Василий Бетаки - ИТОГ РОМАНТИЗМА. Стихи 1994–1996 годов
в пустых лабиринтах портов,
И неспешная ржавь изгрызает железо бортов.
Нет ни дыма, ни паруса на горизонте...
Но в отлив осторожно потрогайте в устьях рек
Эти остовы древних судов деревянных,
И лучше не троньте
Проржавевший насквозь металлический век:
Старых бимсов и килей дерево благородно –
Ничего с ним не сделали море, время, река...
Только наша железность стареет, ржавеет уродливо,
Словно тех, пятистопных изъеденная строка...
Это колокол, а не трамвай прорывает твой сон,
И молчаньем презрительным платит тебе телефон.
ДВЕСТИ ЛЕТ СПУСТЯ
В дюнах Вандеи я как-то нашел бутылку
из-под местного вина с датой 1792 год.
Август 1792
Стол на песке у океана.
Закат зализывает раны,
Ночь надевает домино...
Маркиза, разве Вам не странно –
Стол на песке у океана,
И кони фыркают на пьяных,
А за спиной совсем темно?
(Изнанка устрицы бела,
Как перламутровые скалы,
Как недопитые бокалы
На хрусткой белизне стола.)
Тут все пьяны.
Я – не колдун,
Не ведьма – Вы...
Мы ж с Вами... Вот мы!
Светает устричная отмель
За титьками песчаных дюн.
Маркиза, встаньте с барабана:
Супруг Ваш дрыхнет, как бревно.
Маркиза, Вам ведь всё равно...
А после выпьем за шуана
То, распоследнее вино.
Август 1992
Вандеи белое вино.
Песчаный берег океана.
Умолкшим эхом барабана
Тут время отягощено.
Тут – в травы на спину свалиться,
Вглядеться в облачные лица
Сквозь эти чёрные кусты...
На рукавах летящих тучек
Мелькают белые кресты,
И – лилий всех белей и лучше –
Бегущих лошадей хвосты.
Вандеи белое вино.
Прибой. Копыта. Ветер. Скалы.
(бутылка – как веретено
судьбы...)
Даль. Дым. Колокола.
И – недопитые бокалы
На хрусткой белизне стола.
Тут все смешались, всё смешалось:
Вандеи белые кресты
Струят пронзительную жалость.
И пусть мундиры, сёдла, рвань,
Герои, нищие, злодеи,
Знамен и кринолинов ткань,
Трехцветки, лилии,
путь в Бретань,
Любовь и пудреная пьянь
Смешались на песках Вандеи –
Сквозь два столетья не видны
В траве зелёные бутылки,
Но черных водорослей ухмылки
По берегу развезены.
Роса и кровь давным-давно
Ушли в песок... Одно осталось –
Пронзительное, словно жалость,
Вандеи белое вино.
ФЛОРЕНЦИЯ
Развалясь, задыхаясь, старея,
День лежит у холмов на плечах.
Возвышается Синьория
Как пожарная каланча.
Тяжелы её флагов полотна,
Высока сетка окон пчелиных,
Зноем дышит ирис болотный
Над чернейшей бронзой Челлини.
У времен – своя картотека,
У истории – свои качели.
Черный привкус ХХ века
У иронии Макиавелли...
В пыльный полдень гляди с Понто Веккио
Как ползут желтоватые воды.
Одиночество человека
Есть последняя степень свободы.
Разморённый скукой и ленью,
Просиди хоть весь день на ступенях
В переулке у дома Данте –
Не дождёшься его возвращенья...
День уйдёт. Будет вечер длинный.
Окружат тебя жаром стены.
Резкий бег облаков старинных,
Перепутав лунные тени,
Превратит дома в гобелены,
Бесконечно сменяя картины...
Почему же ты сел на ступени
В переулке у дома Данте?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
У Челлини – чеканке учиться,
У Макиавелли – как издеваться,
А у этого флорентийца
Научиться не возвращаться...
* * *
Не на краю света,
Так на краю века
Как, перейдя Лету,
Войти в с в о ю реку?
Войти в неё дважды,
Порвав судьбы петли?
Да разве так важно,
Теченье есть, нет ли?
Коцит ли то, Стикс ли –
Различий тут нету:
Чуть ли не все стихли,
Не перейдя Лету.
И кто кому снится –
Кого ты тут встретишь
На берегу Стикса?
Одних, других, третьих...
Пенсионер важный,
Харон сосёт водку,
И напрокат даже
Тебе не даст лодку.
А вброд рискнуть – кануть.
Жди, соловей, лета,
Пока Сизиф камнем
Не запрудит Лету,
Внеся свою лепту,
Входя в свою реку –
И на краю света,
И на краю века.
* * *
На развалинах Вавилона
Бородатые львы остались.
За спиною льва – не колонна –
Указующий в небо палец –
Беспричинно и беспардонно
Он опять начинает гаммы
А на небе – тёмные ямы –
Серых туч лохматые лона...
И под гаммы танцуют устало,
Разыгравшиеся старухи,
На шершавой бумаге журналов
Откормив клыкастые слухи
Для своих лысогорских балов.
В жирных пятнах любая страница
Осыпающихся кварталов,
Но пока позолота им снится,
Завернулись в обрывки журналов
И слова и чёрствая пицца,
И танцующие непристойно
Серых туч лохматые лона...
Бородатые львы спокойны
На развалинах Вавилона.
* * *
В лилово - белом ртутном свете,
Прозрачнее чем мотыльки
Качаются в газонах эти
Немыслимые табаки.
В ночи июльской, терпкой, спелой
Их юбки – острою звездой –
Смешались с легким платьем, с телом,
С порывом ветра, с резедой...
И рядом с женщиной случайной
На эскалаторе ночном
Ноздрями тронешь запах тайны,
Которой не заметишь днём.
* * *
Я. Гордину
Вызывает безумную жалость
То, что жизнью когда-то считалось:
Парапеты, огни, мостовая,
В переулках поспешность объятий,
Эти ржавые скрипы трамвая
И кресты кораблей на закате...
Вызывает нелепую жалость
Этот новенький крест над собором,
Эти сборища, сборнички, сборы,
И заклеенные заборы
У метро – что ещё не распалось.
И ещё – бесполезная жалость
К тёмным сводам стеклянных вокзалов,
К тем прохожим, теряющим тени.
К одичанию их сновидений,
От которых на стенках осталась
Память кухонных в-гости-хождений...
И когда непонятным укором
По плащу шебуршит осторожно
Мелкий дождь ежедневного вздора –
Быть прохожим почти невозможно:
Так храбрится он, ветер осенний,
Так нелепо, отважно, несложно
Как с фасада подкрашенный город...
И прожектор подсветкою ложной
Разукрасит его, обесценит,
Перепутав прологи с финалами,
Бросит вниз на колючие тени
Фонарей, отражённых каналами.
* * *
В городских садах с цветниками,
В беседках больших, восьмигранных
Духовые оркестры играли
И качались алые канны.
А майоры в бордовых петлицах
Дирижировали оркестрами,
И не знали, что будут сниться
Всем, на клумбах оставившим детство.
Изменялись, смещались предметы:
Стали вместо петлиц погоны,
Стали вместо скамеек – вагоны
И зима обгоняла лето;
Так волчатам эвакуации
Раскрывалось всё невпопад,
И журчал кипяток на станциях,
На кривых деревянных станциях –
В полувеке тому назад.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
С трех сторон Пиренеи глядят
На рожденье безвестной речки.
Этот белый канат – водопад,
Эти черные скалы – вечность.
Брызги лет разлетаются в стороны,
А из нагроможденья камней,
Геликон, барабан, валторны –
С каждым всплеском звучней и звучней.
Как?
Опять?
До чего ж он некстати –
Тощий вальс городских садов!
Ведь на каждого больше чем хватит
Убегающих городов,
Эмиграций, эвакуаций
И газет и картонных лат...
А в конечном счёте приснятся
Только скалы и водопад.
Тут-то и вспомнишь всех отшумевших...
В воздухе пусто. Зябко взвешен
В пыли водяной рассвет.
Чернолаковых скал фон.
Остывшей земли портрет.
Капель по камню – звон, звон.
Цирк Гаварни, Пиренеи
* * *
В. Станкевичу
Мы не допили Кубок Большого Орла
И нелепой расплата за это была.
Трехсотлетнее в кубке прокисло вино,
Да и сам проржавел он, и вспучилось дно.
