Николай Векшин - Полёт шмеля (сборник)

В Третьяковку отправившись с Машей,
Пренебрег я Татьяной и Дашей.
«Очень классный прикид», —
Про цариц говорит.
Вот такая в башке простокваша.

Редактировал я лимерик:
Зачеркнул броневик и мужик,
Дождевик устранил
И старик удалил,
И – бесследно исчез лимерик.

Сочинил лимерик Сочинитель,
Срифмовав Нефертити и тити.
Я в затылке скребу,
Никого не… Ему
Говорю: ты для рифмы – мучитель!

Со скоростью курьерского экспресса
Несётся вдаль стремительная жизнь.
А что там впереди? Ну, дюже интересно.
Мы ждем чудес, богатства и любви.

Мелькают чьи-то лица, полустанки,
Пейзаж просторов… Времечко стучит.
Пыхтит наш паровоз. И звук тальянки
На сердце сладкой песенкой звучит.

И невозможно тут остановиться,
Задуматься о смысле бытия.
Летит прогресса чудо-кобылица,
Бубенчиками атомов звеня.

С разгону проскочив на пункт «Конечный»
И слыша страшный скрип и визг колёс,
Мы уповаем лишь на звёзды и Путь Млечный.
И не стыдимся бесполезных слёз.

«Потуже затяните пояса!
На пару лет. Терпите, мужики!
И будет вскоре рай на небесах».
Так говорили русские цари.

«Товарищи! Потуже пояса!
Разруху и врагов всех победим,
И станет величайшею страна».
Вожди вещали про социализм.

«Чуть-чуть подзатяните пояса!
Ведь перестройка жизнь перевернёт.
Хлебайте гласность свежую пока».
Талонами кормили наш народ.

«Немножко подтяните пояса!
Насытят газ и нефть теперь навек!»
Талдычил, весь раскручен как попса,
Агент Газпрома, психотерапевт.

Когда бы мог я на Историю влиять,
То с пояса ремень давно уж снял
И выпорол врунов, едрёна мать!
А лучше бы – удавку применял.

Однажды я, прислушавшись к себе,
Средь тишины заслышал сердца стук.
Всю жизнь моторчик трудится в груди:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Вдыхают воздух мои легкие легко.
Я задержать процесс могу на некий миг
Или вздохнуть, напротив, глубоко,
Но не могу совсем остановить.

Желудок, позаполненный едой,
Урчит довольно, словно сытый кот.
Кишечник, позабыв про выходной,
Как будто песенку веселую поёт.

А печень кровь фильтрует чрез себя.
У селезенки – сотня важных дел.
И свой же мозг не слушает меня:
Кидает мысли сам. Во беспредел!

И даже член, не занятый ничем,
Укромно примостившийся меж ног,
И тот, завидев прелесть женских тел,
Встаёт без разрешенья, идиот.

А где ж я сам?! О, как бы мне сбежать
От этих органов, живущих как хотят…
Ужель средь них болит моя душа?
Зачем я раб телесных поросят?!

Говорят, что Ганнибал
Многих баб пере…любил.
Да, он малость подустал,
Но не выбился из сил.

Нет, не зря трудился он,
Эфиоп и ловелас,
Хоть в России много поп,
Пушкин – лишь один у нас!

Я недавно вздрогнул.
Что за странный вздор!
В мозг,
горячий
как расплавленное пекло,
разворачивалась
и входила
убийственная мысль:
«Нет теперь товарищей
на белом свете».
Это – вождь?!
По роже узнаю.
В блюдечках-глазах спасательных кругов.
В пиджаке, при галстуке, в жилете…
И, конечно, рад: супер-богатый и живой.
И дымит по жизни
средь таких отпетых дураков,
что глупее не найти на белом свете.
И куда он ни поедет, ни пойдёт,
всюду —
плоско,
пошло,
скучно,
мелко.
От Москвы до Бреста – беспредел.
И народ уж докипел до пенки.
Помню, помню,
в бытность человеком
он чаи гонял
аж в дип-купе.
Медленно
из мерзких кабинетов
поползли
его курьеры по стране.
Глаз
кося
в печати сургуча,
напролет
болтали и болтали.
Воровали,
наш народ уча.
Животами
сытыми
урчали.
Засыпали в закрома
песок.
Аж до отвращенья,
до икоты
речи так толкали,
видит бог,
будто осчастливили кого-то.
Думали,
что через год-другой
поплывут
на белом
пароходе.
И, деньжищи черпая кормой,
очень здорово
вздыхали о народе.
Залегли
в Кремлевских блиндажах.
Будто век
собою освещая,
в коридорах бюрократ-червяк
норов показал
и хряка харю.
В демократию червяк
поверил средне:
«Мало ли,
что можно
там с трибуны намолоть!
А бабло, товарищи,
не бредни,
а основа жизни из основ».
Нищий коммунизм
оплеванный,
распятый
умер на кресте.
Воняет плоть.
Мы живем,
зажатые
проклятой
бандой
под названьем
«газовая жмоть».
Это – чтобы жировать
за счет России
– олигархов верный интерес.
Жить народу
тупо и бессильно —
вот «демократический» прогресс.
В наших жилах
кровь течет водицей.
Мы бредем
сквозь револьверный лай,
чтоб бандит
смог в мэра воплотиться.
Банк его – швейцарский,
а банкир – английский.
Вот такие, брат, теперь дела…
Мне бы жить и жить.
Еще не пробил час.
Но в конце хочу —
других желаний нету —
Мордой сунуть
дерьмократов в унитаз.
Смерть иудам!
Жалко,
бомбы
нету.

Мне будет тебя не хватать.
Но это нисколько не значит,
Что может случиться иначе.
Ведь я не умею прощать.

Мне будет тебя не хватать —
Очей обжигающе светлых
И платьев твоих разноцветных.
Я буду тебя вспоминать.

Мне будет тебя не хватать,
Тепла, пониманья и неги.
Гранит пробивают побеги.
Любить – значит, что-то терять.

Мне будет тебя не хватать.
По жизни ты в вальсе кружилась.
Пока только раз оступилась.
Но будет опять и опять.

Мне будет тебя не хватать —
Летящего милого чуда.
Хоть облик я твой не забуду,
Но мне на тебя наплевать.

Мне будет тебя не хватать.
Другая займёт твоё место.
А ты станешь чья-то невеста —
Красивая, яркая …лядь.

Мне будет тебя не хватать…

Однажды я осознал, что все люди одинаковы. Понять это было не легко.
Они лишь кажутся разнообразными благодаря моему беспокойному «я»,
Тормошащему их и поворачивающему той или иной странной стороной,
Как избушку на курьих ножках перед не слишком мудрым чудаком,
Отправившимся на поиски трепетно ожидаемого обязательного счастья,
Но не знающим, что это такое и что с ним надо будет делать потом.

Нелегко открыть Америку: все человеки – клоны, такие же, как ты сам.
И еще трудней смириться с мыслью, что ты такой же, как они, черт побери.
А различия столь малы, что мы – на одно лицо, не только для инопланетян.
Вариации в росте, весе, ужимках и даже характере каждого человека —
Лишь издержки не идеального копирования одной и той же великой ДНК,
Победоносно распространяющейся половым путем от века до века.

Миллиарды жизней, отделенных друг от друга материальным миром,
Путешествуют в своих бренных телах во времени и пространстве.
Прикрепившись к огромному голубому шару, они вращаются вместе с ним
Вокруг земной оси и Солнца, дающего тепло и свет огня протуберанцев.
И, разрушаясь от механического износа, тела соединяются в вязкую глину.
А их детские души, истончившись жизнью, стареют и исчезают пунктиром.

Никто не знает, зачем среди бесконечной Вселенной есть родная планета.
Никто не понимает, откуда на ней взялась жизнь и зачем воспроизводится.
Никто не найдёт точку незримой опоры, ибо не было начала и нет конца.
Никто не объяснит (поскольку занят важными делами), откуда он сам и куда.
Никто не расскажет, почему бьется сердце и каким ключиком заводится.
Но теперь я чувствую в себе зреющие ответы. И улыбка не сходит с лица.

Снедаемые жадностью позывов
К обжорству, развлекухе, мотовству,
Рабы ничтожных низменных порывов,
Убогие по чувствам и уму,

Хитрюги, ушлые, бездушные, тупые,
Развратные до кончиков волос,
Необязательные, жадные и злые,
Без сострадания к потокам чьих-то слез,

Подонки, воры, зверские бандюги,
Погрязшие в разборках и судах,
Бездельники, нахалы и хапуги
С глумливою ухмылкой на устах,

Забывшие про честь, плюющие на совесть,
Все, как один, достойные тюрьмы,
Смердящие, как бесовская помесь… —
Такими почему-то стали мы.