Жак Безье - Тень деревьев

Взгляни — у бездны на краю трава,
Послушай песнь — она тебе знакома,
Ее ты пела на пороге дома,
Взгляни на розу. Ты еще жива.
Прохожий, ты пройдешь. Умрут слова,
Глава уйдет разрозненного тома.
Ни голоса, ни жатв, ни водоема.
Не жди возврата. Ты блеснешь едва.
Падучая звезда, ты не вернешься,
Подобно всем, исчезнешь, распадешься,
Забудешь, что звала собой себя.
Материя в тебе себя познала.
И все ушло, и эхо замолчало,
Что повторяло: «Я люблю тебя».

Близ Толедо жил священник, верил в бога,
Божьи заповеди соблюдал он строго.
По ночам молился Деве пресвятой,
Звал Христа он солнцем, Мать его — звездой.
Но один порок имел священник рьяный:
Он вино любил и часто шлялся пьяный,
Потеряв рассудок, в кабаках лежал,
Речи безрассудные пастве держал.
Раз зашел священник в кабачок соседний,
И кувшин вина он выпил пред обедней.
На ногах едва стоял, услышав звон,
Тщетно в божий дом идти пытался он.
Черт решил прикончить пастыря дурного,
Стал быком — рогатый и весьма здоровый,
Кинулся на пьяницу издалека,
И священник вскрикнул, увидав быка:
«Матерь божия, всех грешников жалея,
Пожалей меня, плохого иерея!»
Богородица сошла на этот крик,
Как ягненок, замер перед нею бык.
Дьявол, обозлившись, гордый и унылый,
Обратился в пса с клыками страшной силы,
На священника он прянул, разъярен.
Иерей издал тогда великий стон:
«Матерь божия, ты панцирь наш от века!
Пожалей меня, дурного человека!»
Богородица сошла, и пес пред ней
Лег смущенный, малого щенка смирней.
Дьявол обратился в льва, ревя, как трубы,
На священника пошел, оскалив зубы.
И когда приблизился ужасный лев,
Завопил священник, чудище узрев:
«Матерь божия, звезда и луч единый,
Пожалей, жалея всех, дурного сына!»
Богородица сошла, и грозный лев
Кроток, точно кот, забыл вражду и гнев.
Богоматерь иерею путь казала,
Увела его, свое накинув покрывало,
Пьяного покрыла, уложила спать,
Как ребенка всепрощающая мать.
Молвила ему, исполнена Любови:
«Помни — мать печалит каждый грех сыновий,
Не покину я вовек твоей души,
Ради матери опомнись, не греши!»
Плакал иерей: «О свет, из тьмы влекущий!
Дева! Искупленье всякой твари сущей!
Нестыдящая наставница сердец!
О не знающая, где любви конец!»

«О госпожа, — старуха ей сказала. —
Таких красавцев в наше время мало;
Высокий, крепкий, ходит он степенно,
Ступает важно, как павлин надменный,
Большая голова на низкой шее,
Крутые волосы угля чернее,
Нос маленький, а рот большой и алый,
Две алые губы, как два коралла.
Глаза, признаться надо, небольшие,
Но грудь навыкат, ноги молодые,
Широкоплечий, крепконогий, статный,
Всегда любезный и всегда приятный,
Играет на гитаре, знает песни,
Он шутками всех шутников известней.
Кругом мужчин видала я немало,
Но равного ему я не видала.
Люби ж, люби скорей протоиерея!»
Гароса слушала ее, краснея,
И после молвила неосторожно:
«Но где ж его самой увидеть можно?»
Старуха засмеялась: «Как я рада!
Бегу! Ему все передать мне надо!
Любовь не терпит долгих ожиданий,
Он будет завтра здесь на мессе ранней».
Гароса молвила: «Но ради бога
Пусть будет скромен он, я буду строгой.
О господи, спаси от хитрой лести!
Я буду завтра здесь, на этом месте».
……………………
Во имя господа, как подобало,
Я был на мессе ранней, и она стояла!
Монахиня молилась, розовея.
О, цвет граната! Дикой серны шея!
О, в грубой рясе нежная черница!
На белой розе эта власяница!
Увы, неотразимо искушенье —
Я согрешил и каялся в смущеньи.
Она взглянула, очи — точно свечи.
А сердце плакало от жданной встречи.
Я говорил, она мне говорила,
Я уж любил, она уже любила.
Любовь ее была чиста пред богом,
Она меня вела и помогла во многом.
Своим постом она меня спасала,
Меня своей молитвой ограждала.
Два месяца спустя моя подруга
Скончалась от тяжелого недуга.
Но слаще смерть сей суеты постылой,
О боже, душу грешную помилуй!

Годы проходят, годы уходят,
Меняется высь, колеблется твердь.
Зри кругом,
Как жизнь проходит,
Как приходит смерть
Тайком,
Как мало мы радости знаем,
Как быстро приходит расплата,
Гляди —
Как мнится нам раем
Все, что было когда-то
Позади.

Наша жизнь — лишь реки,
А смерть берет, точно море,
Столько рек,
Туда уходят навеки
Наша радость и горе —
Чем жил человек[8].
Туда уходит богатый,
И нищий уходит тоже.
Средь этих вод
Они, что были иными когда-то,
Как капли друг с другом схожи,
И кто разберет?

Сей мир — лишь дорога
К иному, где нет тревоги
И нет забав.
Тщись же пройти его мудро и строго,
Не спутав дороги
И не упав.
Рождаясь, мы путь начинаем,
Мы идем в годы жизни,
Мы кончаем путь
Лишь тогда, когда умираем,
Умирая, приходим к некой отчизне,
Чтоб уснуть.

Все, что мы жаждем, все, что мы ищем,
Мгновенно и тленно,
Все это прах.
И мы подобны безумным нищим,
Которые ищут струи сокровенной
В песках.
Вот старец! Где его гибкость стана,
Легкий смех и забавы,
Юные года?
Они увяли слишком рано,
Как вянут малые травы
В холода.

Все утехи и радости плоти,
Все, что надо
Для сердец —
Что это, если не стая гончих на охоте,
А впереди засада
И конец.
Мы несемся, друг друга обгоняем,
Спешим напрасно
Жить.
Когда же ловушку мы замечаем,
То места нет, чтоб сей бег ужасный
Остановить.

Были короли великой власти,
О которых мы знаем по изображениям
Былым.
Были судьбы их полны страсти.
Они исчезли, как над селеньем
Дым.
Были императоры и папы Рима.
Смерть вошла, когда надо,
В дворец
И увела их от власти мнимой,
Как будто пасли они только стадо
Овец.

Где столь прославленные герои?
Рыцари в сечи? Короли на троне?
Где их стан?
Где победители Трои?
Где инфанты Аррагонии?
Где дон Хуан?
Где высокие песни и лиры?
Где певцы, что бродили, храбрых прославляя,
По всей стране?
Где пиры? И где турниры?
Что они, как не зелень сухая
На гумне?
Дам великолепные наряды,
Пена кружев и горностая
Снега,
Дворцов порфировых фасады,
Короны, что горели, золотом блистая,
И жемчуга,
Камни цены небывалой,
Кони, взращенные в холе,
Садов краса —
Что с этим ныне стало?
Что это, если не в поле
Роса?