Эдуард Лимонов - Стихотворения

Унылый сонный дождь. На даче обнаружил
я целую толпу ненужных старых книг
Ах груда ты моя! Долой обед и ужин
смакую в тишине. мне дорог каждый миг

Где тонкие и желтые страницы
струили речь купцов. обманщиков студентов
Где немец-доктор — ум. красотка ходит в лентах
Авантюрист с скупцом мечтает породниться

И так мне лень легко. Так судорожна Ялта
вдали где Чехов умирал
И весь он русский мир явился мне попятно
И я его любя. смеясь над ним рыдал

Порою любит он и пальмы и кулоны
и прошлый магазин и сукновальный ряд
Америкой блестит и в церкви бьет поклоны
и в комсомол сдает неразвитых ребят

Но скоро скоро течь у времени привычка
опять явился дач неумолимый строй
и вот в лесу поет. быстрей кукует птичка
Сейчасное пройдет. а русское со мной

Если вспомню мясника Саню Красного
наша жизнь что горсть песка — много разного

Помню лавочки и клен — деревянное
Я бездельный парень был — окаянное

существо. читал-читал. после вечером
с хулиганами блуждал — делать нечего

Я на пляже исполнял стихи новые
Саня Красный ободрял. Поселковые

за меня б пошли горой. а теперь поэт
Но товарищей таких. жаль мне больше нет

Вот поеду я когда в город харьковский
весь одетый элегант — прямо лайковский

с невозможною женой. прямо дивою
застесняются со мной. с ней красивою

Кто они уже теперь — алкоголики
жена дети и завод. Сашки-толики

Но не подвел своих ребят — эй пропащие!
Хоть один влез в первый ряд. все-то спящие!

И не горжуся я собой. но представитель я!
от окраины родной. нет не зритель я!

Все рубища. все немощь или белость
богатырей в лесу оторопелость
когда берет их соловей из их одежд
образованием играя. свистом. криком
он держит их в молчании великом
И белотелость и одеревенелость
сих невежд

— А ну-ка ну! провинциальных наших
богатырей в болотах вечно спавших
почесывая ногу и ногой
Ату! Гони! восточная собака
веселая и дерзкая однако
А лежебоки впились в перегной

Стоит Илья который знамя звука
Добрыня не удержит сердца стука
Тугарин-змей смеется сгоряча
А белотелые испуганы и безволосы
слегка жирны от страха уж раскосы
…Владимир выглянул из-за плеча

Пошел учиться. и бледным оком
читал программу
Лучи из русских князей с когтями
впервые Рюрик
тупой лукавый пустой Владимир
с широким локтем богатыри

и чисто поле. и злаки злаки…
медвежий корень
густые мощи
и злаки злаки…

Вдруг островерхих татар причуда
сюда заездом
лет так на триста
и это время проколыхалось
на злаках злаках…
медвежий корень…

Идут костры. шумят знамена толком
кричит лисица изумленным волком
сплетаются червленые щиты
людей полно. вокруг степей без звука
и дерзко лица налиты
испугом. супом. луком

Не плачь не плачь
овраг как аналитик
и князь сидит он будто паралитик
и размышляет в шелковой тени
Сегодня ты разделся и расстался
Чего чего походом добивался
Когда огни огни огни огни

И воины уж управляют князем
случайность села воинам на шеи
враги скользят степные будто змеи
и больше больше азий

Уж азии стали мелькать вокруг
и в дереве в поклоне. в жесте рук
в склоненной лошади и в лошадином мясе
и лик их общий красен

Образование. Европа. полусон
поход поход сквозь летописи строем
Умрем умрем и странностью покроем
так имена покрыть мечтает он

А возле в ответвлении оврага
как чем убить совет решает врага
Убить мечом или убить ли ядом
Того и этого им очень очень надо
И сквозь других убийств непроходимый строй
без честолюбия. домой домой домой!

Какие-то фанзы. какие-то брынзы
тусклые бронзы и желтые бонзы
глядят пред собою инглизы

Их Кук не ведет капитан
А ведет с кровью даже славян
Предводитель встает на карнизы
и кричит пред собою девизы
И яблоко раздора
им предлагает Лора
их медсестра на восемь человек
И расстилается пред ними гор и рек
ужасный вид Тибета
И разве не дали обета
во Лхасу войти
и на этом пути
дорога как вид винегрета

Где камень. кустарник. ледник и гора
и вечером камень и осыпь с утра
Они же идут не смолкая
оружьем поя и бряцая
И крутится их разговор
вкруг Лхасы уже с давних пор
Большая ли очень иль мелкая что ль?
Накинуть на город туманы изволь
Зашли бы мы все под туманы
В ворота вошли неузнаны
Кто мы и что мы? — европейцев отряд
иль просто ли скопище местных ребят
На уток охотиться горных
ходили в одеждах притворных
и стража смеется монахов
В тумане их вид одинаков

Но нет не прошли. желтоглазы
монахи имеют указы
и вмиг отложив свою брынзу
хватают рукою за бронзу
Мечи и мечи застучали
а ружья преступно молчали
Лежат европейцы почти
Мечта их во Лхасу войти
была недоступной мечтою.
Их пятку находят босою
и тащут кладут в упаковку камней
и кажется что европеец злодей
И дальше живет мирно Лхаса
и запах удушливый мяса

Что знает сей город что заперто в нем?
Мы таинство это когда-то вернем
Сейчас оно заперто в Лхасе
А будет преподано в классе
Но это ужасно чтоб белый народ
все видел и знал непременно вперед
и взявши любые предметы
использовал бы их ответы

Маленькие люди — родители мои
женские груди — домики — бадьи
Ванные. столовые. вилки да ножи
Журналы все «Работница» серы и свежи

Еще журнал «Здоровье» — симптомы и врачи
мама моя мама — сердце подлечи!

Выкройка для блузки. Картошка мясо — хлеб
То-то избегаю этих я судеб

То-то с детства в сторону. в сторону смотрел
И подобно ворону-птице улетел

Начал потихонечку. смеялись не учли
Вот я и достукался. сам один вдали

Эх не туда бежали — юный Эдуард
Но тогда б едва ли. получился б бард

А ныне получился. фамилия нашлась
Эх что ж я не лечился. Мама не взялась

Россия солнцем освященна
Москва и зданиев верхи
Стоит в зиме непротивленна
Поди ее воспеть смоги!

и рельсы что идут повсюду
через полянные леса
и хвои синие. И груды
мехов. их длинные власа

В стране и соболь и куница
и мелкий безобразный мех
и я владею кошек всех
мечтая шкурой насладиться

То хмур то мрачен лес восточный
и грузный холм стоит Хинган
единственный сквозь лес и срочный
стремится поезд северян

Его охватывают фонари
немногие кусочки рядом
А остальное — посмотри
Все так же дремлет под нарядом

из хвои и шишек и снегов
иль летней многослойной пыли
Жильцы сибирские цедили
на переездах мало слов

Когда в щедроте ресторанной
из Магадана дикий гости*
бросает деньги добрый пьяный
(вам это видеть довелось?)

— не верьте щедрому собрату
назавтра ломит голова
Вы римлянин а он проклятый
Раз варвар он. и варвар два

Могучая лежит держава
там в прикитайской стороне
Возле Амура слева справа
живут войска на целине

Там танки сном еще объяты
ракеты спрятаны в холмах
и там китайские ребята
разведкой ползают во тьмах

Вполглаза спят мои Иваны
Казак же — белый старожил
рассказывает в меру пьяный
как он и в царскую их бил

А на востоке там эскадра
Матросы бегают в порту
В Японию глядят и правда
лишь адмиралу в рапорту

Японцы вроде ищут рыбу
на шкунах небольших систем
но приглядеться коль могли бы
увидим — заняты не тем

От городов идет японских
могучий пар и твердый жар
и закрывает даже солнце
и с населением кошмар

У них подъем в литературе
Акутагава. Такубок
(Но если б были в нашей шкуре
японец вряд ли что бы мог)

Но мы вернемся под обрывы
родных восточных берегов
Иваны. Пети ищут рыбу
и ловят крабов и китов

и порт Находка. доски. доски
и крики «Майна!» — подымай
Пока же спит весь град московский
да и вообще весь старый край

Люблю Сибирь когда подумать
люблю ее призывников
идущих в армию. и чумы
ее чукчей-охотников

люблю московских переводчиц
и слово громкое бурят
ее досафовцев и летчиц
и в яркой тундре оленят

Кипят чаи. смеются чумы
Восходит солнце в стороне
но непричастен я угрюмо
и ледовито скучно мне

Я не могу их дни простые
с усмешкой брата разделить
Ведь вот стихи эти такие
журнал не может поместить

Мне нужно книжек от Бодлера
От Андре Жида и Мишо
А нет — нехороша и эра
В стране и жить не хорошо*

И если нет И. Кабакова
на выставке. а вышел срок
И нарисованного слова
«Где Петя?» я найти не смог

и коль уехали ребята
на Запады в чужую глушь
и я уеду. что же я-то!
Прощайте вы — мильены душ!

И вы — о редкие дороги!
И ты внизу — Хорезм. Памир!
И пусть к стране мы слишком строги
Уедем все. Нам чужд сей пир!