Варлам Шаламов - Колымские тетради

Когда я плелся еле-еле
На зов обманный огонька,
В слепящей и слепой метели
Меня вела моя тоска.

Я повторял твои простые,
Твои прощальные слова.
Кружились горы золотые,
Моя кружилась голова.

В голодном головокруженье,
В знобящей дрожи рук и ног
Двоилось каждое движенье
Ветрам упрямым поперек.

Но самой слабости сердечной
Такая сила придана,
Что будь метель — метелью вечной,
Со мной не сладила б она.

Мне все казалось — вместе, рядом
С тобой в пурге вдвоем идем,
Глядим двойным горячим взглядом
На землю, залитую льдом.

И вдвое я тогда сильнее,
И вдвое тверже каждый шаг.
Пускай и боль вдвойне больнее —
Мне легче севером дышать.

Едва ли, впрочем, в той метели
Хотя б один бывает звук
Похож на стон виолончели,
На глубину скрипичных мук.

Но мы струне не очень верим,
И жизни выгодно сейчас
Реветь на нас таежным зверем,
Пургой запугивая нас.

Я верю в жизнь любой баллады,
Любой легенды тех веков,
Какие смело в двери ада
Входили с томиком стихов.

Я приведу такие сказки,
Судьбу Танкредов и Армид,
И жизнь пред ними снимет маску
И сходством нас ошеломит.

Я с отвращением пишу,
Черчу условленные знаки…
Когда б я мог карандашу
Велеть не двигаться к бумаге!

Не успеваю за моей
В губах запутавшейся злостью,
Я испугался бы гостей,
Когда б ко мне ходили гости.

И в угол из угла стихи
Шагают, точно в одиночке.
И не могу поднять руки,
Чтобы связать их крепкой строчкой.

Чтоб оттащить их в желтый дом,
В такую буйную палату,
Где можно бредить только льдом,
Где слишком много виноватых.

Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя.
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя.

Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.

Мы ночи боимся напрасно —
Цветы изменяют свой цвет
Затем, чтобы славить согласней
Полуночный, лунный ли свет.

Хочу, чтобы красок смятенье
И смену мгновенную их
На коже любого растенья
Поймал мой внимательный стих.

Оттенки тех огненных маков,
Чернеющих в лунных лучах,
Как рукопись полная знаков,
Еще не прочтенных в ночах.

Что резало глаз и пестрело,
Теперь для того смягчено,
Чтоб смело из ночи смотрело
В раскрытое настежь окно.

И встретится с ищущим взглядом,
И в дом мой поспешно войдет
Шагать и поддакивать рядом,
Покамест не рассветет.

О тебе мы судим разно.
Или этот емкий стих
Только повод для соблазна,
Для соблазна малых сих.

Или он пути планетам
Намечает в той ночи,
Что злорадствует над светом
Догорающей свечи.

Может, в облике телесном,
В коже, мышцах и крови
Показалось слишком тесно
Человеческой любви.

Может, пыл иносказанья
И скрывает тот секрет
Прометеева страданья,
Зажигающего свет.

И когда б тому порукой
Был огарок восковой,
Осветивший столько муки,
Столько боли вековой.

В заболоченной Чукотке,
У вселенной на краю
Я боюсь одной чахотки —
Слишком громко я пою,

Доставая из-под спуда,
Из подполья злого дня
Удивительные руды
С содержанием огня.

Для моих усталых легких
Эти песни — тяжелы.
Не найду мелодий легких
Средь сырой болотной мглы.

Кровь густая горлом хлынет,
Перепачкав синий рот,
И у ног моих застынет,
Не успев всосаться в лед.

Вернувшись в будни деловые
С обледенелых синих скал,
Сегодня, кажется, впервые
Я о тайге затосковал.

Там измерять мне было просто
Все жизни острые углы,
Там сам я был повыше ростом
Среди морозной, жгучей мглы,

Где люди, стиснутые льдами,
В осатанелом вое вьюг
Окоченевшими руками
Хватались за Полярный круг.

И где подобные миражи
Не сказка и не болтовня,
Подчас ясней бывали даже
Видений яви, света, дня.

Где руки — мне, прощаясь, жали
Мои умершие друзья,
Где кровью налиты скрижали
Старинной книги бытия.

И где текли мужские слезы,
Мутны, покорны и тихи,
Где из кусков житейской прозы
Сложил я первые стихи.

Вернись на этот детский плач,
Звенящий воем вьюг,
Мой исповедник, мой палач,
Мой задушевный друг.

Пусть все надежды, все тщеты,
Скользящие с пера,
Ночное счастье — только ты
До раннего утра.

Прости мне бедность языка,
Бессилие мое,
И пребывай со мной, пока
Я доскажу свое

Ты смутишься, ты заплачешь,
Ты загрезишь наяву.
Ты души уже не спрячешь
По-июльскому — в траву.

И листы свои капуста
Крепко сжала в кулаки,
И в лесу светло и пусто,
И деревья — высоки.

Раскрасневшаяся осень
Цепенеет на бегу,
Поскользнувшись на откосе
В свежевыпавшем снегу.

Упоительное бегство
Прямо с поезда — и в лес,
Повторять лесные тексты
Ускользающих чудес.

То, на что способны астры,
Пробужденные от сна,
То, что лилий алебастру
Сообщает тишина.

То, что каждое мгновенье
Изменяет вид и цвет.
Для его изображенья
И возможности-то нет.

Может — это просто звуки
В совершенстве чистых нот,
Как цветы, сплетают руки,
Затевая хоровод.

Старой тайны разрешенье,
Утвержденье и ответ
В беспорядочном круженье
Этих маленьких планет.

Над развернутой бумагой
Что-то тихо прошуршав,
Наклоняются, как флаги
Не знакомых мне держав.

И сквозь ветви, как «юпитер»,
Треугольный солнца луч
Осветит мою обитель
До высот нагорных круч.

Вот и сердцу легче стало,
Ветра теплая рука
По листу перелистала
Книгу клена-старика.

Мне все мои болезни
Давно не по нутру.
Возьму я ключ железный
И сердце отопру.

Открою с громким звоном,
Со стоном и огнем.
Паду земным поклоном,
Заплачу о своем —

О всем, что жизнь хранила,
Хранила, хмуря бровь,
И вылила в чернила
Темнеющую кровь.

Химический анализ
И то не разберет,
Что вылилось, как наледь,
Не всасываясь в лед.

Свет, как в первый день творенья,
Без мучительных светил
И почти без напряженья
Пресловутых вышних сил.

Будто светит воздух самый,
Отражая светлый лед,
И в прозрачной райской драме
Освещает людям вход.

Там стоят Адам и Ева,
Не найдя теплей угла,
Чем у лиственницы — древа
Знания добра и зла.