Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Кружит ветер вешний
Мельницы крыла,
Разбудил черешню,
Что белым-бела,

Спутал в книге даты,
Разметал листы…
Сердце! Изо льда ты?
Из железа ты?

Дождь теплый перестал — и увязают ноги
В сыром, живом песке проселочной дороги,
И ловят острый дух промчавшейся грозы
И человек, и зверь, и поросли лозы,
На влажном берегу разбросанной местами…
Как башни, тополя вздымаются рядами,
И ветви мокрые — приют для воронья…
Останусь ли я бодр? И передам ли я
Всё счастье этих дней — еще покуда юных —
И эту песнь мою в чрезмерно тонких струнах?

Когда звенят черешни,
Когда они в цвету, —
Тогда узор нездешний
Я из цветов плету.

И наяву иль снится —
Всё видится одно:
Как будто бы в кринице
Лицо отражено.

Земля росой искрится,
И вся она в цветах,
Неведомые птицы
Поют в ее садах.

И мысли стали словом,
От песен светел взгляд,
Когда в цвету медовом
Черешенки горят.

Стучась в окошко, ветер завывает,
И трудно дышит пруд, свинцовым став.
Вновь замерзая, сердце отвыкает
От радостного колыханья трав.

И повесть возникает, и не тайно
Свои сплетает кружева она,
Глася о том, что молодость случайна
И старости упряма седина.

Холодный ветер, друг мой неизменный!
С деревьев отряхая зрелый плод,
Ты учишь нас любить и то, что тленно,
И что, как мир, вовеки не умрет.

Трубочист всех грязней на свете —
Он недаром слуга чистоты,
И недаром шлет строки эти
Тот, кого и не видела ты.

Неспроста за окном трамвая
Синий, в сини плывущий взгляд —
Неспроста я в строку включаю
Те слова, что уже не звучат.

То, что в ком-то, как медь, тускнеет,
Сон, что днем унесет суета, —
Для меня даже смерти сильнее,
Чем сладчайшие слаще уста.

Нет, без артистов и жонглеров
Затянет тиной наши дни!..
Сверкая, свет реклам на город
Льет поэтичные огни:

Взблеснут — и гаснут на мгновенье…
Сплетенье улиц — в их огнях,
И оживают павших тени
На запыленных витражах.

Экран мельканием слепящим
В толпу марионеток шлет
Тех, что в пустыне путник спящий
В сны одинокие зовет.

Друзья чужими стали вроде,
Чужой меня родным назвал…
Погибнем мы на повороте,
Не одолевши перевал.

Все, кто, до боли стиснув зубы,
Идут и не бинтуют ран
Под несмолкающие трубы
И под жестокий барабан,

Те, для которых цифра восемь
Обводит мерно день за днем,
Падут в траву у светлых сосен
С непрояснившимся лицом.

Как горько, тяжко, как без меры
Прекрасно рухнуть у межи,
Где пронизали сумрак серый,
Звеня, грядущего ножи!

Любовь живет, как мир огромный…
И в многоликости живет
Цвет, Афродите посвященный;
Он в новом, вечно обновленный,
Всегда по-новому цветет.

О кавалеры улочек глухих,
Романтики соломенские в клешах!
Не та ли боль затаена и в них,
Любовь и гнев с огнем не тем же схожи?

Протремте же чванливые пенсне,
Вглядимся в мир причудливейшей лепки!
Жестока жизнь, но смерти не страшней,
И потому ее объятья цепки.

Число звериное исчислив
И точно взвесив на весах
Всё, что, плывя пылинкой в высях,
Теряется в глухих веках,

Наметив строго и сурово
Пути в сплетеньях голубых,
Ведешь к каким чертогам новым
Ты, что красу огня живого
Похитил у богов хмельных?

И где же, у каких развилин
Столкнутся, у каких крестов —
Такие три враждебных силы,
Как голод, ненависть, любовь?

Какими ветками повита,
Какою святостью свята,
Водою вечною омыта,
Для Адониса Афродита
Раскроет страстные уста?

Как лес, как мачты радостных флотилий,
Взметнулись руки в темноте глухой.
Где сила та, что этой вечной силе
             Прикажет: стой!

Бескровным жилам дайте ток багровый
И телу — пламень солнечных лучей!
Пусть будет синь, пусть будет гимн сосновый
И золотое кружево ветвей!

Вот первый день творенья! Разум первый
И первый возглас! Первый цвет и зверь!
Крепчайте в грозах и морозах, нервы!
             Живущий, людям верь!

Опять «Тадеуша» я развернул,
Бумагу разложил, окно завесил, —
И шляхта вновь шумит передо мною,
И снова в романтичной позе Граф,
И рог охотничий звучит над бором,
Бросая в небо триумфальный клич.

И мастеру я удивляюсь вновь,
Что править мог уверенной рукою
Упрямым панством. В тишине слова
Опять звучат, подобно темной меди.

Но вот рука безвольно выпускает
Перо, — и женский стан в моих глазах
Уже встает, подобный ломкой льдинке…
И руки тонкие, как два крыла,
Приподымаются в порыве робком,
И в темных косах первая снежинка
Мне говорит про осень и печаль.

Осенний холодок, над пажитью синея,
Раскинул свой шатер широ́ко над землей,
И тучные плоды, как вымя Амальтеи,
Набухли соками, и луг звенит травой.

О, сердце, радостью осенней налитое,
О, сила синих жил и мыслей щедрый всход!
По свету бы пройти, как солнце золотое,
С улыбкою сходя за медный небосвод.

Мне не прославиться высокими делами,
И в битвах, может быть, я кину меч и щит, —
Но верю, что земля вновь зацветет садами,
И новый плод зачнет, и новый плод родит!

Ласточки летают — им летается,
А Ганнуся любит — ей пора…
Как волна зеленая, вздымается
По весне Батыева гора.

Гнутся клены нежными коленями,
В черной туче голубь промелькнет…
День-другой — и птицами весенними
Мы всплывем в лазурный небосвод.

Пусть же кружится Земля, вращается
Хоть вкруг лампочки, как встарь, быстра!
Ласточки летают — им летается,
А Ганнуся плачет — ей пора…

«Больше перцу в слово, больше перцу!
Нёбо нынче твердое у нас!
Ни к чему Гораций да Проперций, —
Эра электричества сейчас!

Больше перцу в слово, больше перцу!
Больше пряностей — и так и сяк!»
…А поэт им скромно: «Больше сердца?»
…А они: «Ну, вот еще чудак!»