Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

Ты, родная, нечасто приходишь ко мне —
Наяву не приходишь, а только во сне.
И я счастлива этой нещедрой судьбой,
Хоть немного, обманом, побуду с тобой.
Ты приходишь спокойна, проста, весела,
И во сне я не знаю, что ты умерла.
Мы, как прежде, куда-то стремимся вдвоем,
Мы, как прежде, торопимся, едем, плывем.
И, как прежде, уходят во мглу поезда,
Но во сне я не знаю, зачем и куда.
Всё неважно в мельканьи ночной суеты,
Только радость одна моя верная — ты.
И наутро, вернувшись из милого сна,
Я вздохну, вспоминая, что снова одна.

Потерям и слезам уже не видно дна,
И песенка моя, как говорится, спета, —
Но вот опять, опять зовет меня весна
Воздушным золотом прохладного рассвета.
И на единый миг мне кажется, что — нет!
Что он не может лгать, безоблачный рассвет.
И ранняя в кустах проснувшаяся птица,
И свежая роса — всё это неспроста,
И где-то мудрая сияет красота,
И есть за что страдать, и есть о чем томиться!

Липко пахнет теплый бурьян,
Столько трав в него вплетено!
Мотылек им и сыт, и пьян —
Сладко солнечное вино!

Трепет бабочки, гуд шмелей,
Мирный блеск золотистых пчел —
Малый мир, что в жизни своей
И без поисков смысл нашел.

Вот прополз грузноватый жук
И метнулась вкось стрекоза.
Я в высокой траве лежу
И от света щурю глаза.

И приветствую малых сих,
Тех, которым я не нужна,
Но которыми в серый стих
Золотая нить вплетена.

Так мягок был декабрь,
Что вишня зацвела,
Что захотелось петь, –
А жизнь почти прошла.

И солнечную вязь
Моих запевших строк
Перечеркнул
Холодный ветерок.

С облаков наплывают летучие тени
В чащу кленов, осин и берез.
Мы – последние листья на ветке осенней,
Многих ветер, играя, унес.
Но пока еще солнце проходит по кругу
И последняя птица поет,
Мы дрожим на ветру и киваем друг другу,
Собираясь в прощальный полет.
И о счастье зеленом своем вспоминая,
Лист листу, торопясь, говорит…
А когда облетит наша ветка родная,
Всех нас ласковый снег усмирит.

Пахло утренней влагой земли,
Тихих яблоней ветви цвели.
Через сонную речку и луг
Золотой загорланил петух.
И скользнули в оконную щель
Брызги солнца к тебе на постель –
На подушку в тепле кружевном,
На ресницы, сожженные сном, –
Чтоб ночную повытряхнуть муть,
Чтобы новому утру чихнуть!

Полдень в небе высоком,
Плеск ночами в ручье,
Шарик липкого сока
На кисейном плече.
Жалит шею украдкой
Отощалый комар,
Пахнут солоно-сладко
Пыль, усталость, загар.
Чай в вечерней прохладе,
Самовар и рояль…
Сон вихры мои гладит, —
Ах, уснуть бы — да жаль!

Ты присела у калитки,
Где бурьян тепло притих.
Я — упругий шар на нитке
В детских пальчиках твоих.
Я колеблю плавно-кругло
Пышно-легкую красу
Над твоей улыбкой смуглой
С белым шрамом на носу, —
Так колюча ежевика
У дорожного плетня.
Ветер взмыл нежданно, дико,
Ветер ввысь унес меня!
Что тебе, дитя, мой жребий?
Что? Усмешка или грусть?
Я плыву в вечернем небе,
Я на землю не вернусь.
Там белеют маргаритки
И гудят шмелей круги,
Там на пальчике от нитки
Сетка рубчиков тугих.
Здесь — и птица не щебечет
В неоглядной тишине.
Может, только этот вечер
Будешь помнить обо мне!

За окном плывут антильские напевы,
Частым трепетом исходит барабан.
Сверху песни, снизу песни, справа, слева –
Каждый нынче полноправно сыт и пьян.

Я сижу в шкатулке музыкальной.
Пахнет елка, высыхая на столе.
Нам уютно, мне и елке, нам печально,
Что недолго длится праздник на земле…

Распахнулась роща золотая
И стоит, прозрачно облетая,
Слабо и доверчиво шурша,
Словно отходящая душа.

Не прося о невозможном чуде,
Отлетая, молится: да будет
На закате стынущего дня
Воля Сотворившего меня!

Меж елочных огней Бродвея
Ползет, пульсируя слегка,
Двойной мерцающий конвейер —
Автомобильная река

И омывает скверик тощий.
Где в ряд старушки на скамье,
Как в холодке вечерней рощи,
Сидят в спокойном забытье.

Пускай бензином пахнет воздух,
Ползет асфальтовым теплом,
Но где-то в небе светят звезды,
Но светит память о былом.

Из ледяной пещеры,
Шумя, бежит река,
Омыла камень серый,
Прозрачна и звонка.

И солнце вниз червонцы
Швыряет ей на дно,
И пенится на солнце
Зеленое вино.

И снова, полный звона,
В пещере скрылся бег –
Из лона тьмы и в лоно.
Как жизнь. Как человек.

Не ветра вздох, не трепет тени,
Не наши бедные слова –
Смиренной мудростью осенней
Шуршит покорная листва.

Остановись, молчи и слушай,
И слухом облака коснись –
На нем легко всплывают души
В земле обещанную высь.

Теплый день. И ветра мягкий веер
Лишь целует, но не обдает.
По тропинке движется конвейер
Муравьев — с похода и в поход.

А по веткам, прутьям и побегам,
Что вокруг сквозную сеть сплели,
Словно брызнуло зеленым снегом,
И не с неба, а из недр земли.

Скоро сплошь зазеленеет роща,
Ветер первой зашумит листвой…
Помоги мне петь светлей и проще,
Господи, весенний праздник Твой!

Земля устала от дневного жара,
Взошла луна над Южной Стороной.
И музыка с приморского бульвара,
Далекая, струилась под луной.

А мы сидели над прибрежной кручей
На мягко остывающей скале,
И запах пены, свежей и шипучей,
Всплывал над морем, дышащим во мгле.

И мы не знали, ничего не знали,
И сердце билось мерно, как прибой.
А он вставал в еще не видной дали –
Тяжелый крест над нашею судьбой.

Не уйду из осени! Останусь!
Здесь – в моем особом сентябре.
Не отыщет жалобная старость
Декабря в моем календаре!

Навсегда останусь в бабьем лете –
В том грибном пригубленном леске.
В этом одуряющем рассвете,
Паутинкой на его виске.

Над обрывом, под звездой падучей,
На семи ветрах листвой звеня,
Распахнусь рябиною над кручей
В предвкушеньи будущего дня.