Юрий Вейнерт - Злые песни Гийома дю Вентре

В библейских рощах Тигра и Евфрата,
Где возвышался золотой телец
(Богатства символ, чванства и разврата),
Меж прочих жил отъявленный подлец.

Когда Господь, разгневанный вселенной,
Обрушил гнев небес на Вавилон,
Бежать успел один лишь старый слон,
И на спине его — подлец отменный.

С тех пор в Париже, не страшась тюрьмы,
Подлец паук раскинул паутину.
Меня он выжал досуха, скотина,—
Он кровь сосет! Но… он дает взаймы.

Поэты Франции! Доколь терпеть пиавку?!
На штурм! На Мост Менял! В седьмую лавку!

Благодарю тебя, Создатель мой,
За то, что под задорным галльским солнцем
(Под самой легкомысленной звездой!)
Родился я поэтом и гасконцем!

За страсть к Свободе, за судьбы стремнины,
За герб дворянский, за плевки врагов,
За поцелуи женские, за вина,
И за мое неверие в богов,

За мой язык французский, злой и сочный,
За рифм неиссякаемый источник, —
Твои дары пошли поэту впрок!

Мне на земле не скучно, слава Богу, —
Неплохо ты снабдил меня в дорогу!
Одно забыл: наполнить кошелек.

Мне хочется лежать в моей Гаскони
В могиле скромной, в глубине лесов,
И слушать, как столетний ясень стонет,
И слышать шелест трав и свист щеглов…

Нет, — в даль глядеть с высокого обрыва
На горизонт, изогнутый дугой,
Чтоб предо мной о скалы в час прилива
Дробился бы безудержный прибой…

Нет, нет! На всем скаку, с мечом прадедов
В слепой отваге на врага лететь!
Услышать, падая: «Сакр Дьё! Победа!»,
Под лязг мечей и копий умереть!

Ну, а пока я жив — с Жерменой нежной
Лежать бы я хотел. Но — безнадежно!

Чтоб в рай попасть мне — множество помех:
Лень, гордость, ненависть, чревоугодье,
Любовь к тебе и — самый тяжкий грех —
Неутолимая любовь к Свободе.

Ленив я. Каюсь: здесь моя вина.
Горд. Где найти смиренье дворянину?
Как обойтись французу без вина,
Когда он пил на собственных крестинах?

Любить врагов? Об этом умолчу!
С рожденья не умел. И не жалею.
В любви к тебе признаться? Не хочу:
Тебе признайся — будешь мучить злее.

Отречься от Свободы? Ну уж нет:
Пусть лучше в пекле жарится поэт!

Когда актер, слюной со сцены брызжа
И петуха пуская на верхах,
Вентре читает — смех берет и страх:
Как я талант свой глупый ненавижу!

Когда восторженно мне шепчут вслед
Забытые поклонниками дамы:
"Взгляни, ma chere, — Вентре! Ну да,
тот самый…
Красавец, правда? но увы, поэт!"

Или король потреплет по плечу:
"Любовник муз!" — что делать мне? Молчу
Со стиснутыми в бешенстве зубами.

"Стихи, стихам, стихами, для стихов…"
Побрал бы черт всех этих знатоков!
Меня давно тошнит от них… стихами.

Мне недоступен ход светил небесных —
Я тайны звездочетов не постиг.
И в черной магии я ни бельмеса,
И даже белых не читаю книг.

Гадать на пальцах — не в моей натуре.
И если вдруг подскажет гороскоп,
Что на Земле произойдет потоп,
Когда к Тельцу приблизится Меркурий, —

Не стану гоготать, как римский гусь,
Ни сна, ни аппетита не лишусь,
Не откажусь и от спиртных напитков:

Зачем считать созвездья в небесах?
На что мне тексты обветшалых свитков?
Свою судьбу прочту — в твоих глазах.

Когда-нибудь все брошу и уеду —
По свету Синюю страну искать,
Где нету ни солдат, ни людоедов,
Где никого не надо убивать.

Там не найдешь евангелий и библий,
И ни придворных нет, ни королей.
Попы там от безденежья погибли,
Зато Вентре в почете и Рабле.

Там в реках не вода течет, а вина;
На ветках — жареные каплуны
Висят, как яблоки… Париж покину,
Но не найду нигде такой страны!

А если б и нашел… вздыхаю с грустью:
Французов и ослов туда не пустят!

Над Францией — предгрозовая тишь…
Что будет? Голод, мор, война, холера?
Над бездною качается Париж —
Так на волнах качается галера:

Уключин скрип, усталых весел всплеск,
И монотонно-горестное пенье
Галерников, прикованных к сиденьям,
И моря нестерпимо знойный блеск…

Надежды нет: с плавучею тюрьмой
Рабы навек повенчаны Судьбой
И с ней погибнут — нет пути иного!

…Вот так и я погибну, мой Париж:
Утонешь ли в крови или сгоришь —
Я телом и душой к тебе прикован!

Агриппе д'Обинье

Сто лет спустя школяр или поэт —
Не Альда ли Мануция [11] потомок? —
Из недр архивных извлечет на свет
Моих сонетов уцелевший томик.

Сквозь мрак веков, раскрыв забвенья гроб,
Воскреснет дю Вентре на книжной полке.
Ханжи-философы нахмурят лоб,
А молодежь полюбит втихомолку:

Я гнев и гордость властно в ней зажгу —
Пускай без страха вденет ногу в стремя,
Пусть бросит жизнь наперерез врагу!..
Как колокол в дни бедствия звеня,

Стихи мои встают навстречу дням:
Готовься к бою, сумрачное Время!

Палач купил в Марселе обезьяну:
«— Ну что за умница! и так ловка!
Вот будет радость деток велика,
Когда ее учить проказам стану!..»

Недолго терла бойкая плутовка
Хвостатым задом школьную скамью:
Стащила у хозяина веревку
И… за ночь удушила всю семью.

…Болтают, обезьяны входят в моду.
Я слышал: не жалея средств и сил,
Карл Валуа готовит для народа
Забаву наподобие Васси. [12]

Молитесь, дети: Господи, спаси
От обезьян де Гизовой породы!

Бог сто веков наводит свой порядок:
Послал потоп, на ранги разделил
Господ и чернь, непьющих и кутил,
Завел чертей и ангелов отряды —
Порядка все ж никак не водворил:

Воруют все, кинжалом сводят счеты,
Принц с девкой спит, с маркизою — пастух,
Империями правят идиоты,
Попы жиреют, мрут в нужде сироты,
И Господа ругают хамы вслух.

…Когда дворцы и церкви будут срыты,
Порядок водворится — без господ:
Давно подозревает мой народ,
Что лучше быть не набожным, но сытым.

Гиз-дурачок и жирный кардинал,
Святейший Лис, сколачивают Лигу:
Готовят нам, французам, рабства иго,
А Родине — кровавый карнавал.

Их королева-мать снабжает ядом,
Брат короля им свой совет несет,
Испанцы платят золотом за всё —
Каких еще помощников им надо?

Попы, солдаты — каждый рвет свое.
Над трупами жиреет воронье,
И бродят по дорогам толпы нищих.
Растут нужда и горе с каждым днем.

Когда ж ты поумнеешь, Жак Боном [13]?
Не время ль кулаки размять, дружище?

Огнем и сталью пахнут эти дни.
Кресты, костры — и кровь. Идет охота:
Католик убивает гугенота
Под колокол аббатства Сен-Дени.

Король перебирает зерна четок,
Француза на француза натравив…
Смотри, мясник, — не сбиться бы со счета!
Смотри, не захлебнуться бы в крови!

Я все не верю: правда или бредни
Весь этот ад? Чтоб жизнь свою спасти,
Наваррский вынужден идти к обедне!
А Колиньи [14] переплывает Стикс…

Придет ли день, когда в стране моей
Не станет ни попов, ни королей?!