его рукам
я пленен его глазами
я смущен его ушами
заблудился в его теле
в его теле потонул.

Я слушаю как вечер снаружи за окном
С силой мощной пульсации утекает
Время гибкое и темень втягивая ртом
Как медленно сердце мое вырастает

О бесчувственность серость и бренность
На стульях стальных среди гиблых книг
Ноги в шнурках лед в глазах и леность
Низменных пальцев рыскающих в них

Страсть там лишь бусинка в глазах рыбака
Челнок человека морем движем слегка
Выудить мысль из воды чудаку негоже
В богатых сетях средь мидий счастья и позже

пару раз в день мне удается
сбежать в новый мир
там прекращаются вздохи
там нет голоса в спину хотя я знаю
что должен вернуться но я не плачу
если бы в этом мире я смог вдруг
остаться чуть дольше и всякий
раз вновь дольше до тех пор пока
обычный мир не превратится в сон
похожий на ночной кошмар из детства,
в который уже невозможно поверить,
потому что есть лучше, что более ценно,
потому что я нашел клад, в который никто
не верил золото на дне моря из корабля
утонувшего а никто и не знал

и тогда мое счастье будет подобно
величию этой мести, темный
призрак парящий по дну океана
могила храбрых моряков чье золото
тела их будто лампу украшает

ты завтра умрешь; этим стихам
ты телеграммой отправишь улыбку
они ее ждут. Не дозволь почтальону
что мчится с предсмертным часом
твоим стать вестником зла
живи. Разбей зеркало
в котором плакало твое лицо.

я самый невинный зверь на земле
я сплю с ночью срастаясь с ней телом
а ночь растет в моем сердце

темной тканью твоих пальцев
я плету одиночество ночи
пестрое придирчивое переменчивое

я познал все слезы одиночества
ударь меня открой меня
я роза веселья

иди сюда доверься мне
я забросаю ветер звездами

как лодку изобилия
в скупости моря

ну раз ты не пришел
я потихоньку закрываюсь.

о отец мы были вместе
в медленном поезде без цветов
что ночь как перчатку надевает
и снимает мы были вместе
отец когда нас накрыло темнотой.

где ты теперь в резвом ветерке
зеленого авто на прогулке
или день не оставил свою перчатку
на столе где сумерки и кроткое
исцеление в будущем непреложны.

мои губы мои нежные губы сомкнуть.

Волки лесные
Любят Ликейю.
Встретят — завоют,
Кругом обсядут,
Зубы ощерят.

Стан ее гадом
Перепоясан.
Стрелы в колчане.
Гребнем резным
Волосы чешет.

Полуволчица,
Полужена,
Смотрит на стаю,
Всех привечая,
Царственным взором.

Если кто в драку
Из-за нее,
Грозно окрикнет:
«Эй, образумьтесь,
Я не про вас!»

И легконога,
И быстрорука.
Многие волки
Помнят зловещий
Звон тетивы.

Раз на рассвете,
Встретив Ликейю,
В темном овраге
Робко спросил я:
«Что нужно волку?»
«Лютая зависть, —
Та отвечала, —
Зависть и зубы,
Зубы и брюхо.
Хочешь прибиться
К стае моей?»
И засмеялась.

Звезды плывут из пустоты,
Кожа зимы шелушится,
Лето несет хоронить в кусты
Трупик весенней птицы.

Символы вырыты из песка
Четырех годовых прибрежий;
С посвистом птичьим осень в руках
Три пламени года держит.

С дерева крикну лету про снег
И холод, держась за сучья.
Чтобы отходную солнцу спеть,
Кукушка научит меня весне,
Слизень — смерти научит.

Знаю, червяк — всех часов точней,
Слизень — месяцеслов;
Только в кровосмешеньи дней
Стерся мир до основ.

Я — искусник иль кустарь?
Верен собственным заветам,
Я могу певучим светом
Разгонять ночную хмарь.
Не пишу я, не таков,
Для оваций и венков,
Корки хлеба, славы дутой,
Верю — руки двух влюбленных,
С горем делящих альков,
Грошик радости дадут мне
Из сердечных тайников.

Над листком сижу склоненный
Я какую ночь подряд
Не для статуи зеленой
В одеянии до пят.
Нет, пишу я для влюбленных,
Что в обнимку с горем спят
И певцу ночных минут
Грошик радости дадут.

Ты говорил: «Уйду в иную землю,
К другому морю, в лучшие селенья…
Здесь каждый шаг сулит мне осужденье,
Здесь сердце, словно мертвеца, хоронят.
Стряхнуть с себя оцепененье! Тонет
Мой взгляд, куда бы он ни обратился,
В воспоминаниях — за что я бился,
Что потерял, где ум мой ныне дремлет».

На новые места, в иную землю
Ты не придешь. С тобою этот город.
Состаришься ты там же, где был молод;
Всё тот же дом ты посетишь, седея…
Живи же здесь, надежды не лелея
Уехать ли, уплыть: остаток лет
Ты промотаешь всюду — здесь ли, нет, —
И, не проснувшись, жизнь свою продремлешь.

О, как же горько — когда ты, казалось,
Рожден для дел прекрасных и великих,
Твой рок тебя лишил несправедливо
Поклонников, успеха… И повсюду
Тебе препятствуют чужая низость,
И мелочность дешевая, и черствость.
Как страшен день, когда придется сдаться
(Придется и отчаяться, и сдаться…),
Когда отправиться придется в Сузы
И ко двору явиться Артаксеркса.
Тебя, конечно, благосклонно встретят:
Предложит царь сатрапию тебе,
А ты, отчаявшись, всё это примешь:
Всё это, что совсем тебе не нужно, —
Когда другого, ах, другого ищет
Твоя душа: всеобщей похвалы,
И одобрения софистов, и
Трудом заслуженного восклицанья
Бесценного: «Как это хорошо!», —
На площади, в театре, — увенчанья…
Откуда Артаксерксу это взять?
В сатрапии едва ль найдется это, —
А как без этого ты будешь жить?