Антология - Европейская поэзия XIX века

Когда зиму настигнут весны посланцы,
Месяцев мать в просторах полей
Полнит рощи, где ветра танцы,
Лепетом листьев и дрожью дождей;
И влюбленный соловей яснокрылый
Уж почти позабыл о своем Итиле,
О фракийских судах[48], о толпе чужестранцев,
О бденье безмолвном, о скорби своей.

С луком тугим приходи и с колчаном,
Совершенство, богиня сияющих дней.
С шумом ветра и рек журчаньем,
С рокотом вод и силой своей.
Сандалии туже стяни ремнями
Над прекрасными, быстрыми стопами,
Ибо рдеет восток, меркнет запад печальный
Над стопами дня, над стопами ночей.

Где найдем мы ее, как воспоем ее,
Вкруг колен ее руки сомкнем и прильнем?
О, если б ринулось сердце, встречая огнем ее,
Мощью грозных потоков или огнем!
Ибо звезды и вихри для девы света —
Как одеянья, как песни поэта,
Ибо звезды, взойдя, окружают кольцом ее,
Вихри песнь ей поют в бушеванье своем.

Ибо вьюги и бури зимы миновали,
И прошло это время снегов и грехов,
Этих дней, что любимых сердца разделяли,
Когда день убывал, ширя ночи покров;
Эти дни, словно горе былое, забылись,
И морозы убиты, цветы зародились,
И — цветок за цветком — весна наступает
В перелесках зеленых и в чащах лесов.

Камышом покрываются вздутые воды,
Ноги путников вязнут средь трав молодых,
Тихо свежее пламя юного года
Льется с листьев на цвет и с цветов на плоды.
И цвет и плод — словно злато и пламя,
И свирель вместе с лирой слышна над полями,
И копытце сатира дробит мимоходом
Плод каштана под сенью деревьев густых.

Пан при свете дневном, Вакх[49] во мраке вечернем,
Быстроногой лани быстрей,
Преследуют с пляской, поят восхищеньем
Вассарид и менад[50] — лесных дочерей.
И как губы, что радость таят, улыбаясь,
Так же нежно смеется листва, расступаясь,
То скрывая, то вдруг открывая зренью
Бога в пылкой погоне, беглянку среди ветвей.

С кудрями вакханки плющ ниспадает
На брови, скрывая очей ее свет;
Виноградная ветвь, соскользнув, обнажает
Ее грудь, часто дышащую в листве;
Виноград ниспадает под тяжестью листьев,
Но, весь в ягодах, плющ цепляется, виснет,
К блестящим телам, к ногам прилипает
Юной лани и волка, бегущего вслед.

Да, и в тюрьме есть радости свои:
В час завтрака немало дней подряд,
Чтобы отведать крошек, воробьи
К решеткам камеры моей летят,
Паук плетет узорных кружев ряд,
Мышонок смелый слушает со мной
Шаги, тревожащие каземат…
С друзьями легок плен унылый мой.

А в сумерки в окне напротив тень,
Когда зажгутся лампы, мне видна —
То надзирателя проходит дочь,
И кажется: мила, добра она, Прекрасна…
Но прошел и этот день,
Мерцают звезды, опустилась ночь.

Творить добро, пока еще я жив,
Быть отзвуком возвышенных идей,
Бороться, в мысль благую превратив
Безумные мечтанья юных дней,
Дать миру исцеленье от скорбей,
С лиц изможденных слезы отирать,
И облегчать страдания людей,
И сделать легкой тягостную кладь,

Став гражданином в братстве мировом,
Готовиться к лишеиьям вместе с ним,
Любовь даря, платя за гнев добром,
Победу одержать над злом земным,—
Свершив все это, умереть готов
Враг богачей, союзник бедняков.

Мне есть о чем сказать. Но как скажу я?
Мне есть что защитить. Но кто поймет?
И трону ль тех печальными словами,
Кого не тронул плачущий народ?

Как я скажу захватчикам о чести,
Об истине — владетельным лжецам,
О праве — королям, чья власть в бесправье,
О мире — злым и о добре — попам?

И все ж я говорю. Клянусь я небом,
Что высший долг свой выполнит поэт,
Коль вступится перед толпою сильных
За тех, кому защиты в мире нет.

Нет благодарности, но будет слава —
Не сразу же, но в будущих веках,
Когда забытых канцлеров поглотит
Былая ложь, распавшаяся в прах.

Да, ветер сеяли жрецы Ваала,
Но как о них сказать сумею я?
Ведь бурю пожинали англичане,
Мне земляки, а многие — друзья.

Вы, земляки, поборники свободы,
Болит моя душа от ваших бед.
Я промолчал бы о позоре вашем,
Когда б не кровь, что к небу вопиет.

Ума бахвальство! Дерзость грубой силы!
Богатства, правой мудрости враги!
Ты мнишь ли, Англия, что бог навеки
Обманут тем, кто ловко вел торги?

Ты заслужила ненависть людскую
И страх людской. Смертелен страх людской.
Ты попираешь слабых. Но слабейший —
И тот тебе удар готовит свой.

Дрожи: империю твою разделят,
Тебя на твой торгашеский безмен
Народы поместят. Взовьется чаша —
И не найдешь ты ничего взамен.

Без жалости к тебе твои владенья
Они вернут себе. На их морях
Твоим судам тогда не слать снарядов,
Что ныне сеют смерть, огонь и страх.

В дни торжества ты жалости не знаешь —
Не жди ее себе. Не станет зла,
И молча ты изведаешь презренье
Всех тех, кого любить ты не смогла.

Империя навеки распадется,
Свободы царство встанет, и тогда
Исправят зло, которое безумно
Творила ты в бездумные года.

Восточные народы возмужали,
Ты одряхлела. Зрелость к ним придет;
Ты сотни лет в безмолвии пребудешь,
Они же Землю поведут вперед,

И вы узнаете, о земли плача,
Где скорбно долгие века текли
Инд, Ганг и реки тихие Эдема,
Блаженное грядущее Земли.

Криница первых знаний человека,
Ключ мудрости, где он впервые пил,—
Вы вновь ему рассудок оживите,
Даруя щедро обновленье сил.

Нет, не до скорби мне. Внемли, Египет!
И в смерти ты погибель не снискал.
Внемли мне, Англия! Нельзя не внять мне.
Я должен был сказать. И я сказал.