Александр Чавчавадзе - Грузинские романтики

Прощайте, долины, любимые мною долины,
Холмы и ущелья, сиянье зеленых полей,
И гордые горы, вознесшие к тучам вершины,
И вод серебро, потоков алмазных светлей.

Отчизна, твоею я выкормлен силой,
Прощай, тебя оставляю с заветной мечтой…
Отважных бойцов обагренная кровью могила,
Где бы я ни был и кем бы я ни был, — я твой.

Плачет изгнанный далеко в чуждом, сумрачном краю
И горюет, что улыбку не встречает он твою.

Как терзаюсь, как наказан пребыванием вдали —
Мог бы высказать Всевышний, но уста бы не смогли.

Сушит грустного пришельца новоселья мрачный вид,
В полночь — месяц не ласкает, в полдень — солнце не живит.

В этой тягостной разлуке чувства скорбью обвиты.
Так без солнца умирают прежде времени цветы.

Если нет росы небесной, чей язык задаст вопрос:
«Почему росток хиреет и засох, а не возрос?»

И скиталец на чужбине сердцем, тающим вконец,
Жаждет родственного взора, как сияния — слепец,

Как изгнанник — сладких песен, песен родины своей,
Как сожженный солнцем странник — охлаждающих ветвей.

Возвращен я вновь на брега твои.
Как во сне звучит плеск родной струи.
Но не внятен мне твой приветный шум —
Не разгонит он одиноких дум.

Зелен берег твой. Под крутым холмом
Спит любовь моя. Спит могильным сном.
И в лучах зари, и в лучах луны
Бледен лик ее и уста бледны.

Ни слеза моя, ни твоя волна
Не прервут ее неживого сна.
О река моя! Что журчишь, зачем?
Пощади меня. Я и глух и нем.

Как светило, встающее из-за склона восточного,
Вдруг разгонит сиянием мрак тумана полночного
И украсит вселенную разноцветной одеждою,
Так и сердцу бесплодному юность светит надеждою.
Пусть светило закатится, канет в бездну подводную,
Пусть природа оденется в ризу ночи холодную, —
Утром небо засветится, солнце встанет над тучами,
Отогреет вселенную поцелуями жгучими.
За надеждою взорами, как за солнцем, я следую.
Зная, утро воротится; завтра с милой беседую,
Завтра сердцу усталому радость тайная встретится,
Истомленное бурями новым светом засветится.

Я к тебе иду,
Мозг в огне, в бреду.
Ты его гнетешь,
А как речь начнешь —
Мысль твоя чиста.
На мои ж уста
Налегла печать,
Но легко молчать.
Тает в сердце след
Прежних черных лет,
Властью нежных слов
Снят с него покров.
Так в засуху лес
Ждет росы с небес.
Так и странник ждет,
 Что звезда взойдет
Над речной косой.
Сердцу будь росой,
Бремя облегчи,
Будь звездой в ночи!

В тишине, недоступная взглядам,
Роза нежно цвела близ ручья,
И, сокрытая зеленью, рядом
Вечным смехом звенела струя.

День лишь новый вдали занимался,
Ворон с карканьем к розе спускался,
А вблизи средь безлистых ветвей
Тихо бедный стонал соловей,
И оплакивал розы позор он,
И смотрел, как терзал ее ворон.

Злой властитель, исполненный гнева,
На несчастного каркал певца:
«Как несносны мне эти напевы!
Слух столь нежный возлюбленной девы
Как ты смеешь терзать без конца?»
Но опять и опять соловей
Пел о страсти погибшей своей.

Что поведаю? Ворон тот смелый,
Чья душа не белее, чем тело,
Скоро страсти наскучил усладой:
Розу с карканьем стиснул в когтях,
Растерзал и умчался из сада.
Та, увянув, упала во прах.
Соловей же без устали нежно
Пел о страсти своей безнадежной.

От отцов моих и дедов ты достался мне, Дманиси!
Но чего я жду, Дманиси, от твоей бесплодной выси?
Высока скала крутая, грозный каменный отвес,
Не цветет кругом долина, не бежит на склоны лес,
Плуг не бродит неустанно по хребтам твоим бесплодным,
Ты не радуешь владельца голубым ручьем холодным,
Нет здесь лоз, чтоб щедрым сбором утолил я скорбь свою.
Чтоб, вином твоим согретый, стал причастен забытью.
Человек ступать не смеет по глухим твоим дорогам.
Если не был ты доселе благосклонно узрен богом,
Если нынче ты, Дманиси, не пригоден ни к чему, —
Отчего ж. ты, бесполезный, дорог сердцу моему?
Но ведь замок — тот, что скалы обнимает здесь сурово —
Башня крепости могучей, храм, прибежище отцово,
Древле — гордые твердыни, ныне — тишина и прах, —
Это все — страницы книги, предком писанной в веках.
Пред тобой стою, Дманиси, твой владелец и потомок,
Как и ты, последыш славы, зданья мощного обломок,
Пред тобой стою поникший, горькой памятью томим, —
И живет, цветет волшебно всё, что мнилось мне былым.
Но зачем так сладко сердцу вспоминать о том, что было,
Что ушло и не вернется, что томительно и мило,
Что терзает мысль и душу, надрывает стоном грудь?
Полно, сердце! Сон минувший, смутный сон скорей забудь!
О, исчезни, мой Дманиси! Сгинь навек, скала седая!
Ты не стой перед очами, грудь мне памятью терзая!

Кто ты, молви, о дивная дева безвестная?
К нам из края какого явилась, прелестная?
Кто красою твоей любовался дотоле?
В небесах ли цвела ты, в земной ли юдоли?
Кто воспел тебя — ангелы в горней обители
Иль пределов земных пораженные жители?
Или ангел сама ты, что, жалобам внемля.
Из заоблачной выси сошел к нам на землю?
Или ад сатану высылает к нам злобного,
Искусителя, прелестью деве подобного?
Если ж вправду ты дева и к смертным причастна,
Если сердце в груди твоей бьется прекрасной,
Так поведай, кто волей создал всемогущею
Совершенство, гармонию, прелесть цветущую?
Кто в тиши тебя нежно взлелеял, счастливый,
И тобою чей взор опьянялся ревнивый?
Средь цветов не Восток ли взрастил тебя солнечный,
Иль пришла ты из края угрюмого полночи?
Наш привет, о прелестная, шлем тебе чистый.
Так Иверии с лаской в ответ улыбнись ты,
Где природа, подобная зодчему некому,
Словно замки, возводит утесы над реками,
Где приподняли горы края небосклона,
Где цветами земли украшается лоно,
Где смеются потоки сквозь рощи зеленые,
Где и днем соловьи распевают влюбленные,
Блещут розы и лето и зиму красою,
Ночью — ветром ласкаемы, утром — росою,
Где под небом прозрачным живительно дышится,
Где напевы бессмертного Бесики слышатся,
Где Давида народ не забыл и Тамары
И стихов Руставели не умерли чары.
Здесь наш край — и, коль жить тебе с нами понравится,
Мы ковром наше сердце расстелем, красавица;
Древней Грузии будь упованием юным,
Будь звездою небесной, сиянием лунным.

Но нередко заметит твой взор опечаленный
След былого — чертогов и замков развалины.
На утесах повисшие замков твердыни
Смотрят в бездну, развалины голые ныне.
Меж камнями святые могилы забытые
В запустении глохнут, лесами покрытые;
Но никто по усопшим обедни не служит,
Только ветер порой над могилами кружит.
Что за горе Иверию, спросишь, постигнуло?
Что за памятник скорбный судьба ей воздвигнула?
То прошедшее наше и путь наш суровый.
Упование наше, венец наш терновый.
На святыне следами кровавыми выжжена
Злая повесть о родине нашей униженной.
Хочешь знать, отчего наша родина плачет?
Крест святой и Иверия — слово то значит.
Наших славных отцов ополчение братское
В их защиту сражалось с ордой азиатскою,
Дланью левой дворцы воздвигая и храмы,
Дланью правой булат свой сжимая упрямо.
«Иль врага победим, иль погибнем со славою».
Вся земля оросилась рекою кровавою.
Но душа твоя добрая, вижу, трепещет.
Жемчуг слез на ресницах опущенных блещет.
Что осталось от славных? Могилы безвестные
Да врагом разоренные долы окрестные.
Нам лишь крест этот дорог — то клад наш единый,
Для него не щадят своей жизни грузины.
Стала родина наша героев гробницею.
Стала жатвы кровавой печальною жницею.