Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

О, друг мой, у меня ослепшие глаза
И пеленой завешен чуткий слух,
И нем язык, и нечем рассказать,
Как оскудел мой дух.

И если у души в ослепнувших глазах
Блеснет тебе нежданной искрой свет,
Знай, это жгучая трепещет в них слеза
О том, что света нет.

Сухостоя, бурелома
Мало ль в свежести лесной?
Но и смертная истома
Дышит жизни глубиной.

Буреломы, сухостои
Пеплом падших сил своих
Божьей мудростью святою
Станут пищей трав живых.

О, ничто, никто не сгинет,
И сухое былие,
Проведя сквозь пламень, примет
Бог во царствие свое.

Что мне шепчет шум протяжный
Вещих сосен, как узнать?
Аромат березы влажной
Как словами рассказать?

Не войти дневным сознаньем
В этот вещий древний шум.
Песен леса и сказаний
Не вместит наш тесный ум.

Но во мне поет единый
Здешней твари общий звук,
Сливший с грустью соловьиной
Хлопотливый дятла стук,

Стрекозиных крыл дрожанье,
Иволги счастливый зов,
Трав засохших колыханье,
Робкий рост живых ростков.

Не схожу ли я с ума?
Дальше некуда идти…
О, зеленая тюрьма,
О, замкнутые пути…

Тот же странный лесовик
К тем же пням привел меня
И корягою приник
У березового пня.

И русалки хохот злой.
За туманами реки
Над болотистой землей
Зеленеют огоньки

И порхают, и блестят,
Душу в топь свою маня.
Вспыхнул искрой чей-то взгляд.
Чур меня!

Тучи синими горами
Стали по краям.
Ветер сизыми волнами
Ходит по хлебам.

Ходит-бродит, свищет-ищет
Счастья своего.
Потеряв свое жилище,
Не найдет его.

Не гляди на меня так печально,
Разлюбивший, разлюбленный друг.
Исцеляет костер погребальный
Неисцельный измены недуг.

Что-то бросили, что-то разбили,
Что-то не было силы поднять.
Но довольно бесплодных усилий.
Улетевшего сна не поймать.

Ирис мой лиловоглазый,
Цвет Мемфисских берегов
Окроплен росой алмазной
Над кинжалами листов,

Вглубь моей подземной крипты
Ты приносишь мне отсвет
Древней мудрости Египта
И грядущих зорь привет.

Упал на сердце молот. И разбилось,
Хрустальное, под молотом судьбы.
Но тела жизнь неумолимо длилась,
Как будто рок скосить ее забыл.

Всё в мире стало тяжким сновиденьем,
И лишь осколки острые в груди
Не уставали каждое мгновенье
Живую боль утраты бередить.

В преодоленье пытки молчаливо
Безлико дни и годы протекли
И тенью ужаса и боли терпеливой
В глуби зрачков недвижимо легли.

Но пробил час пощады и свободы,
Открылась узнику измученному дверь.
За ней не будет больше мук бесплодных,
Ни снов обманных, ни потерь.

Помнишь глинистую гору,
К Ганину крутой подъем,
На лесистые просторы
Вид с пригорка за углом?

Дуб в осеннем одеянье,
Медь и золото листвы.
Уток шумное плесканье
Меж стеблей речной травы,

Там, где Корбух вод убогих
Тину черную несет.
За железною дорогой
С огурцами огород.

Помнишь старицу слепую,
В дверь ее твой громкий стук,
И конфету зачастую
Из ее дрожащих рук.

Вспомни Лавру, вспомни фрески,
Сергиево житие.
И росы алмазной блески,
Что служили нам питьем.

На Козихе утром летним
В час прогулочных забав
Вспомни солнце, вспомни ветер,
Вспомни старую Баб-Вафф.

Стой в своем стойле,
Жуй свое сено,
Плачь, если больно,
Жди перемены:

Крякнет на бойне
Олух дубовый,
Выйдешь из стойла,
Сбросив оковы.

Рябит, рябит, и, как стекло, дробится
В поганой луже здесь и там,
И вдруг алмазным диском отразится
И побежит, сверкая, по струям.

И как тогда не видно черной грязи,
Ни мелкости убогой мутных вод,
А только золото, и жемчуг, и алмазы,
И голубой небесный свод.

Прилетели новые птицы
И запели новые песни.
Старой птице в их ряд тесниться,
Песни их распевать неуместно.

Но в глубинах темного леса,
Если больно и плохо спится,
Допевает в глуши безвестной
Свои песни старая птица.

Ноябрьское небо хмурится.
Нескончаемый серый поток
Намокших людей на улице
Течет, куда гонит рок.

Звонки дребезжат трамвайные,
Как безумный, автобус ревет,
В лихорадке отчаянья
Ускоряя времени ход.

Оголтело за пищей мечется
По рынкам голодный люд.
Неувязка, распад, нелепица…
И это жизнью зовут.

Филодендрон спутанные листья
Точно в смертной муке разметал
По окну. Завешан мутью мглистой
Тусклый наш квартал.

Осень. Город. Роковые звенья
Перепутанных людских судеб.
Вой желаний. Тяжкие лишенья.
Бой за кров и хлеб.

Поздний вечер. Было бы уютно
В мягком кресле под большим цветком.
Но нельзя забыть и на минутку
Всё, что за окном.

Жалобно струны звенят
В прошлое канувших дней.
Смотрит в окно мое сад,
Полон оживших теней.

Так же на синих снегах
Утра забрезжил восход
В час, когда смерть на часах
Стала у наших ворот.

Слезы, и думы, и сны
Те же, что были тогда.
Смертной тревоги полны,
Словно в преддверьи суда.

Унеси меня на волке сером,
Унеси меня, Иванушка, домой,
В наше царство, за леса и горы,
Далеко от жизни — ведьмы злой.

Во дворце твоем, в моей светлице,
Как на небе, солнце и луна.
Не смолкают песни райской птицы,
Днем и ночью музыка слышна.