Юлия Друнина - Стихотворения (1970–1980)

Прозрачными становятся деревья,
Ветшает их изношенный наряд.
Дымками одеваются деревни,
И слюдяные лужицы хрустят.
Засентябрило,
Ах, засентябрило…
А как у вас там,
На краю земли,
У вас —
На Сахалине и Курилах?

…Циклоны в наступление пошли.
Гремят шторма
В заливе Лаперуза,
Валы как небоскребы громоздя.
А на Оху
Спешат машины с грузом,
Рвут вертолеты
Пелену дождя.
Вдоль океана,
Трассою знакомой
(Потом прилив
Сотрет следы колес)
На «козликах»
Секретари райкомов
Торопятся кто в шахту,
Кто в лесхоз.
Спокойно ли
На станции цунами?
Как Тятя[2] —
Вдруг проснувшийся старик?..
Курилы, Сахалин! —
Следит за вами
Отцовскими глазами материк.

А в Подмосковье
Ежатся деревья,
Слетает их изношенный наряд.
Дымками одеваются деревни,
И слюдяные лужицы хрустят…

До чего ненадежен мир! —
Словно порох
Земля под нами.
Мы — как остров Парамушир,
Что в мгновение
Смыт цунами…

Ну, а смутный душевный мир,
Честолюбий больное пламя?..
Мы как остров Парамушир —
Пощади нас,
Страстей цунами!

Есть особая грусть
В этой древней земле —
Там, где маки в пыли,
Словно искры в золе,
И где крокусов синие огоньки
Не боятся еще
Человечьей руки.

Вековая, степная,
Высокая грусть!
Ничего не забыла
Великая Русь.
О, шеломы курганов,
Каски в ржавой пыли! —
Здесь Мамая и Гитлера
Орды прошли…

На улице Десантников живу,
Иду по Партизанской за кизилом.
Пустые гильзы нахожу во рву —
Во рву, что рядом с братскою могилой.

В глухом урочище туман, как дым,
В оврагах расползается упрямо.
Землянок полустертые следы,
Окопов чуть намеченные шрамы.

В костре сырые ветки ворошу,
Сушу насквозь промоченные кеды,
А на закате в городок спешу —
На площадь Мира улицей Победы.

Опять в Крыму предзимнее приволье,
Опять над морем только чаек гам.
Пустые пляжи снова пахнут солью.
А не духами с потом пополам.

Пустые пляжи пахнут вновь озоном…
Напрасно, черный надрывая рот,
В «последнюю экскурсию сезона»
Охрипший рупор «дикарей» зовет.

Пустые пляжи снова пахнут йодом…
Какие там экскурсии, когда
Давно норд-остам полуостров отдан
И рыбаки готовят невода?

Пустые пляжи в ноябре угрюмы.
Оставшись с осенью наедине,
Они уже не отгоняют думы
О вечности, о смерти, о войне.

О том, как падали в песках сыпучих,
У кромки волн, десантные войска…
Пустые пляжи.
Снеговые тучи.
Тревожное мерцанье маяка.

Холодный дождь пытался неустанно
Нас разогнать —
Напрасные мечты!
Лишь зонтиками расцвела поляна,
Раскрылись исполинские цветы.

Стихи, стихи!
Самозабвенно слушать
И под дождем
Умеет вас народ.

Нет, никогда моей России душу
Благоразумный запад не поймет!

Я сказала плачущей:
— Синьора!
Не могу ли чем-нибудь помочь? —
А она:
— Убили Альдо Моро! —
И ушла, не оглянувшись, прочь.

Мраморные ангелы парили,
Плыли в небо храмов корабли.
Люди шли на площадь Синьории,
По призыву сердца люди шли.

Штор тяжелых опускались веки, —
Магазины слепли, как от слез.
Под ссутулившимся Понте Веккьо
Арно траурные воды нес.

И за Арно полыхали горы,
Вспышки солнца били по глазам.
В тех горах когда-то Альдо Моро
Воевал в отряде партизан.

Потому Флоренцией влюбленной
В древние соборы и дворцы,
Плыли партизанские знамена,
Шли Сопротивления бойцы.

Рядом с ними — молодые лица,
Изваяла скорбь их, высек гнев.
И шедевры гениев в Уффици
Перед ними сникли, побледнев.

Молча небо ангелы корили,
И, не чуя под собой земли,
Люди шли на площадь Синьории,
Как судьба — неотвратимо — шли.

Шли плечом к плечу, ладонь к ладони.
И сквозь плотную завесу лет
Долго кроткая мадонна Донни
Им молитвенно смотрела вслед…

Под ногами
Асфальта паркетная гладь,
Даже клочья тумана
Стерильны, как вата, —
Чисто, словно в больнице.
По правде сказать,
Было мне в Копенгагене
Чуть скучновато.

Славен датский народ,
Честь и слава ему! —
Моряки, рыбаки,
Ветра храбрые дети…
Что ж не по сердцу мне?
И сама не пойму! —
Может, то, Что к Русалочке[3]
Ходят лишь дети?
И грустит на скале,
Над каналом, одна,
Та бедняга,
В которую я влюблена?
И что Гамлет
Здесь смех вызывает —
Не боль,
Что дворец в Эльсиноре
Лишь приманка туристов?..
Почему же так часто
Кончают с собой
В этой славной стране,
До стерильности чистой?..

Утраты и обиды есть у всех,
Да вот тебе поболее досталось!
Однако так же твой раскатист смех
И добрых глаз не тронула усталость.

Жизнь многих гнет.
Однако ясно мне —
Таких, как ты,
Не бросить на колени.
Недаром подрастало на войне
Матросова и Зои поколенье!

Как приветлив ты!
Как суров!
Здесь слились,
Словно хохот с плачем,
Европейская
Бледная кровь
С азиатской —
Густой, горячей.

Потому у детей твоих
Отблеск древних костров
Во взгляде…
Вечерок комариный тих —
Наработался ветер
За день.

Я едва ли
Сюда вернусь,
Хоть вернуться
И обещала…
Отчего же
Такая грусть —
Иль по свету
Носило мало?

Иль давно
Не в новинку мне
Встречи,
Речи
И расставанья?..
Вижу дождик в Перми
Во сне,
А не крымского дня
Сиянье.
И студенческий стройотряд,
И буксующие дороги…

Знать, колдуют,
Зовя назад,
Деревянные пермские боги…

Запыхавшийся теплоход
Бороздит терпеливо Каму.
Солнце сутками напролет
В карауле стоит упрямо.
Знала солнце погорячей,
Но скупая дороже ласка…
Белых обморочных ночей
Бередящая душу сказка!
С берегов Берендеев лес
К нам мохнатые тянет руки.
Даже МАЗы на Пермской ГРЭС
Мне о скорой твердят разлуке.
И кричит теплоход в ночи:
«Вам лететь в Москву спозаранку!»
Словно имя сестры звучит
Слово ласковое — «Добрянка».
Позабуду ли Керчев-град —
Плавность барж,
Катеров мельканье?
И как в запани бревна спят,
Крокодильими трясь боками?
И уральских красавиц стать,
И спокойную стать Урала?

Соликамская соль, видать,
Мне сегодня в глаза попала…