Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

С детских лет ты был всегда со мною:
В первой женской бережной руке,
В первой половице под ногою,
В первом солнце на моем виске.

А потом ты шел со мною рядом,
Баловал парижскою весной,
Римским утром, андалузским садом -
И по-русски говорил со мной.

Я тогда не знал тебя. Я думал:
Это я с собою говорю.
Слишком много радости и шума
Заглушало молодость мою.

Но теперь, когда так тихо стало
И вокруг меня и надо мной,
Разгадал я голос, что, бывало,
Принимал я второпях за свой.

И теперь я знаю: если все же
Был хоть чем-то в жизни я хорош,
И была на истину похожа
Иногда моя земная ложь;

Если женщин целовал, не раня,
И колосья трогал, не губя, -
Это только след твоих касаний,
Это все - тобой и от тебя.

И всего мудрей, всегда и снова,
От рассвета до заката дня,
Было то, что ты меня, дурного,
Уберег от самого меня.
1957

Какая-то радость (но кто же
Из смертных ее назовет?)
Нам все-таки сердце тревожит
И жизнь разлюбить не дает.

Откуда она сохранилась,
Свой луч затаила во мгле,
Последняя чистая милость
На нашей недоброй земле?

Созвездья ль в нее уронили
Свою потаенную пыль?
Пыльца ли в ней утренних лилий
С утраченной райской тропы?

И мы с безымянного детства
Своей неизбывной земли
Того золотого наследства
Истратить еще не смогли.
1958

Не камешком в мозаиках Равенны,
Не багрецом на фресках Ватикана -
Была я лишь клочком веселой пены
На голубых просторах океана.

Но я навстречу парусу взлетела,
С прибрежным рифом, ускользая, билась,
Я смуглой девушки ласкала тело
И в золотой песок, устав, зарылась.

Мой быстрый путь ничем не обозначен,
Моя судьба случайна и мгновенна,
Но я была счастливей и богаче,
Чем все гробницы и дворцы вселенной.
1958 

Они живут какой-то жизнью странной,
Не только той, что нам видна сейчас.
Им не упасть на землю, бездыханным,
Когда рассказчик кончит свой рассказ,
И если даже здесь о них забудут -
Они в нездешнем ждать и медлить будут.

Они войдут какой-то тишиной
В какое-то великое молчанье,
Чтоб после, претворяясь в мир иной,
Земля в себя впитала их касанье,
И наш грядущий Иерусалим
Своим дыханьем был обязан им.

И вот от всех, казалось бы нетленных,
Сверканий клятв и содроганий битв
Останется, быть может, во вселенной
Лишь этот всплеск ямбических молитв,
Прикосновение к истлевшей лире,
В котором лучшее о лучшем в мире.
1957

Как много есть прекрасного на свете:
Крыло орла, девическая грудь,
Кленовый лист, Риальто на рассвете,
Раздолье Волги, ландыш, млечный путь...

И вот еще: прыжок бегущей лани,
Глаза ребенка, парус на волне...
Ты видишь сам: не сосчитать названий,
Не перечислить ни тебе, ни мне.

И все-таки не легче ль жить на свете,
Когда ты знаешь, что везде кругом
Есть волны, клены, девушки и дети
И даже просто чей-то сад и дом?

Ты говоришь: все это преходяще!
И ты неправ! Ведь будущей весной
Опять прыжок в зазеленевшей чаще,
Опять подснежник свежий под ногой!

Наш мир в бреду. Он шепчет заклинанья,
Он душит все, чем жизнь еще права,
Но в мире нет разрушенного зданья,
В котором бы не проросла трава.
1958

Возьми в ладонь свою планету,
Свою привычную звезду,
И молви:
Я предвидел это.
Мы расстаемся. Я уйду.

Но что-то с неуемной силой
(Ее и смерть не победит)
Меня с тобой соединило
И никогда не разлучит.

Твои тяжелые прибои
Мне солью пропитали рот,
И шрам, оставленный тобою,
В моей душе не заживет.

Ты будешь ждать меня. Веками
Ты будешь для меня хранить
Свое немеркнущее пламя,
Свою нервущуюся нить.

И я вернусь. Вот в этой точке
Вот этого материка
Восстану в новой оболочке,
Непредрешаемой пока.

Взгляну... И словно в сновиденьи
Предстанет мир передо мной,
Уже в лучах преображенья,
Уже иной, совсем иной.

И, верно, вовсе и не словом
В том неожиданном краю,
А чем-то несказанно новым
Свои я песни допою.

Ведь для того и бред, и муки,
И судорога этих строк,
Чтоб дольний мир земные звуки
В небесный замысел облек.
1957

Подснежник узкой льдинкою в горсти,
Как та, через которую прошел он.
Еще он весь морозной тайны полон,
Морозной тайны своего пути.

И, пальцы холодя прикосновеньем,
Мне греет сердце медленный цветок,
Который лишь терпеньем превозмог
Всю невозможность своего рожденья.
1956

Вчерашней ветки повторенье
В моем распахнутом окне,
Но все иное: все - цветенье,
Все - солнечных лучей биенье
В сиреневой голубизне!

Не так ли ночь и мне поможет
Себя осуществить вполне?
И на заре и я, быть может,
Совсем другим предстану тоже
В Его распахнутом окне!
1958

Жизнь незаметно, с каждым днем,
Мне все становится нужнее.
Мы так давно уже вдвоем,
А вот впервой сроднился с нею.

Так в детстве смотришь, не дивясь,
На статуэтку на камине,
И сердца не волнует вязь
Ее давно знакомых линий.

А после как-нибудь возьмешь
И разглядишь ее прилежней
И подпись Мастера найдешь,
Которой не заметил прежде.

И вот особое с тех пор
Ты видишь в ней очарованье,
И для тебя ее фарфор -
Сладчайшей плоти трепетанье.

С тревогой размеряешь срок,
Что ей отпущен быть твоею,
И мыслишь: как я только мог
Всегда не любоваться ею!
1956

Когда, протягивая руки,
Я вижу молодость мою -
Весь сокровенный смысл разлуки
Я просветленно познаю.

Пока она во мне, со мною
И распускалась и цвела,
Пока она совсем нагою
В моих объятиях была -

Ценил ли я ее усладу,
Ее полураскрытый рот?
Нет, нам расстаться было надо
И снова встретиться, - и вот

Она встает передо мною
И приближается ко мне
Все той же, но совсем иною,
Впервые понятой вполне.

Пускай и мрак вокруг струится,
И тяжесть прячется в виске -
Я вижу даже тень ресницы
На розовеющей щеке.

И как я мог в далекой были,
Той ослепительной весной
Не разглядеть алмазных крыльев,
Сиявших за ее спиной!
1958

О, славные содружества поэтов
Благословенной пушкинской поры!
Где ваши клятвы, пылкие приветы,
Беседы и невинные пиры?

Где ваши споры, где ночные бденья
На берегах торжественной реки,
Звенящие, как струны, посвященья,
Упоминанья, краше чем венки?

Все отошло... Мы вам уже не пара!
Мы мелочны, завистливы, скучны
И даже самым совершенным даром
Развлечены, но не потрясены.

На сердце нам, заветно и глубоко,
Высокой дружбы не легла печать.
Вот почему и радости высокой
В стихах у нас - увы! - не прозвучать.
1958