Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)
Куда все подевалось!?
Плохо-то как! Кружится. вертится шар голубой. Сейчас вырвет!
– Слышь, девочка, позвони. Еще виски!
– Может, кофе?
– Не поняла!?
– Извините. Сейчас принесут.
Вот и эта дура думает, что она пьяна. А она вообще видела трезвых людей? Небось, где-нибудь в Брехово на Днепре под вечный лай собак ее батька с мамкой с утра до ночи горилкой давятся. Да и сама после работы горькую хлещет в одиночку на съемной квартире – от вечного испуга, что скоро выгонят по возрасту взашей. И поделом! Молодым дорогу!
– Ура-аа!..
О-оо, новый дилер!
– Ну, давай, милочка-строптивочка, «раздевай» меня!
Марина тупо уткнулась в карты. Они расплывались, постоянно меняя узор, как в детском калейдоскопе. Иногда какой-нибудь паршивый валетик пускался в пляс, и от его резких движений ее начинало еще больше мутить.
– Позвони – я же виски заказывала. Э-ей! Пусть сигарет принесут. Сама подсними!
Карта не идет!
А как она может «идти», если у нее ног нет? Смешно!
– Две поменяй.
Надо же, «ноги выросли»!
– Себе. Ха! Ха-ха! Стрит! Гоните «бабки», дети мои!
Вот и отыгралась! Она упертая. Они еще ее не знают! Она их всех «сделает»!..
– Марина Вадимовна! Очнитесь! За вами дочь приехала.
– Пшел на хер!
Она сидела за столом рулетки, пытаясь понять, как оказалась в казино.
– Давно я здесь?
– Уже вторые сутки. Родные беспокоятся. – вкрадчиво ответил администратор, натягивая плебейскую улыбку на синюшное лицо.
– Отведи меня на диванчик. Только не туда, где зеркало. Видеть себя не хочу!
Она ничком упала на диван, голова сразу же закружилась, тело потеряло вес и стало куда-то проваливаться. Наверное, в ад!
– Кофе?
– Да, Валер, покрепче. А дочь отправь. Скажи, сама доберусь.
– Сделаем.
Марина устало и долго осматривала полутемный зал. Она не увидела ни одного приятного ей сейчас лица. Все они были искажены ожесточенной гримасой ожидания. Все ждали чуда. А вот и хрен вам! Сегодня она сорвет куш. Назло им! Только кофе выпьет.
Неожиданно ее обжег огнем чей-то взгляд.
Марину аж передернуло от холодящего душу чувства. О, она хорошо знала этот взгляд! Боялась его и наслаждалась им еще там, высоко, в чеченских горах. Любила ловить этот взгляд, долго смотреть в упор, глаза в глаза, и ждать, когда он снова овладеет ею. Грубо схватит за волосы и резко развернув, привычно, словно овцу, отымеет среди изумрудной травы пастбища. И звериным рыком, заглушая ее стон, возвестит на все ущелье о своей очередной победе. А она еще долго будет лежать, уткнувшись лицом в холодную мокрую землю, укутанная утренним туманом, боясь пошевелиться и спугнуть блаженство животного падения.
Через минуту он ловко поймает ягненка, достанет нож из-за голенища сапога, яркий луч солнца на мгновение блеснет на его остром лезвии, и тут же глиняная плошка наполнится теплой соленой кровью. Она согреет Марину изнутри, как чашка утреннего кофе, ожжет и возбудит в ее душе еще более дикие плотские фантазии.
Марина возжелала этого мужчину сразу, как только посмотрела ему в глаза. Он был воин и охотник. В нем скрывалась первобытная неуемная сила нерастраченных чувств и эмоций, неизвестная ей ранее и давно забытая остальными самцами в городском комфорте.
Неужели это Ахмет? Что он тут делает?
Она еще долго шарила взглядом по залу, но не столкнулась больше с этими глазами, так пугающими и возбуждающими ее.
Показалось. Ну и бес с ним! Хотя. Ох, как сейчас бы она с ним закружилась! Только бы пальцем поманил! Так нет же его! Почудилось.
Марина допила кофе. Кажется, силы потихоньку возвращались к ней.
Ну что ж, пора уходить. Такси надо вызвать.
В туалетной комнате она долго сидела перед зеркалом. Через это тоже надо было пройти, чтобы вернуться в сознание. Растрепанная, распахнутая, с лицом цвета созревающего баклажана, с остатками размазанной туши и помады, она до оцепенения и ненависти поразила саму себя.
Из столбняка ее вывел звук падающих из ладони на мраморный пол пластмассовых фишек.
Так, пора! Ставлю на zero и ухожу.
Она вернулась в зал и подошла к рулетке:
– Все на zero.
Марина бросила горсть «золотых» фишек на сукно.
– Позвони, пусть принесут виски и вызовут такси.
Шарик долго накручивал круги, не желая обнажать судьбу несчастных, пытавшихся энергией своего взгляда остановить его на нужной цифре. Увы, сегодня это было подвластно только ей! И шарик неожиданно прервал свой бег, камнем упав на ноль.
– Zero! – надтреснутым голосом сообщил растерянный дилер.
– Кэшем, – спокойно приказала Марина и, отхлебнув виски, потушила сигарету в стакане.
В кассе она твердой рукой бросила несколько пачек долларов в сумку и направилась к выходу.
Победа! Говорила же, что «сделаю вас», и «сделала»!
В такси Марина задремала. Не сразу узнала свой подъезд со сна и из-за непроглядной темноты. Непонятно почему, но сегодня лампочки не горели ни под козырьком, ни в парадной.
Она наощупь направилась к двери лифта, обжигая пальцы о постоянно гаснущее пламя зажигалки.
Что за хренотень! Завтра весь этот долбаный ЖЭК разнесу!
В подъезде огонь зажигалки вдруг резко вспыхнул и потух, словно от порыва ветра. Впрочем, она сама на лице ощутила дуновение, будто кто-то дыхнул на пламя. И тут же резанул знакомый запах. Острый, страшный и возбуждающий.
– Ахмет? Это ты?
В ответ кто-то рванул ее сумку. И новая волна волнующего воздуха накрыла Марину.
– Ну, что ты дурачишься, я же узнала тебя!
Попытка повторилась с удвоенной силой, но она не выпускала сумку из рук.
Через мгновение чья-то сильная рука схватила ее за горло. Марину парализовало от ужаса, она стала задыхаться.
Неожиданно больно ощутила щекой прикосновение мужской щетины. Оно обожгло и успокоило. Ну, конечно, это он! Он просто играет. Это прелюдия. А потом. как в горах.
Ей даже показалось, что встретилась с ним взглядом. Яркая вспышка возбуждения перекрыла боль и обволокла спину, ноги, плечи, грудь, утяжеляя тело, наполняя горячим желанием.
Странно, почему он никогда не целовал ее в губы? Ведь он смотрит сейчас в глаза и хочет поцеловать. Она же чувствует.
С пронзительным визгом открылась дверь лифта. Марина отчетливо увидела, как в темноте на секунду вспыхнул отблеск от приглушенного света кабины лифта на знакомом лезвии ножа.
Иван Голубничий
Любимых слов прекрасная тщета,
Мерцанье тайн в трепещущей строке,
Премудрых книг святая нищета,
Тревожное гаданье по руке —
Как мерное качанье в гамаке…
Холодных дней однообразный ход,
Сомнительный, непонятый никем,
Но кое-как прожитый старый год,
И те же трещины на потолке —
Как тихое течение в реке…
И все глядишь на темный небосвод
И грезишь о забытом уголке.
Там все как здесь – и розовый восход,
И белые туманы вдалеке, —
Как тени уходящих налегке…
Ты скажешь: «Ночь…» Прозрачный мотылек
Мне на ладонь доверчиво прилег.
Я буду ждать. Ни слова, ни строки,
Лишь слабое дрожание руки.
И страшно думать, что опять во сне
Мой скорбный ангел прилетал ко мне.
А может, в час позора и конца
Безумие за мною шлет гонца?
А может, просто сонный мотылек
Устал и, бедный, на ладонь прилег?!
…И бьются тени в мутное стекло,
Как будто чье-то время истекло.
А может, просто жизнь совсем пьяна?
Там, на дворе, лихие времена…
Ты скажешь: «Скучно жить в чужом краю!»
Я темные бокалы достаю.
…И золотые будут времена,
И прорастут иные семена
Побегом мощным, что не удержать.
И будет добрым этот урожай,
Питающий размеренную жизнь.
И ржавчиной покроются ножи,
Что лили человеческую кровь
За деньги и надменную любовь.
И тех, немногих, воплотив мечту,
Народы мира припадут к Кресту.
И попранный безумцами Закон,
Подняв из праха, возведут на трон.
И прогремят другие имена,
И золотые будут времена…
А нам – смотреть из темноты веков
На торжество осмеянных стихов,
На правду книг, растоптанных толпой,
В своем тщеславье злобной и тупой,
Вотще свою оплакивать судьбу,
Мучительно ворочаясь в гробу.
Когда борозда отвергает зерно
И плоть распадается в прах,
Когда прокисает в подвалах вино
И меркнет свеченье в зрачках,
Когда в отдаленных, укромных местах
Ликуют владыки земли,
Когда с пьедесталов в больших городах
Последних кумиров снесли,
Когда, неразгаданной тайной дыша,
Погосты рождают огни,
Когда в бездорожье блуждает душа,
Листая постылые дни,
Когда умирает последний солдат,
Оплакавший пепел святынь —
Тогда просыпается древний набат
В пространствах горячих пустынь.
В остывших кровях пробуждая огонь,
В цепи размыкая звено,
Сияющий Бог разжимает ладонь
И в землю швыряет зерно!
Пахнет дымом, и сера скрипит на зубах.
