Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2

Не тонким золотом Мирины
Изнежен дальний посох твой:
Кизил Геракла, волчий вой —
О строй лесной! о путь старинный!

Легка заря, и в лог звериный,
Апостольски шурша травой,
Юней, живей воды живой
Болотные восходят крины.

Усыновись, пришлец! Давно ль
Ручьиные тебе лилеи
Лукавый моховой король,

Ютясь, поникнет в гоноболь,
Когда цветущий жезл Гилей
Узнает северную воль...

Не веер – аир. Мутный круг латуни.
Как тяжела заклятая пчела!
Как редок невод воздуха! К чему ни
Притронешься – жемчужная зола.

О, вечер смерти! В темный ток летуний
Устремлены двуострые крыла:
В солнцеворот – испариною луни
Покрытые ты крылья вознесла.

О, мутный круг! Не росными ль дарами
Блистает шествие и лития
Над аирными реет серебрами?

О, как не верить: крыльями бия, —
Летунья ли, иль спутница моя? —
Отходит в ночь – в латунной пентаграмме.

Наперсник трав, сутулый лесопыт
Искусно лжет, ища себе опоры:
Коричневый топаз его копыт
Оправлен кем-то в лекарские шпоры.

Лужайка фавнов; скорбно предстоит
Ареопагу равных скоровзорый:
«Южнее Пса до времени сокрыт
«Канун звезды, с которой вел я споры».

Умолк и ждет и знает, что едва
Ль поверят фавны правде календарной...
Бессмертие – удел неблагодарный,

И тяжела оранжевая даль,
Но он, кусая стебель в позолоте,
Уже вздыхает о солнцевороте.

Сколько званых и незваных,
Не мечтавших ни о чем,
Здесь, плечо к плечу, в туманах
Медным схвачено плащом!

Пришлецов хранитель стойкий
Дозирает в дождеве:
Полюбивший стрелы Мойки
Примет гибель на Неве...

Город всадников летящих,
Город ангелов трубящих
В дым заречный, в млечный свет —

Ты ль пленишь в стекло монокля,
Тяжкой лысиною проклят
И румянцем не согрет?..

И, медленно ослабив привязь,
Томясь в береговой тиши
И ветру боле не противясь.
Уже зовет корабль души.

Его попутное наитье
Торопит жданный час отплытья,
И, страстью окрылен и пьян,
В ея стремится океан.

Предощущениями неги
Неизъяснимо вдохновлен,
Забыв едва избытый плен,

О новом не ревнуя бреге,
Летит – и кто же посягнет
На дерзостный его полет?

На том малопонятном языке,
Которым изъясняется природа,
Ты, словно незаконченная ода,
В суровом высечен известняке.

Куда надменная девалась кода?
Ее обломки, может быть, в реке,
И, кроме неба, не желая свода,
Ты на незримом держишься замке.

Что нужды нам, каков ты был когда-то,
Безглавый храм, в далекий век Баграта?
Спор с временем – высокая игра.

И песнь ашуга – та же песнь аэда,
«Гамарджвеба!» Она с тобой, Победа
Самофракийская, твоя сестра!

Нет, ни красотками с зализанных картинок —
Столетья прошлого разлитый всюду яд! —
Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок,
Ни ручкой с веером меня не соблазнят.

Пускай восторженно поет свои хлорозы,
Больничной красотой пленяясь, Гаварни —
Противны мне его чахоточные розы:
Мой красный идеал никак им не сродни!

Нет, сердцу моему, повисшему над бездной,
Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной,
Вы, воплощенная Эсхилова мечта,

Да, ты, о Ночь, пленить еще способна взор мой,
Дочь Микеланджело, обязанная формой
Титанам, лишь тобой насытившим уста!

Меж тем как красная харкотина картечи
Со свистом бороздит лазурный небосвод
И, слову короля послушны, по-овечьи
Бросаются полки в огонь, за взводом взвод;

Меж тем как жернова чудовищные бойни
Спешат перемолоть тела людей в навоз
(Природа, можно ли взирать еще спокойней,
Чем ты, на мертвецов, гниющих между роз?) —

Есть бог, глумящийся над блеском напрестольных
Пелен и ладаном кадильниц. Он уснул,
Осанн торжественных внимая смутный гул,

Но вспрянет вновь, когда одна из богомольных
Скорбящих матерей, припав к нему в тоске,
Достанет медный грош, завязанный в платке.

Песок и прах. Волна хрипит и тает,
Как дальний звон. Волна. Еще волна.
– Зловонное болото, где глотает
Больших червей голодная луна.

Здесь медленно варится лихорадка,
Изнемогает бледный огонек,
Колдует заяц и трепещет сладко
В гнилой траве, готовый наутек.

На волчьем солнце расстилает прачка
Белье умерших – грязное тряпье,
И, все грибы за вечер перепачкав

Холодной слизью, вечное свое
Несчастие оплакивают жабы
Размеренно-лирическим «когда бы».

Поникнув воспаленными крылами,
Багряный лик в последний раз блеснул.
Соленый ветр с залива потянул,
И дым чернее стал над кораблями.

Не прогремят тяжелыми цепями
Лебедки быстрые. Умолкнул гул.
Кипучий рейд недвижимо заснул.
Спят корабли, зарывшись якорями

В надежное властительное дно
Им дальний путь в морских пустынях снится,
Изгибы волн и облаков руно.

И в этот час, когда совсем темно,
Хочу бесшумно, как ночная птица,
Под парусом в неверный путь стремиться.

Поcв.глубины стемневшей алтаря
Он вышел утомленными шагами
И скорбными, как смертный час, словами
Нам повествует, книгу растворя,

О муках Иудейского Царя,
Безжалостно замученного нами.
И плачут свечи, трепетно горя,
И каплет воск прозрачными слезами.

От скорби потемнели образа,
Чуть слышится молитвенное пенье.
О, Господи, развей мое сомненье.

Коснись, коснись, небесная гроза,
Чтобы из глаз моих, как очищенье,
Горячая скатилася слеза.

Сквозь щель на темной занавеске
Стрелою тонкою огня
Он разбудил, нежданно резкий,
Еще дремавшего меня.

Виденья сонные храня,
Еще душа тусклее фрески,
А за окном в немолчном блеске
Ликует летний день, звеня.

Чуть видны на стенах узоры.
Едва белеет потолок.
И сердце чувствует укоры.

К окну, к окну в один прыжок
И, вздернув торопливо шторы,
Впускаю золотой поток.

Рассеянно поправив волоса
И прислонясь задумчиво к кушетке,
Вы улыбнулись. Смолкли голоса
И, словно птица, пойманная в сетке,

Забилось сердце. На земле так редки,
Так страшно редки встречи-чудеса,
И радостно стремится в небеса
Душа, ушедшая из темной клетки.

Но кончился неповторимый час,
И невозвратно счастье отлетело.
Я буду до последнего предела,

Пока огонь и разум не погас,
Пока сомненьем сердце не истлело,
На дне души хранить мечту о вас.

Еще весна проснулася едва
И холодно прозрачными утрами,
Но снег сошел, и ровными коврами
Желтеет прошлогодняя трава.

Снегами ранена, она еще жива
И шевелит завядшими стеблями.
И дышит долгожданными лучами,
И говорит чуть слышные слова.

Часы ее сосчитаны. Подснежный
Расцвел цветок и в чаще, и во рву.
Пути весны нелепо неизбежны,

И я цветок без сожаленья рву,
Склонясь к земле, и бережно, и нежно
Ласкаю прошлогоднюю траву.

Весенней радостью дышу устало,
Бессильно отдаюсь тоске весенней...
В прозрачной мгле меня коснулось жало
Навеки промелькнувших сновидений.

Как много их – и как безумно мало!
Встают, плывут задумчивые тени
С улыбкой примиренья запоздалой...
Но не вернуть пройденные ступени!

И дружбы зов, солгавшей мне невольно,
И зов любви, несмелой и невластной,—
Все ранит сердце слишком, слишком больно...

И кажется мне жизнь такой напрасной,
Что в этот вечер, радостный и ясный,
Мне хочется ей закричать: «Довольно!»

Весенний вечер, веющий забвеньем,
Покрыл печально плачущее поле.
И влажный ветер робким дуновеньем
Нам говорит о счастье и о воле.

Вся отдаюсь томительным мгновеньям,
Мятежно верю зову вечной Воли:
Хочу, чтоб ты горел моим гореньем!
Хочу иной тоски и новой боли!

Немеет ветра вздох. Уснуло поле.
Грустя над чьим-то скорбным заблужденьем,
Пророча муки, тихий дождь струится...

Но сладко ждать конца ночной неволи
Под плач дождя: слепительным виденьем
Наш новый день мятежно загорится!