Евгений Плужник - Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Туман стеною. Загудит в лицо
Злой ветер и коням растреплет гривы,
И засквозит вдруг рыжее кольцо
Там, где нырнуло солнце в сумрак сивый.

Вновь моросит. Кожух дождем набряк,
В сон низко клонит отворот кожуха.
Но кони в гору не идут никак —
Тяжелая дорога так разбухла!

Слезаю с воза и одним плечом
Толкаю сзади — ну же, вороные!
Не разберешь, что по лицу течет,
Горячий пот иль капли дождевые…

Что за безлюдье! Слышу голоса…
Нет, это стонет под ногами глина…
А если впрямь она такая вся —
Влюбленная в электростолб краина?

Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи,
Все усыпляя во дворе и в хате…
И кажется — додуманы твои
Все думки, и играть стихами хватит!

Ну разве что одну вписать в альбом
Без лишних слов и даты, ибо
Стиху и хутору — обоим
Пришла погибель.

Мужик, близ леса скашивая жито,
Об желтый череп косу зазубрил…
Чья и за что была тут жизнь убита,
Кто, за кого тут голову сложил,
Ему едино…
                  Тут, на месте боя,
Родится жито тучное, а то,
Что землю сдобрил человек собою,—
Ничто…
Косарь поник над вещью дорогою,
Своей косой, что череп пощербил,
И, череп тот отбросивши ногою,
— Поразбросало вас, — проговорил.

Нежна сухая линия плеча,
Твоих локтей — по-детски острых,
А уж не раз тайком я замечал:
Глаз интерес, и страх, и слезы
Взрываются вдруг вызовом, и смех
Слетает с уст…
                     О девушка, ты — женщина!

Ах, флейты голос над рекою —
И синий день, и даль, и ты!
Легко со светлою такою,
Как голос флейты над рекою,
Плыть наугад на зов мечты.

Пускай же лодку за водою
В раздолье дня, что синеват.
Неистовство — быть молодою,
Покой — плыть быстрою водою,
Безумие — жить наугад!

Она спустилась к морю. Кто она,
Ей все равно теперь, как этой пене.
…Да и не все ли мы — единство сна
В пустой и мимолетной перемене?

Ленивый жест — и под ноги ложится
Прозрачный венчик — брошенный платок,
И на стебле высоких стройных ног
Цветок тяжелый жарко золотится —
И вся она нетронуто нага!

Спадает вал… Немеют берега.
И снова плеск. И снова все смолкает…
То розовыми пальцами нога
Пучину бирюзовую смиряет.

И открывает лоно ей свое
Величье вод, что всем ветрам открыто,—
Как бы назад приходит Афродита
В тот белый шум, что породил ее.

Над городом гуси вчера пролетали,
Над каменным местом в ночи…
Сжать сердце себе повелел от печали:
Молчи, ты безумно, молчи!

Довольно скорбей и мечтаний без цели…
Все это глядит со страниц.
Ты слышишь, — вчера тополя облетели:
— Тсс…

О девочка тихая, боль и печали,
Вечерняя греза моя!
Над городом гуси вчера пролетали…
А я?

Когда-то я девочку встретил мале́ньку
Там, где земля Днепром расколота,—
Из воды выбирала в жменьку
Синее золото.

И были тогда небеса без края.
Помоги мне, дядя, немножко!..
…А у самой нет глаз — сверкают
Две волошки[1].

Девочка! Лучшая из химер!
И зачем тебе это золото?
…Уж мне не смеяться теперь
По-старому, глупо-молодо.

Ночь… а челн — как сребристый птах!
(Что слова, когда сердце клокочет!)
…Не спеши, не лети, развевая прах,
Ненадежный ты мой челночек.

А над нами, под нами горят мечты…
А внизу и вверху глуби́ны…
О, какой же прекрасный ты,
Мир единый!

Прекрасен мир в ночи,
Бесформенный. Безликий. Смерти ложе.
…Молчи, молчи!
И кто и что сказать тут может?

Иль пустота потусторонних сфер
И бесконечность мирозданья-клетки
Не вся исчерпана теперь
Учебником для семилетки?!

Воистину прекрасен мир в ночи!

Бушует море. Каждый новый вал
Вздымает бездна, грохоча и воя…
Весь хаос вод беснующийся шквал
Исторг из глубины покоя!

И странно знать, что где-то в глубине
Ничто морские толщи не волнует,
И лишь дельфин в застывшем табуне
Детеныша и учит, и балует!

О хаос, узнаю тебя!

Опасайся неба ночного!
Для его немой пустоты
Мало значит твой взор. И много —
Коль ей душу откроешь ты.

Зачарует. Проспит. Стушует.
Как? Откуда?.. Навек… Твой дух
Потому и мятется всуе,
И колеблется…

             Бойся, друг!

Напишешь, рвешь… и пишешь снова!
Не так, не то… увы, увы…
Пока прогнивших слов полову
Не выметет из головы.

И дрогнут губы… Дни унылы,
И скукой истина полна:
Хоть все слова собрать, мой милый,
Души не вычерпать до дна!

Пусть нервы жгут огнем, пусть скован
Ты вдохновенья холодком —
Умей зевнуть с лицом спокойным
Над неоконченным стихом.

Линяют краски… Голоса в тени…
И души тише… Но души не трогай.
И эту тишину в себе храни,
Как редкий дар, великий и убогий.

Так и живи: ленись или трудись,
Тащись иль в ногу ты иди с судьбою,
Но только оставаться берегись
Наедине с собою!

Чем меньше слов, тем высказаться легше.
Сгребай, поэт, их намели метели.
В безумном колесе вращайся, векша…
Ах, тщетный бег!
Ах, тщетный труд без цели!

Что можешь высказать? Ума чужого
Про наше сердце домысел готовый?
Печаль размаха мирового
В масштабе хутора глухого?

Твори!
Твори!

Дикий сон мне каждой ночью снится:
Я — скрипач в пивнушке «Mon Ami»,
Выдаю гостям такого Гриця[2],
Как никто на свете, черт возьми…

А они, выкрикивая хлипко,
Пьяно плачут, всех и вся бранят…
Завывай, потягиваясь, скрипка,
Разливай густой горячий смрад!..

Но все тише и печальней звуки,
Все развязней жесты и слова…
Головы́ не слушаются руки,
Ниже, ниже никнет голова…

И тогда мгновенным пьяным взрывом
Истина взрывается навзрыд,—
На руках, что держат кружки с пивом,
Чья-то кровь парует и кипит!

Ширится пивнушка и двоится…
И в кровавый дым погружены
Синие погибельные лица,
Плач и визги — дики и пьяны!

Круг убийц и трупов все жесточе.
Я, скрипач пивнушки «Mon Ami»,
Вою так в лицо ослепшей ночи,
Как никто на свете, черт возьми.

Я отныне за себя спокоен,
Новый быт я целиком приемлю:
У моих знакомых, как и прежде,
По субботам — ровно в десять — пулька!
Соломон Борисович Фурункул,
Что главбух какого-то центртреста,
Журналист Макуха-Подорожний,
Я и, член трех-четырех комиссий,
Сам хозяин; общество что надо.
Вежливость, внимание, корректность.
Come il faut, — сказать бы по-французски…
А товарищ Соломон Фурункул
Даже курит редкие сигарки!
Жесты плавны, голоса ленивы…
— Пас… Куплю-с… А мы его валетом…
И никто не улыбнется даже,
Оставаясь при восьми без взятки,—
Высший тон сего не допускает!
А когда, уставши от ремизов,
Мы зеленый стол на время бросим,
Нас хозяйка угощает чаем
В комнате уютной и просторной,
Где ведутся чинно разговоры
Про спецставки, про высокий полис,
Про упадок общий и частичный,
Про Париж, немного про валюту,
Но, конечно, больше про культуру —
Близкие, болезненные темы!
Но все это мягко и спокойно,
Как и должно, где хрусталь и бронза,
Свежий кекс и ямочки на щечках
У хозяйки Мавры Николавны.