Дмитрий Веденяпин - Что значит луч

В тесноте скрестившихся плоскостей
Луч, как чижик, скачет туда-сюда,
Чистый Чехов — вечером из гостей,
Утром в гости: пьеса про «нет» и «да»,
Вдох и выдох… Мир, чей мир не спасти,
Ищет мира, лезет лучом в глаза,
Окликает, верит в тебя почти
Бесконечно — если тебе не за.
2005

Что такое стихи?
Гармонь в землянке?
Безутешный роман в Париже?
Или бабочка на полянке?
Бабочка — ближе.
2005

Черная голая ветка в оконном стекле.
Детский рисунок в альбомчике для рисованья.
Рощица. Черные листья на черной земле.
Ноющий ветер. Пустая тропинка. Шуршанье.

Души, как листья — на память приходит Аид.
Осень в Пицунде — на память приходит беседка.
Падают звезды, но в пыльном окошке дрожит
Центр Москвы, и все та же безлистая ветка.

Мальчик c собакой, качели, какой-то старик,
Девочка в свитере в сумраке зеленоватом,
Тающий шепот, внезапно сорвавшийся в крик,
Ванная с ржавой трубой и трехцветным халатом;

Хмурый вокзал, почему-то пустое купе,
Жуткий сквозняк, неестественно острый и резкий,
Чье-то кольцо, проблеснувшее в мокрой толпе,
Синий кораблик на серой, как дождь, занавеске.

Сон наяву, только явь как бы тоже во сне:
Полуразрушенный домик на Старом Арбате,
Низкое небо, безлистая ветка в окне,
Сумерки. Зеркало. Девочка в ярком халате.

1984

Она вошла в меня, как лодка входит в гавань,
Когда на море — шторм, на набережной — мрак,
И ветер гнет в дугу упрямые агавы
И не дает дышать, а сердце бьется так,

Как будто вдруг просвет — и страха нет в помине,
Как будто вдруг обрыв — и отшагнуть нельзя,
Как будто вдруг прыжок — и в ахнувшей долине
Стрекочет тишина и облака скользят.
1984

Сегодня на улице пасмурно и упруго.
Ветер воет, как скрипки в концертах Шнитке.
Наклоняясь друг к другу, дома ненавидят друг друга,
Сыпет мелкий снежок, как в стеклянности той пирамидки
Из Гон-Конга — богатство волшебного детства —
Впрочем, там он, конечно, был добрый, уютный и чинный,
А сегодня — колючий и резкий — смешное наследство
Мне досталось от мальчика-Луковки и Буратино.
Только вдруг оказалось, что в этой секущей завесе
Есть заветная щель, сквозь которую можно обратно
В тот удавшийся мир, в этот поезд с пейзажика Гессе,
Где все так же безоблачно, нежно, легко и понятно.
Но как только открылось, что это и вправду возможно,
В тот же миг это стало беспомощно и безответно —
Пробираться вперед — иногда до отчаянья сложно,
Но стремиться назад — это, кажется, вовсе запретно.
Утешитель-огонь, так нестрашно пылавший когда-то,
Так свободно и просто сжигавший пустые тревоги,
Замерцал, как церковная свечечка в «таинстве брата»,
Вспыхнул в самом конце сокровенной дороги.
А ведь только Ему и открыты надежды и сроки,
Облетающий лес и над полем плывущие птицы,
Только Он и способен спасти, превратив одиноких
В нераздельных, а значит заставить пробиться
Счастье, построить такое пространство,
Где бы наши слова в замечательно-слаженном жесте
Стали больше, чем нашими — огненный праздник
шаманства,
Превращающий тайное в явное страстного «вместе».
Дело даже не в том, что в пощечинах хлесткого ветра
Больше веры и прочности, больше покоя и смысла,
Чем в учебнике Эккерсли, в обществе Фриды и Педро
Под тактичным присмотром любезного мистера Пристли,
Просто вдруг для меня это облако вьюжного сора,
Грязноватой крупы, бесновато кружащей над нами,
Стало призрачно-ясным подобьем того омофора,
Что блаженный Андрей на молитве увидел во храме;
Просто вдруг этот вой, эти свисты, гуденья и стоны
Стали странно созвучны безмолвью застывшей поляны,
На которой святой в глубине сотворенной иконы
Обнимает весь мир и целует ужасные раны.
Так что хныкать — грешно, тосковать и печалиться —
стыдно,
Колкой вьюгой земля до последнего будет богата;
Дева держит покров — и под сжатыми веками видно:
Тихо падает снег, но совсем не такой, как когда-то.

1984

Между той нелепой, которую мы ведем,
И другой, счастливой, которую мы теряем —
Вертикальное облако,
Головокружительно полый объем,
Равный мере беспамятства,
Которое верхним краем
Чуть касается темени, а нижним — самого дна
Сердца, вросшего в пятки; мы словно висим над бездной,
Ухватившись за воздух; за нами стоит тишина
Неподвижно, как лестница в хлопнувшей пасти подъезда.
Что заботит притихших воров, разучившихся красть,
И с тоски возмечтавших теперь о любви и покое? —
Как войти в пустоту?
Как ее обмануть?
Как упасть,
Не сломав головы? — если, вправду, возможно такое.

1987

Даже эти шаги, даже эти следы на паласе,
Даже этот пейзаж с набегающим березняком,
Все, что было и будет, стояло тогда на террасе
В треугольниках солнца, трепещущих под потолком.

Человек в канотье с чемоданом в пустынном отеле,
Оглянувшийся на неожиданный окрик портье,
Потому что портье примерещилась кровь на постели
И лежащий ничком этот самый субъект в канотье.

Или дама в машине, закуривающая сигарету,
Наклонившись к тому, кто, умолкнув, сидит за рулем;
Чуть подавшись назад и направо, навстречу ответу;
Сигаретный дымок, как крыло, у него за плечом.

Но потом все уходит, и только в бревенчатом доме
Белокурая девочка с чайным подносом в руках,
В белом платьице, с бантом, помедлив в кухонном проеме,
Выплывает к гостям с пирогом в именинных свечах.

Но и это уходит, лишь кружатся белые мухи,
И старик-лесовик, помолясь, раскрывает уста,
Чтобы кротко и просто поведать землянам о Духе,
От которого радость, сияние и теплота.

В этих нежных волнах золотистого и голубого
Ни террас, ни машин, ни раскуриваемых сигарет;
Дверь сама открывается настежь в клубящийся свет…
Страшно: падая в небо, не вспомнить заветное слово.
1987

Жизнь моя в столбе бесплотной пыли,
В облаке, расплывшемся от слез,
В зеркале, которое разбили,
А оно очнулось и срослось.

В комнате, как в солнечном осколке
Озера, сверкающего сквозь
Листья и ослепшие иголки,
Пляшут пряди солнечных волос;

Рыбаки спускаются по склону
По траве, блестящей от росы;
Папа говорит по телефону,
Обреченно глядя на часы.

Даже в зимней обморочной давке,
В стеклах между варежек и шуб
Тонкие секунды, как булавки,
Падают, не разжимая губ;

Но не зря в серебряном конверте
Нас бесстрашно держат на весу —
Как от ветра, спрятавшись от смерти,
Одуванчик светится в лесу.

1994

Слова стоят, как стулья на песке.
В просветах между ними видно море,
И тишина висит на волоске
На волосок от гибели, в зазоре
Зари, в пробеле воздуха, в пустом
Приделе на потрескавшемся фото,
На небе, перечеркнутом крестом
Пушистыми следами самолета
И наведенной радуги; прилив
Шуршит волной, серебряной с изнанки,
И мальчик в туго стянутой ушанке
Сквозь снегопад у дома на Таганке,
Не отрываясь, смотрит в объектив,
Как в форточку в пространство пустоты,
Где прыгают бессолнечные спицы,
Как в зеркало, где — против всех традиций
Магического знанья — если ты
Не призрак — ни пропасть, ни отразиться.
1998