Антология - Европейские поэты Возрождения

Жестокой вестью встречу я Орфея,
Что нимфа та прекрасная скончалась.
Она бежала прочь от Аристея,
И в миг, когда к потоку приближалась,
В пяту впилась ей жалом, не жалея,
Змея, которая в цветах скрывалась.
И сильно так и остро было жало,
Что сразу жизнь и бег ее прервало.

О, безутешная, заплачем, лира!
Иную песнь теперь нам петь приспело.
Кружитесь, небеса, вкруг оси мира,
Услышав нас, замолкни, Филомела!
О, небо! О, земля! Ужели сиро
В тоске влачить измученное тело?
Краса моя, о жизнь, о Евридика,
Как жить мне, твоего не видя лика?
К воротам Тартара моя дорога:
Узнать, туда проникло ль сожаленье?
Судьбу смягчат ли у его порога
И слезные стихи, и струн моленья?
Быть может, смерть преклонит слух не строго.
Ведь пеньем я уже сдвигал каменья.
Олень и тигр, внимая мне, сближались.
И шли леса, и реки обращались.

Увы! Увы! О, пожалейте в горе
Любовника, юдолей адских тени!
Вождя единого я зрел в Аморе,
И он меня домчал до сих селений.
О Цербер, укроти свой гнев! Ты вскоре
Мои услышишь жалобы и пени,
И не один, услышав, надо мною
Заплачешь ты, — но с адскою толпою.

О Фурии, напрасно вы рычали,
Напрасно змеи корчились лихие.
Когда б вы знали все мои печали,
Вы разделили б жалобы глухие.
Несчастного задержите ль вначале,
Кому враги и небо и стихии?
Иду просить я милости у смерти.
Откройте двери. Страннику поверьте.

Откуда звук столь сладостного звона?
Кто ад смутил кифарой изощренной?
Вот: колесо недвижно Иксиона,
Сизиф сидит, на камень свой склоненный,
И к Танталу не льнут струи затона,
Белиды стали с урною бездонной,
Внимателен и Цербер трехголовый,
И Фурии смягчили гнев суровый.

Тот, кто идет, противен воле Рока:
Не место здесь телам, не знавшим тленья.
Быть может, умысел тая глубоко,
Твоей он власти ищет низверженья.
Все, кто сюда, Плутон, входил до срока,
Как этот, — в темные твои владенья,
Встречали здесь возмездье роковое.
Будь осторожен: он замыслил злое.

О всемогущий тех краев властитель,
Что лишены навек земного света,
Куда спускается вселенной житель
И все, что солнцем на земле согрето, —
Сказать тоски причину разрешите ль?
Вослед Амору шла дорога эта.
Не цепью Цербера вязать железной, —
Я только шел вослед своей любезной.

Змея, рожденная между цветами,
Меня и милой и души лишила.
Я дни влачу, подавленный скорбями,
Сразить тоску моя не может сила.
Но коль любви прославленной меж вами
Воспоминанье время не затмило,
Коль прежний жар еще в душе храните, —
Мне Евридику милую верните!

Пред вами вещи разнствуют в немногом,
И в ваш предел все смертные стекутся,
Всё, что луна своим обходит рогом,
Предметы все во мрак ваш повлекутся.
Кто доле ходит по земным дорогам,
Кто менее, — но все сюда сойдутся,
В предел последний жизни быстротечной, —
И нами впредь владычествуйте вечно.

Так, будет нимфа пусть моя меж вами,
Когда ей смерть сама пошлет природа.
Иль сочный грозд под нежными листами
Обрежет серп жестокий садовода?
О, кто поля усеет семенами
И ждать не станет позднего их всхода?
С души моей тоски сложите бремя.
О, возвращенье будет лишь на время!

Во имя вод, которыми покрылось
Стигийское болото Ахеронта,
И хаоса, откуда все родилось,
И бурности звенящей Флегетонта,
И яблока, которым ты пленилась,
Как нашего лишилась горизонта!
Коль мне откажешь ты, к земной отчизне
Не возвращусь я, здесь лишусь я жизни.

О сладостный супруг мой, я не знала,
Что жалость проникает к сей равнине.
Но вот наш двор она завоевала,
Мое лишь ею сердце полно ныне.
Со страждущими вместе застонала
И Смерть сама о горестной кончине.
Изменят пусть суровые законы
Любовь, и песнь, и праведные стоны.

Тебе верну ее, но по условью
Вослед тебе выходит пусть из Ада.
А ты до выхода, горя любовью,
Не обращай на Евридику взгляда.
Итак, Орфей, предайся хладнокровью,
Чтоб не исчезла вновь твоя награда, —
Все ж счастлив я, что сладостная лира
Смягчила скиптр отверженного мира.

Во времена былые мореход
Из-за сирен не доплывал до суши.
Ипполита не хуже их поет,
Влюбленные воспламеняя души.
Когда, завороженный с первых нот,
Я внемлю ей, печаль моя все глуше:
Я песней ранен, песней исцелен,
От песни пал и песней воскрешен.

Раз, утром, девушки, я шла, гуляя,
Роскошным садом, в середине мая.
Фиалок, лилий много на полянах
Цвело, да и других цветов немало,
Лазурных, бледных, снежных и багряных.
Я, руку протянув, срывать их стала.
Для золотых волос убор сплетала —
Прядь вольную сдержать венком желая.
Раз, утром, девушки, я шла, гуляя,
Роскошным садом, в середине мая.
Уже успела много их нарвать я,
Но увидала разных роз собранье
И побежала к ним — наполнить платье.
Так сладко было их благоуханье,
Что в сердце вкралось новое желанье,
Страсть нежная и радость неземная.
Раз, утром, девушки, я шла, гуляя,
Роскошным садом, в середине мая.
Разобрала их все поодиночке, —
Не скажешь словом, как прекрасны были:
Те вылупились только что из почки,
Те блекли, те цветы едва раскрыли.
Амор сказал: срывай их в полной силе,
Пока еще не сникли, увядая.
Раз, утром, девушки, я шла, гуляя,
Роскошным садом, в середине мая.
Едва лишь роза лепестки раскроет,
Пока она прекрасна и приятна,
Ее ввивать нам в плетеницы стоит —
Не то краса исчезнет безвозвратно.
Так, девушки: доколе ароматна,
Прекрасную срывайте розу мая.
Раз, утром, девушки, я шла, гуляя,
Роскошным садом, в середине мая.

Нежных фиалок цветы, возлюбленной милый подарок,
Вы несказанной любви сладкий таите залог!
Где, о, где вы взошли? Каким небесным нектаром
Благоуханные вам кудри Зефир окропил?
Иль на священных лугах вас растила златая Венера?
Иль в Идалийских лесах пестовал вас Купидон?
Верю: кифары свои украшают такими цветами
Музы в краю, где Пермесс воды струит среди роз,
Ими пряди волос амвросических Оры венчают,
Юная Грация в них прячет упругую грудь,
Их плетеницею свив, чело убирает Аврора,
С вешнего неба лия розовый утренний свет,
Блещут в садах Гесперид фиалок таких самоцветы,
Ими же травы пестрят в рощах, где ветры царят,
Или в лугах, где сонм ликует праведных теней,
Иль на полях, где растит Флора весенний покров.
Счастливы вы! Ведь та же рука, которой похищен
Был я сам у себя, вас, о фиалки, рвала,
Тонкие вас подносили персты к прекрасному лику,
Где притаился Амур, мечущий стрелы в меня.
Может быть, лик госпожи, преисполненный гордой красою,
Щедро вам уделил прелести долю своей.
Глянь: фиалка одна пленяет бледностью млечной,
Глянь: алеет багрец на лепестках у другой.
От госпожи этот цвет: таким же нежным багрянцем
Красит ей сладостный стыд млечную щек белизну.
Как далеко аромат дыханье уст разливает!
Тонкий тот аромат венчики ваши хранят.
Счастливы вы! Для меня вы теперь и жизнь и отрада,
Ветер попутный душе, тихая пристань ее,
К вам хоть дозволено мне припадать с поцелуем желанным,
К вам, о фиалки, не раз жадной рукой прикоснусь.
Досыта вас напою слезами печали, — они же
Льются живою рекой, щеки и грудь оросив.
Пейте же слезы мои, которыми томное пламя
Злобный питает Амур, их исторгая из глаз.
Вечно живите, цветы, пусть вас никогда не погубит
Летом — солнце и зной, едкая стужа — зимой.
Вечно живите, цветы, любви утешенье несчастной,
Ибо несете душе вы благодатный покой.
Будете вы неизменно со мной, любимы дотоле,
Бедного будет доколь мучить краса госпожи,
Будет снедаема грудь доколе огнем Купидона
И неразлучны со мной слезы пребудут и скорбь.