Вера Павлова - Стихотворения

Спрашиваешь, как тут, на Итаке?
Как обычно: океан в окне.
Одиссей, вернувшийся к собаке,
Одиссей, вернувшийся ко мне,
о затерянном не краснобайствуй,
о затеянном не говори,
хватит описаний стран и странствий,
расскажи, что у меня внутри.

Хвалил, жалел, облыжно ли
в двуличье обличал?
Прости, я не расслышала,
о чем ты промолчал.

пальцы ног в кулак
и лицом к стене
без тебя никак
без себя вполне
плачет Купидон
опустел колчан
вон отсюда вон
сердце рви стоп-кран

О, хитросплетенья
снов, улик, примет,
ревности смертельной
реввоенсовет!
Что, уже казнила?
Прежде допроси:
верен через силу,
верен от бесси?

Родинка на тоненькой ножке:
моешься боишься задеть.
Старшие стращали: не трожьте,
сковырнете верная смерть!
До чего ж душа мягкотела!
Мыльной пены блеклая муть
Расхотела. Перехотела.
Может, родинку сковырнуть?

Прочь со двора, ложь,
и полуправда прочь.
Не спрашивай, как живешь,
если не можешь помочь,
не накрывай стола,
ибо цена грош
участливому как дела,
если в долг не даешь.

Сухой экстракт:
Валериана лекарственная,
Мелисса лекарственная,
Зверобой продырявленный,
Боярышник колючий,
Хмель обыкновенный,
Бузина черная.
Седативное средство
Растительного происхождения.
Три раза в день
По одной таблетке.

Вдов насилуй, грабь сирот,
жги кириллицу,
бей брюхатую в живот,
в грудь кормилицу,
отправляй суда ко дну
(вопли публики),
но не обижай жену
после любельки.

Не перелет Эдем Геенна пинок под зад и был таков грехопаденье постепенно,
как выпадение зубов.
Не огнедышащие бездны,
а тихий сад, медовый плод да это ж рай! Но грешник бедный
в упор его не узнает.

Совладай с мечтами пылкими,
половинка сатаны!
Под наркозом/дулом/пытками
клятвы страшные даны.
Исполняй вполне посильные
обещания свои:
на руках носи насильницу,
кровопивицу пои.

умащусь
лучшим из благовоний
отшучусь
от солдат на кордоне
просочусь
в кровь твою Соломоне
умещусь
вся на твоей ладони

Проснешься с криком спозаранку,
поплачешь несколько минут,
наденешь свитер наизнанку,
чтоб не гадать, за что побьют,
порасковыриваешь ранку,
проверишь ходики идут,
уйдешь в глухую несознанку
Вот-вот, поспи. Я тут. Я тут.

Нет, не фрукт на лубочном древе,
шкурка розова, мякоть кисла,
но ворочающийся во чреве
плод познанья добра и зла.
Нет, не гадкие шутки змея,
не изгнание, не вина,
но сомнения, что сумею
чадо выпестовать одна.

Пристегнули непосед вы не на земле!
"Отче наш" на небесех,
в зоне турбуле.
Хладнокровен экипаж,
но за горло хвать! страх. Его в багаж не сдашь,
он ручная кладь.

Здесь масло масляно, как в детстве,
зрачок маслины маслянист,
здесь, пейзажист и маринист,
создатель уличен в эстетстве,
здесь горизонт горизонтальней,
грудь загорелая полна
любви, отходчива волна
и незлопамятны купальни,
здесь виноград с вином награда
за собирание камней,
здесь робкое иди ко мне
звучит как клятва Гиппократа.

Мне сиротская нежность эта,
эти старенькие слова как курильщику сигарета
после рейса Нью-Йорк Москва.
Только так понимаю, кто я,
что жива еще, хорошаЕ
После паспортного контроля.
В ожидании багажа.

По-хозяйски, но почтительно,
аккуратно, но небрежно,
суетливо, но пленительно,
механически, но нежно,
будто не о чем печалиться,
будто старость не грозит ей,
натирается красавица
жидкостью солнцезащитной.

Всего лишь старость. Море и песок.
Смотри: неподалеку от заката
белеет парус. Он не одинок:
вокруг него белеют парусята.

поправим подушки
отложим книжки
я мышка-норушка
твоей подмышки
малиново-серый
закат задернем
гардиной портьерой
периной дерном

На двоих одна дорога,
на двоих одни следы
Понимаешь с полуслога,
утешаешь с полбеды,
с полслезы. Послеобеден
отдых, и небеден дом,
и не жалко, что бесследен
тот, кто на руках несом.

Я знаю, я хорошая,
я принцу пара,
принцесса на горошине
земного шара.

Живущий на два дома
бездомен. Живущий на три бездомен вдвойне. Глаукома
дождя слепит фонари,
безбрежную черную лужу
старик переходит хромой.
Я дома, с ребенком и мужем.
Я очень хочу домой.

Чересчур юна,
зелена весна,
осень желторота,
снега белизна млечная слюна
возле подбородка
спящей у груди.
Память, не блуди.
Спи, младенец кроткий.
Страсти позади.
Страхи впереди.
Нежность посередке.

Кто, запирай не запирай,
проникнет в дом,
кто отпирает ад и рай
одним ключом,
кто отбирает все ключи
и все брелки догадываешься? Молчи.
Не навлеки.

я же с самого начала
знала амплуа поэта
не солист не запевала
голос из кордебалета
надцатая лебедиха
предпоследняя виллиса
вскрикивающая тихо
падающая в кулисы

Жуть. Она же суть. Она же путь.
Но года склонили-таки к прозе:
Русь, ты вся желание лизнуть
ржавые качели на морозе.
Было кисло-сладко. А потом
больно. И дитя в слезах бежало
по сугробам с полным крови ртом.
Вырвала язык. Вложила жало.

Могла бы помнить мне было четыре,
ей два месяца двадцать дней.
Сестра моя смерть и сегодня в могиле.
Я ничего не знаю о ней.
Не потому ли со дна веселья
смотрит, смотрит такая тоска,
словно сижу над пустой колыбелью
в халате, мокром от молока.

в сумерках сиротливо
ворона каркает
с ветром играет крапива
краплеными картами
в первом подъезде попойка
дождь накрапывает
старик несет на помойку
пальто осеннее женское добротное драповое

Зайдет за облако темно.
Разоблачится слишком ярко.
Невеста белое пятно
На пестрой карте Сентрал-парка.
Фотограф пятиног. Идут
к пруду. Подол приподнимая,
пересекает яхта пруд
радиоуправляемая.

Не знаю, не уверена одна я? Не одна?
Как будто я беременна,
а на дворе война.
Раздвоенность не вынести,
не выплакать до дна
Как будто мама при смерти,
а на дворе весна.

Люблю. И потому вольна
жить наизусть, ласкать с листа.
Душа легка, когда полна,
и тяжела, когда пуста.
Моя легка. Не страшно ей
одной агонию плясать,
зато я родилась в твоей
рубашке. В ней и воскресать.

Хороша? И речи нет!
Не дыша, смакую
ласки тонкий комплимент,
сделанный вручную.
Тело меленько кроши,
лаской приручая
божью ласточку души,
в ней души не чая.

Я на разлуки не сетую.
Разве в разлуках дело?
Выйдешь за сигаретами,
вернешься а я постарела.
Боже, какая жалкая,
тягостная пантомима!
Щелкнешь во тьме зажигалкою,
закуришь и я нелюбима.

А я сама судьбу пряду,
и не нужны помощницы.
У парки в аэропорту
конфисковали ножницы.
Упала спелая слеза
и задрожали плечики,
но таможенник ни аза
не знал по-древнегречески.

Мыло, веревка,
стул повесить носки.
Как-то неловко
подыхать от тоски.
Бездна беззвездна
и темно под водой.
Мне уже поздно
умирать молодой.

Убежит молоко черемухи,
и душа босиком убежит
по траве, и простятся промахи
ей за то, что не помнит обид,
и очнется мечта-заочница,
и раскроет свою тетрадь
И не то чтобы жить захочется,
но расхочется умирать.

День катился золотой,
в проточном воздухе реяли
между небом и землей
сигналы точного времени.
Материл коров пастух,
солнце ласкало нас, голеньких,
превращая в птичий пух
шерсть на предплечьях и голенях.

Обгорелой кожи катышки,
у соска засос москитаЕ
Одеянье Евы-матушки
словно на меня пошито.
Муравей залезет на спину,
стрекоза на копчик сядет
Запасаю лето на зиму.
Знаю: все равно не хватит.

Храм. Тропинка под откос.
Тихий омут, где
водомерка, как Христос,
ходит по воде,
где, невидимый в кустах,
Павел, Петр, Андрей,
от апостольства устав,
ловит пескарей.

В тюрьму не сесть, в долги не влезть,
себя не пережить
Спасибо, Господи, что есть
о чем тебя просить.
Сны не чисты, мечты пусты,
постыдна болтовня
Спасибо, Господи, что ты
не слушаешь меня.