Мария Покровская - Творчество Лесной Мавки

 В волчью стаю уйду.
 По следам, запорошенным стужей.
 Ночью снег, как стекло, беззащитные лапы режет.
 Что бродить средь людей со своею ненужной
 И такою упрямой, почти что ослепшей надеждой.
 В волчью стаю уйду.
 И приму волчий кровный закон.
 На звериной тропе свое сердце живое
 Под бессмертный шиповник тихонько зарою —
 До лучших времен.
 В волчью стаю уйду…

 Судорогой искаженный лик…
 Кто к тебе сумеет приклониться,
 Кто отпустит боль твою, как птицу,
 Бьющуюся в сердце, как в силке?
 Я незваной о тебе молюсь,
 Изгораю свечкою упрямой.
 Перекрестки распинают Русь
 Между кабаком и белым храмом.

 Да мне все равно, дьявол ты иль святой,
 Для меня ты — навеки родной.
 Не с белой свечою — с горькой лучиной
 Встречать выхожу…
 Я знаю все, что было на рваных твоих дорогах —
 Дух, да зарево, да блуд на крови.
 И я вымолю прощенье тебе у Бога
 Чистой болью своей любви.
 Город застыл, как жадная плаха.
 Больно, больно ранят ласки неживые.
 Засмеялся дико, да рванул рубаху —
 Раны ножевые.
 Под луною черны — раны ножевые.
 Я у земли-матушки зелье попрошу,
 Да на белой зореньке раны залечу.
 Только ни у лекарей нет, ни у земли
 Зелья сокровенного — душу исцелить.
 Да мне все равно, дьявол ты иль святой,
 Для меня ты — что сын родной.

 Тот город бездной сотворенный
 И корчится в бреду…
 Я отыщу твой дом бессонный,
 Сквозь тьму, сквозь бред — приду.
 И с лика города сотрется
 Угар больных ночей.
 Там в темноте зажгутся звезды
 В ответ твоей свече.

 К сероглазому мальчику нежность
 Беспробудной, берложной души твоей…
 Там сивилла — зима косматая
 В беззащитные окна глядит.
 Этот блеск декораций подгнивших —
 Русь престольная — крыс возня, —
 не поймет сероглазый мальчик.
 Успокой беззащитную кровушку.
 А мое окно грустью теплится,
 только слепнет свет на снегу.
 Сероглазого мальчика сыном
 мое сердце зовет.
 И тоскою по колыбели
 я пою в холодном дому.
 Приходи. Я поведаю тайну.
 Сохранит тебя, обережет —
 наш родимый, еще не рожденный,
 о котором молю Богородицу…

 - Грешна, отче, грешна я:
 уберечь не сумела.
 Как сыночка русого
 не сберегшая мать…
 - Не раскаешься, раба Божия:
 без венца, без причастия
 любишь смутьяна, срамника
 с речами безумными.
 - Да что же стали любовь
 в лохмотья греха рядить.
 В ней одной избавление,
 в ней одной и причастие.
 А венец нам — солнце Божие.
 Грешна, отче, грешна я.
 6. Гибель Распутина
 Зацепиться б за синий лед,
 удержать лютой жизни покровы.
 Да резво целятся — кто добьет,
 словно псы, ошалели от крови.
 Я босая бегу к тебе,
 я кричу над обрывом ночи.
 Вьюга, ведьма в черном платке,
 на перекрестке стоит, хохочет.

 Не отрекусь от волчьей стаи,
 не отрекусь.
 В ней застится и убегает
 неприрученная, святая,
 моя поруганная Русь.
 Хрипят на рыжий месяц волки,
 искрится снег на серых холках.
 Мы все запомнили осколки
 людского злобного свинца.
 Не отрекусь от волчьей стаи,
 не отведу мишень живая —
 терново-звездного венца.

 Стонала Русь в зверином лике,
 свинцовый путь себе пророча.
 Два карих взгляда мой и волчий —
 скрестились на обрыве диком.
 Да лучше к лютым зверям уйти,
 лучше издохнуть в волчьем яру,
 чем шутом сумасшедшим корчиться
 на людском кровавом пиру.

 Бродит в выжженных городах
 серая стая.
 На оскаленных площадях
 волчьи свадьбы.
 Век черный! Не дай Бог прозреть
 судьбою державы.
…Рассвет. На оконном стекле
 семь капель кровавых.
 Больше кровь не заговорить.
 Вижу сны как огонь золотые
 и расстрелянный детский лик
 над пустыми степями России.

 Ты воскреснешь, Русь,
 как Господь воскрес.
 Ты воскреснешь, Русь,
 и погибнет бес —
 он вошел в народ,
 он вошел в вельмож,
 проплясал по площадям свинцовый дождь.
 Там за волчьей мглой
 щедрый свет небес…
 Ты воскреснешь, Русь,
 как Господь воскрес.

 Когда Россию бросили иуды
 безбожникам, как падаль псам,
 где некому судить — Господь рассудит,
 и власть передается небесам.
 Шатается пустой престол великой
 и одержимой демоном страны…
 Тогда и проявилась на Руси
 печаль и строгость царственного лика.
 Россию, что в безумьи бьется,
 слепая без поводыря,
 прими, Небесная Царица,
 из рук последнего Царя.

 «Чувствую себя матерью всей России и
 всего русского народа…»
 из письма Государыни Александры
 В материнской молитве
 ты стояла как в праведной битве —
 за родимых детей
 и за кровную Русь,
 а она предавала,
 ложью в очи плевала,
 материнское сердце
 Русь штыками пронзала…

 Голубица, подруга, сестра!..
 Со слезами, милая, встану я
 на колени в холодный снег,
 и на белом цветами алыми
 расцвечу твой праздничный день.
 Лебединое небо склонилось,
 сберегло молитву и крик.
 И над дикой степью России
 убиенной юности лик.

 Раненые солдаты
 звали тебя сестрицей,
 воины страшной Отчизны
 просили за них молиться.
 Не нужен венец жемчужный
 царевне в косынке серой.
 Твои сильные, добрые руки
 бинтуют с любовью и верой.
 Забытые ноты Шопена
 на черном фортепиано,
 как птичьи следы на снегу.
 Тебе некогда плакать, Татьяна,
 тебя ждут воспаленные раны,
 твои сильные, добрые руки
 искалеченных берегут…

 Не поблекли, не постарели
 ливадийские акварели,
 опаленные бедой.
 Напоенное солнцем поле,
 и церквушки крест золотой…
 За кровавым пологом боли —
 лик художницы молодой.
 Девочки русые!..
 Рана сквозит
 в темном волчицыном сердце Руси.
 Народ ее, яко потомков убийц,
 Боже, прости и спаси.

 Мама, мне снились ангелы,
 наверное, это к радости,
 большой-пребольшой радости,
 как в снежный день Рождества.
 Их крылья солнцем пронизаны,
 их смех — бубенцы хрустальные,
 а глаза у ангелов грустные —
 наверное, им жалко людей.
 Они меня звали, мама,
 с собой во дворец небесный,
 мне с ними там на рассвете
 прекрасный бал открывать.

 Помолись, Русь острожная,
 о болящем царевиче,
 твою муку приемлющем
 на поникшие плечики.
 Русь, как зоркая хищница,
 близость казни почуяла,
 нивы русские выжнутся
 окаянными пулями.
 Помолись о царевиче.
 Не с тобою, лукавою,
 ему праведно царствовать —
 править горней державою.