Александр Артёмов - Имена на поверке
18 марта 1943 г.
«Ты давно уже не пишешь…»
Ты давно уже не пишешь,
Мой товарищ дорогой.
…Над полями тише, тише
Песня льется за рекой…
Помнишь, как совсем недавно
Мы бродили по полям?
Нас везде встречала славно
Подмосковная земля.
Мы умели за портвейном
Неудачи забывать,
Мы умели вместе с Гейне
По Германии шагать.
Не во сне ли нам с тобою
Лореляй плела венок
И волною голубою
Заливало наш челнок?..
Где теперь ты, мой товарищ,
По земле родной идешь?
Ты в огне, в дыму пожарищ
Песни ль старые поешь?
Иль в полях, в сожженных селах
Ты нашел свой смертный час?
Где ты, Вовка мой веселый,
На земле большой сейчас?
Но учти, я крепко верю,
Что не кто-нибудь другой,
Постучишь, как прежде, в двери
Ты, товарищ дорогой.
И за дружеским портвейном,
Возмужавшие в бою,
Вспомним с грустью песни Гейне,
Путешествия в строю.
30 января 1942 г.
Леонид Шершер
«Видишь, брызги на окне…»
Видишь, брызги на окне,
Это очи светятся.
Гулко бродят в тишине
Звездные Медведицы.
Я не знаю, сколько их,
В этой звездной бездне я
Лишь мечтаю про твои
Теплые созвездья.
И, возможно, как-нибудь
Синелунным вечером
Я по ним узнаю путь,
Чтоб дойти до встречи нам.
Москва, 7 октября 1935 г.
Ты
(Из весенних стихов об осени)
Широколистые клены с ветвей осыпают лето,
Первой хрупкостью льдинок утро встречает пруд,
Над миром, маем умытым, над миром, июнем согретым,
Августовские созвездья в ручьях, не дрожа, встают.
Осень. В такое время хочется выйти к двери.
И первому встречному ветру вылиться через край.
Но он, не поняв, уходит, а может быть, не поверив
И не сказав, расставаясь, ласкового «прощай».
За эту весну и лето мы старше и выше стали,
Но мы пронесли над солнцем солнечную мечту.
В глазах твоих серых весны ни разу не отцветали,
И лето в твоих улыбках и в первом еще цвету.
Мы снова с тобою вместе, мы снова с тобою рядом.
Долго или недолго не виделись мы с тобой,
Ведь, кроме тебя, дорогая, мне очень немного надо:
Работы, стихов и неба, не вянущего зимой.
Девушка плачет…
Девушка плачет, плачет сухими глазами,
Непрошеный ветер играет ее волосами.
И ветка не к часу шутливо касается шеи
Мохнатой, недоброй, колючею лапой своею.
Девушка плачет и держит конверт голубой,
Надписанный чьей-то чужой, незнакомой рукой…
И ветер все шутит, играет ее волосами,
И девушка плачет, плачет сухими глазами.
Письмо о почтальоне
Он проходит грубоватый,
В рыжеватых сапогах,
Тихий, смуглый и горбатый,
С бандеролями в руках.
Он проходит, и из окон,
Перевитых кисеей,
Видит он кудрявый локон,
Обесцвеченный весной.
Недосказанные речи,
Недопетые слова,
Недорадостные встречи,
Неземная синева,
Голубые сны и ночи.
Дни. Молчанье. Тополя.
Васильки. Дороги. Впрочем,
Вся огромная земля.
Птицы, радости, закаты
У него в больших руках…
Он проходит грубоватый,
В рыжеватых сапогах.
Он проходит через села
С непокрытой головой,
По-весеннему веселый,
По-весеннему хмельной.
На него с тяжелым стоном
Псы несутся на цепях…
Вот таким вот почтальоном
Я мечтаю быть в стихах
И нести ветрам навстречу,
Хоть дорога и крива,
Недосказанные речи,
Недопетые слова.
И пройти с огромной ношей
Через тучи и грома
Мимо девушек хороших,
Ожидающих письма.
Постучать у дальних окон
И, укрытый тишиной,
Увидать кудрявый локон,
Обесцвеченный весной.
Январь 1935 г.
Сны
Я не знаю, надо иль не надо
Сны свои рассказывать в стихах.
Только возле города Гренады
Я сегодня ночевал в горах.
Я видал, как проходили грозы,
Слышал, топали издалека,
Проплывали верхом бомбовозы,
Низом проплывали облака.
После снов тяжелых, после боя,
После гулких вздохов батарей
Небо над Испанией такое,
Как весной над Родиной моей.
Я хожу по улицам суровый,
Сплю под дребезжанье гроз.
В комнате моей шестиметровой
Запах пороха мадридского и роз.
Из садов распахнутых Гренады,
Не увядших на крутых ветрах…
Я не знаю, надо иль не надо
Сны свои рассказывать в стихах.
Если звездными ночами снится,
Как расходятся во тьму пути,
Значит, сердцу дома не сидится,
Значит, сердцу хочется уйти.
Но оно не скажет мне ни слова,
Я пойму его по стуку сам —
К опаленным подступам Кордовы,
К астурийским рослым горнякам
Рвется сердце. Сквозь дожди и ветры
Путь его протянется, как нить…
…На пространстве в шесть квадратных
метров
Разве можно сердце уместить?
Пусть выходит сердце, как победа,
Как луна к раскрытому окну,
К черноглазым девушкам Овьедо,
Отстоявшим пулями весну.
И они, уверенны и ловки,
Проходя сквозь орудийный дым,
Зарядят тяжелые винтовки
Сердцем сокрушающим моим.
Валентин Шульчев
Дождь
Тишина, расстрелянная громом,
Молния сквозь тучи — наугад.
Небо ливнем гулким и весомым
рухнуло на пашни и луга,
На краю весны, в зеленом мае,
дождь упал на рощи и сады,
молодые травы приминая
тяжестью стремительной воды.
И казалось, он, широкий, мглистый,
ни границ не знает, ни застав,
Он ревел, бригаду трактористов
вдалеке от табора застав.
Молнией разя и угрожая,
он прошел, неукротим и прям.
Он гремел во славу урожая
и ручьями прыгал по полям.
И потом, дотла растратив ярость,
напоив тугую землю всласть,
вдруг иссяк.
И тучи рваный парус
медленно уходит накренясь.
И уже дождя литые зерна
тают в обсыхающей траве.
Солнечный, проветренный, просторный,
блещет мир зеленым, синим, черным —
радостней, чем прежде, и новей.
И тогда в распахнутую озимь
сходит вечер, теплый и простой.
И, почти не опираясь оземь,
расцветает над моим колхозом
радуга в оправе золотой.
1938 г.
Утро
Распахнуты настежь просторы,
и камни теплы, как ладонь.
Заря раздавала озерам
веселый весенний огонь.
И простоволосые травы
вставали у рек на часы
в серебряной тонкой оправе
из самой прозрачной росы.
Еще не шелохнутся клены,
омытые вешней грозой,
под небом, до дна застекленным
высокой сквозной бирюзой.
Но мир, по-весеннему новый,
прохладой утра налитой,
от легких туманов лиловый,
от первых лучей золотой,
такими немыми утрами
звенеть и смеяться готов,
одетый в широкое пламя
веселых и чистых цветов.
О первых плодов позолота!
О темный загар на руке!
И песню веселую кто-то
в луга обронил вдалеке.
У реки
Там, где хата обгоняет хату,
убегая взапуски к реке,
по крутому выцветшему скату
светлый ветер ходит налегке.
Расписные яркие березы
там стоят, крыла свои воздев.
И река, прозрачная, как слезь,
что-то повторяет нараспев.
И стада, раскрашенные пестро,
по реке проходят прямиком.
Свечереет. И потянет остро
кочевым пастушьим огоньком,
теплой ночью с месяцем двурогим,
липами и сыростью лесной,
влажным сеном, детством босоногим,
травами, цветами и весной,
песнею, водящей хороводы…
И тогда, багряный, как плакат,
падает в развернутые воды
деревенский медленный закат.
И темнеют яркие березы,
в тишину крыла свои воздев…
Только речка, светлая, как слезы,
что-то повторяет нараспев.
Погоня