Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1

Мне памятен любимый небом край.
Жемчужною он раковиной в море
Возник давно, и волны в долгом хоре
Ему поют «Живи. Не умирай».

Живи. Светись. Цвети. Люби. Играй.
Ты верным сердцем с солнцем в договоре.
Тебя хранит, весь в боевом уборе,
Влюбленный в Корень Солнца самурай.

Весь остров – как узор живого храма.
Взнесенный ирис, как светильник, кем.
Как слово песни – чаша хризантем

Окно в простор. В нем золотая рама.
Поля. Сады. Холмы. И надо всем —
Напев тончайших линий. Фуджи-Яма

Погаснет солнце в зримой вышине,
И звезд не будет в воздухе незримом,
Весь мир густым затянут будет дымом,
Все громы смолкнут в вечной тишине, —

На черной и невидимой луне
Внутри возникнет зной костром палимым,
И по тропам, вовек неисследимым,
Вся жизнь уйдет к безвестной стороне, —

Внезапно в пыль все обратятся травы,
И соловьи разучатся любить,
Как звук, растают войны и забавы, —

Вздохнув, исчезнет в мире дух лукавый,
И будет равным быть или не быть —
Скорей, чем я смогу тебя забыть.

Полнеба взято северным сияньем,
Горящей ризой неба над землей.
Даль Севера полна молочной мглой,
Застыло море круглым очертаньем.

Нет счета снежно-льдяным созиданьям.
Скала звенит. И ветер над скалой
Из снега строит небу аналой,
Поет псалмы и тешится рыданьем.

От облака бежит проворно тень.
Мечтая о приснившемся обеде,
Лежат как груды белые медведи.

Не мрак. Не свет. Не час. Не ночь. Не день.
На вышнем небе ковш из желтой меди.
И смотрит ввысь, подняв рога, олень.

За то, что ты всегда меня любила,
За то, что я тебя всегда любил,
Твой лик мечте невыразимо мил,
Ты власть души и огненная сила.

Над жизнью реешь ты ширококрыло,
Тебе напев и ладан всех кадил,
И тем твой дух меня освобил,
Что ты, любовь ревнуя, ревность скрыла.

Пронзенный, пред тобой склоняюсь в прах.
Лобзаю долго милые колени.
На образе единственном ни тени.

Расцветы дышат в розовых кустах,
Движенью чувства нет ограничений.
Я храм тебе построю на холмах.

И снова осень с чарой листьев ржавых,
Румяных, алых, желтых, золотых,
Немая синь озер, их вод густых,
Проворный свист и взлет синиц в дубравах.

Верблюжьи груды облак величавых,
Уведшая лазурь небес литых,
Весь кругоем, размерность черт крутых,
Взнесенный свод, ночами в звездных славах.

Кто грезой изумрудно-голубой
Упился в летний час, тоскует ночью.
Все прошлое встает пред ним воочью.

В потоке Млечном тихий бьет прибой.
И стыну я, припавши к средоточью,
Чрез мглу разлук, любимая, с тобой.

Лишенный родины, меж призраков бездушных,
Не понимающих, что мерный мудрый стих
Всемирный благовест средь сумраков густых,
Один любуюсь я на звенья строк послушных.

Они журчащий ключ во днях пустынно-душных.
В них говор солнц и лун для праздников святых,
Веселый хоровод из всплесков золотых,
В них грозный колокол для духов двоедушных.

От звуковой волны порвется злая сеть.
Качнувшись, побегут в пространство привиденья.
Все дальше, дальше, прочь от грозового рденья.

А бронза гулкая и стонущая медь,
Возникши в воздухе глаголом осужденья,
Продлят свои долгий гуд, веля судьбе – греметь.

Приветствую тебя, старинный крепкий стих,
Не мною созданный, но мною расцвеченный,
Весь переплавленный огнем души влюбленной,
Обрызганный росой и пеной волн морских.

Ты в россыпи цветов горишь, внезапно тих,
Мгновенно мчишься вдаль метелью разъяренной,
И снова всходишь ввысь размерною колонной,
Полдневный обелиск, псалом сердец людских.

Ты полон прихотей лесного аромата,
Весенних щебетов и сговора зарниц.
Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.

И рифма, завязь грез, в тебе рукой не смята.
От Фета к Пушкину сверкни путем возврата
И брызни в даль времен дорогой огневиц.

Я слышу гуд тяжелого шмеля,
Медлительный полет пчелы, несущей
Добычу, приготовленную пущей,
И веет ветер, травы шевеля.

Я вижу урожайные поля,
Чем дальше глянь, тем всходы видишь гуще.
Идет прохожий, взор его нелгущий,
Благой, как плодородная земля.

Я чую, надо мною реют крылья.
Как хорошо в родимой стороне!
Но вдруг душа срывается в бессилье.

Я слышу, вижу, чувствую – во сне.
И только брызг соленых изобилье
Чужое море мчит и плещет мне.

Красивы блески царственного злата,
Добытого в горах и руслах рек.
В нем силу солнца понял человек,
В нем страсть, любовь, и бой, и гуд набата.

Чтоб клад достать, утроба тьмы разъята,
Оплот гранита жаждущий рассек.
Подземный Вий, из-под тяжелых век,
Признал и в краткодневном смелом – брата.

Не говори о золоте слегка.
Колдуют долго солнечные чары
По руслам рек и там, где срывны яры.

Власть перстня обручального крепка.
Всесильны желто-алчные пожары.
Изыскан огнь осеннего листка.

Изыскан огнь осеннего листка,
Когда, лиясь, внедряются рубины
В белесоватый страх в листве осины
И кровь сквозит в листве березняка.

В персидских шалях липы. Нет цветка
Краснее ягод вызревшей калины.
В них бусы вспева пламенной былины.
По ржавым листьям пляска уголька.

Лесная глушь – расплесканное море.
От искры искра, зыбь и цепь огней,
Многорасцветный праздник головней.

Душа ликует в красочном просторе.
Что в дали той, что вовсе далека?
До моря путь – чрез три страны река.

До моря путь – чрез три страны река.
Поток весны – через пороги лета,
И осень, пред зимой, в огонь одета.
В тройном запястье тайна глубока.

Бездонный ров. Над ним лежит доска.
Пройди туда, где явь иного света,
Не торопи оправданность обета,
И, выпив радость, знай: нужна тоска.

К нам, в наших днях, должна прийти утрата.
У сердца с правдой мира договор.
Нам осенью поет о нем узор —

Кровавого разорванного плата.
И, эхом, к нам идя сквозь гулкий бор,
Волнует зов минувшего «Когда-то».

Волнует зов минувшего «Когда-то»,
Кричит «Ау!» пустынею лесной,
И помним мы, как хорошо весной,
Как вся она открыта и богата.

Мы ценим утро только в час заката.
Мы красочною тешимся волной,
Настурций увидав цветочный зной,
Когда осенней грустью сердце сжато.

И благо. Радость в боль обрамлена.
Какие бы мы были, не тоскуя?
Мы недостойны были б поцелуя.

Привет тебе – в час осени – весна.
Как камень, в воду брошенный со ската,
Люблю в весне разливы аромата.

Люблю в весне разливы аромата,
Веселая, она не хочет тьмы,
Секирой льдяной сшибла рог с зимы,
Поет, хоть от сугробов даль горбата.

И рухнула – из льда и снега хата,
Просыпан снег последний из сумы,
Ручьи бегут на праздник кутерьмы,
И рой сорок стрекочет воровато.

От всей земли, из каждого куска,
Дыханье разогретой жадной хоти.
Путь к радости – на каждом повороте.

С Егорья доходи до семика.
В русальных торжествах святыня плоти.
Весна, как степь, светла и широка.

Весна, как степь, светла и широка.
Всегда, веснуя, дух наш весь веселье.
Весна – от солнца данное нам зелье.
Весна равняет с богом червяка.

Ко взору взор, к руке идет рука.
В веснянке – хмель, в весеннике – похмелье.
Кто полюбил, тот принял ожерелье,
Где жемчуг – солнцелунные века.

О, стебель мая с завязью июня,
С июльской чашей мака! Жаркий сказ.
Весна и лето, как люблю я вас.

Но мил мне также лёт бесшумный луня.
Весна, как вспышка вещих снов, ярка.
Прекрасней осень. Смерть душе близка.

Прекрасней осень. Смерть душе близка.
Хотя б царем, безоблачно, беспечно,
Жить на земле я не хотел бы вечно.
На всем, что здесь, я вижу знак: «Пока».

Всегда ли мне смотреть из уголка?
Когда вверху, мостообразно, млечно
Звездится Путь, он манит бесконечно
Туда, откуда наша глубь мелка.

Есть бег, есть взлет к иной лучистой цели,
Светлей того, что здесь светлей всего.
И тщетно ль наши свечи здесь горели?

Есть лучшее, и я найду его.
В часах, чья власть когтиста и рогата,
Что лиц милей, ушедших без возврата?