Александр Хабаров - Империя зла (Книга стихов)

Ночь повсюду, спать давно пора
Или выйти в сумрак ледяной,
Прикрывая профиль топора
Мятою суконною полой,
Или, уповая на живых,
Воспарить над городом шагов,
Смут бесцельных, вкладов целевых,
Красных кнопок, ржавых рычагов…
Ночь повсюду, денег больше нет.
Кончилась дорога, сбит каблук.
Днем окликнут весело: "Поэт!"
Ночью шепчут, сволочи: "Паук…"
Ночь повсюду, словно ждешь врага
Слышь, стучит костяшками в стекло…
Глянь в окошко: белые снега
Черным снегом напрочь замело,
И не слышно ни одной души,
Хоть заплачь — напрасные труды!
Хоть всю ночь на стеклышко дыши,
Не надышишь ни одной звезды.
Ночь повсюду, допивай да спи,
Или выйди в сумрак ледяной,
Чтоб замерзнуть в мировой степи,
Посреди империи ночной,
Посреди чудес небытия,
Посреди изделий и словес;
Там, где пес каслинского литья
Самое живое из чудес…

Вот и я уснул навеки,
Пьяный сброд стрелял в меня
У заснеженной аптеки,
В дымке сизого огня.

Я упал, конечно, наземь
И, кровавя чистый снег,
Рассказал им, этим мразям,
Все, что знал про этот век.

Леденея в хлестком ветре,
Объяснил я им, козлам,
Что не числа геометрий
Делят душу пополам.

И не время нас кромсало
Я и сам был лют и свят,
Вздернув страх, как комиссара,
На фонарь у царских врат..

Рассказал я им, галатам,
Что и век сойдет снежком,
Не затмишь огня бушлатом,
Не разгонишь дым флажком.

В этой жизни счастья нету,
Хоть полмира жги в присест,
Не пробьешься шашкой к свету,
Не затмишь звездою крест…

В этой жизни нет отрады,
В этой смерти — смерти нет.
Я сказал им, братьям: гады!
Грянул колокол в ответ…

Засыпая в вихрях вьюги,
В дымке сизого огня,
Я сказал им, гадам: други!
Это вы спасли меня…

Я встану затемно, и мне Господь подаст
Всего, что я просить уже не в силах
Он сам, Господь, от всех щедрот горазд
Убогих оделять, больных и сирых.

А я не сирый, даже не больной,
Ну, чуть убог… Иное — исправимо.
Чего просить мне? Крыльев за спиной?
Тепла побольше да поменьше дыма?

Земную твердь снегами замело,
Следов не счесть, да к небу нету хода…
Весь мир осел узором на стекло,
И вместо смерти — вечная свобода.

Чего уж тут выпрашивать, молить
В безвременье, где даже век — минута.
Я помолчу, мне незачем юлить
Перед лицом Творца и Абсолюта.

Мне незачем пенять на вся и всех,
Шарахаться шагов и резких свистов,
Я всех людей простил за глупый смех,
Я даже раз просил за коммунистов,

Но за себя? Нет прихоти чудней
Выпрашивать, теряясь в общем гаме,
Того-сего… успехов, денег, дней
Огня не замечая под ногами…

Над затылком — небо в сером.
Под ногой — клубок измен.
Жаль, не стал я офицером,
Не погиб за город N.

А ведь мог бы, в черной форме,
Заточив десантный нож,
Отсекать гнилые корни,
Корчевать вражду и ложь.

Обошла меня планида.
Бился лбом за мирный лад.
Примеряет нынче гнида
Мой полковничий бушлат.

Звонкий нож — любовь моя, услада
В горечи, печали и тоске.
Ничего мне, бедному, не надо
Нож за пояс, крохи в туеске.

Вот и вся моя простая ноша.
А как будет враг одолевать
Прибегут и Саша и Алеша
За меня, бедняжку, воевать.

Отомстят за всю мою обиду,
Отвоюют хлеб да виноград…
Звонкий нож, что я носил для виду,
В чудище косматое вонзят.

Ночь упала нищенкой к ногам.
Только ничего я ей не дам.
Не люблю я нищих… И, ва-аще:
Что за нищета в таком плаще?

Друг мой, Сугробов, пишу издалёка,
Здесь вечное лето.
Здесь нам, как позорным волкам, одиноко…
Читал ли ты Фета?
Здесь времени нету, и слиты едино
И звезды, и росы…
Читал ли ты Блока? Ведь Катьку-б…
Убили матросы.
И многих они убивали штыками,
Но нас не посмели.
А помнишь, как небо — вздохнет облаками
И дремлет в метели?
И мы, как бродяги, бредем гололедом
Ничто нам не любо.
А помнишь, когда-то я пьяным уродам
Читал Сологуба?
Вот так-то, Сугробов… Ошиблись мы где-то,
Не то мы читали…
Учились, наверное, зря мы у Фета,
По Блоку вздыхали.
Идем спотыкаясь, не зная ночлега,
О Боге — ни слова…
Здесь вечное лето, а мы-то из снега,
Птенцы Гумилева…
И где-то далёко — окраина града,
Сторонка родная, Родная,
Сугробов, страна снегопада,
Земля ледяная.

Вот так, Сугробов… Кончилась зима…
Сошла с ума проклятая природа,
Пустеют в марте наши закрома
Ни хлеба там, ни бражки… Год от года
Какой-то хлыщ бомбит все веселей
Рабочего, колхозника, поэта…
Я в феврале не досчитался дней
И в ночь всю ночь палил из пистолета.
Уж лучше бы опять — снега, снега
Засыпали до крыш и душ округу;
В тебе, Сугробов, вижу я врага,
Но будешь замерзать — подам как другу
Ладонь свою — в ней вечное тепло,
Она двенадцать женщин обнимала,
Я вытащу тебя, снегам назло,
Из самого смертельного провала…
Ты не умрешь нигде и никогда,
Ты не исчезнешь тенью между черни,
Не пропадешь меж пил и пней труда,
Под солнцем дней или во тьме вечерней…
Давай, Сугробов, в мире ледяном
Останемся до ангельского зова,
И думать будем только об одном,
А прочее, видать, не стоит слова…
Не скажем никогда и никому
Куда несло нас в мировом угаре,
В какую мы заглядывали тьму,
Откуда мы возникли, Божьи твари…

Длился день, как бездна. Я упал,
Я летел в неведомое "нет".
Кто-то крикнул сверху: "Кончен бал!"
"Неизвестно…" — я шептал в ответ.

Вот уж пронеслись труды, дела,
Мягкие постели, нар ряды,
Кремль, Адмиралтейская игла;
Промелькнуло имечко — Берды.

Женщины в нарядных кружевах
С легкостью парили в вышине
Я летел в оковах и в словах,
Не до женщин нынче было мне…

Падал я, как падают слепцы
С шатких крыш, с невидимых краёв.
Падал я, как падают птенцы,
Думая, что лучше нет миров,

Чем вот этот, вольный и пустой,
Мир летящих и тяжелых тел…
Как и все, я грезил высотой,
Как и все, упал, а не взлетел…

Отблевались правдивые рты
Черной кровью и ложью хмельной.
Кто послабже — бормочет: "Скоты…"
Кто отважнее — шепчет: "За мной!"

Ветер сдул с твердокаменных лиц
Всю росу, что соленой была…
Те, что справа — попадали ниц,
Те, что слева — сжигали дела…

И теперь — ни взлететь, ни пропасть,
Стой столбом — хорошо бы не сесть…
Где же эта хваленая власть?
Где же эта каленая месть?

Ничего. Шепоток с ворожбой,
Гулкий шаг да калиточный скрип.
Присягал на экран голубой
А потом по-геройски погиб.

За слова, за враждебный песок,
За вонючий бензин в колеях
Принял смерть, как герой, за кусок,
А мечтал — безымянным, за страх.

Видно, вовсе я не был мальчиком.
Все забыто, как пьяный сон.
Я вознесся теперь автоматчиком
над одной из сибирских зон.

Малой властью, но полной мерою
наделил нас отец-командир.
Днем на мушке держу все серое,
ночью — целюсь в преступный мир.

Ох, вздремнуть бы в ночную порушку
Пусть приснится родимый дом…
Да боюсь, как бы в спину "пёрышко"
не вонзилось смертельным льдом.

Воля вольная точит финочку,
горе горькое спит в бреду.
Снится мне, что бегу по зимничку,
Замерзаю на хватком льду.

И сбежал бы лесной порошею,
Пусть пригреет меня она,
Словно женщина нехорошая,
Ледяная моя страна…