Расул Гамзатов - Аттестат зрелости

Я рано полюбил стихи —
Нет, не читать их с выраженьем,
А сочинять их у реки,
Шальной до головокруженья.

Мыча у серых валунов
Какой-нибудь напев старинный,
Мечтал я о предмете снов,
Который звался нежно Ниной.

Я был тем именем сражен
То ль во втором, то ль в третьем классе,
Всех наобещанных мне жен
Забывши тут же, в одночасье.

Учительницы русской дочь
Сидела на соседней парте,
И было мне глядеть невмочь,
Когда к ней обращались парни

Постарше…
Я бледнел, как мел,
И закипал, как будто чайник…
Но, наконец, настал предел
Невыносимому отчаянью.

Я написать решился ей,
Хоть знал по-русски еле-еле.
Но чем труднее, тем сильней
Стремился я к желанной цели.

Три слова —
«Я люблю тебя!» —
Мне подсказал мой однокашник,
С ухмылкою, пером скрипя,
Их начертав на промокашке.

Я русский текст переписал
В свою тетрадку аккуратно,
Не ведая, что подсказал
Приятель мой мне смысл обратный.

Ах, то признание потом
Хлопот мне много причинило,
Ведь помирила нас с трудом
Моя учительница с Ниной.

Она в Москве живет сейчас…
Мы с ней, встречаясь год от года,
Смеемся, вспомнив третий класс,
Над злополучным переводом.

Ее по-дружески обняв,
Я воскрешаю время это…
— Так значит, ты из-за меня,
Расул, впервые стал поэтом?

Я тихо отвечаю: — Да…
Лукавя прошлому в угоду,
Хотя далекой, как звезда,
Была любовь моя в те годы.

Как только приближалась ночь,
Шушукаясь между собой,
Меня ребята гнали прочь:
— Иди-ка ты, Расул, домой.

Мне был смешон их разговор
Об аульчанках молодых…
Еще, как буря среди гор,
Незримо зрел мой страстный стих.

А годы, словно облака,
Бежали, тая на бегу.
Жизнь от сентябрьского звонка
Летела к майскому звонку.

Но я никак не понимал,
В ауле нашем отчего
Все от Махмуда без ума
И песен пламенных его.

На годекане наизусть
Я Пушкина взахлеб читал,
Но романтическая грусть
Была мне все-таки чужда.

Смеясь над страстью от души,
Тогда не верил я вполне,
Что бедный Камалил Башир
Жил в нашей горской стороне.

Глотал я ночи напролет
Рассказы длинные о том,
Как краснозвездный самолет
Густой туман кромсал винтом.

И виделось мне, как горит,
От уличных боев устав,
Еще не сломленный Мадрид —
Ребячьих снов моих мечта.

Я громко вскрикивал во сне
И в бой бросался с головой…
А эта книга о войне
Мне впрямь казалась золотой.

День непогожий прояснился,
Настала ранняя весна.
Мой жеребенок превратился
В породистого скакуна.

Я незаметно вырос тоже,
Седьмой заканчивая класс.
И мой покой уже тревожил
Лукавый блеск девичьих глаз.

Но, как и раньше, для острастки
Носил я самодельный нож
И зло дразнил, вгоняя в краску,
Помолвленную молодежь.

— Где твой жених?.. —
Кричал Супе я. —
Гаджи, невеста твоя где?..
И мне казалось, что сильнее
Нельзя двух любящих задеть.

Но это шутки были все же,
Хоть с ними и жилось легко…
А первая любовь, до дрожи,
Была, как прежде, далеко.

То ль оттого, что шустрым был,
Хотя совсем зеленым,
Но у парней аульских слыл
Я лучшим почтальоном.

Написанное в тишине
Тайком в укромном месте
Бесспорно доверялось мне,
Чтобы отнес невесте.

Мне помнится, конверты те
(А делали их сами)
Были украшены везде
Цветами-вензелями.

Я их носил, прижав к груди,
Тропинкой неприметной.
И где-нибудь на полпути
Читал их непременно.

Как будто цензор, я дрожал
Над запятою каждой,
Чужой любви запретный жар
Вдыхая не однажды.

Читая о ночах без сна,
О горестных страданьях,
О зове — как взойдет луна —
Явиться на свиданье.

О пылких вздохах, море слез,
О страсти необъятной…
И этот клад я гордо нес
Прекрасным адресатам.

Одна краснела, будто мак,
Пунцово…
А другая
От вида тайного письма
Бледнела, замирая.

Но третья, статна и смела,
Насмешкой огорошив,
Прочь с глаз гонца любви гнала
С его бесценной ношей.

… А в сумерках, когда звезда
Плыла по небосклону,
Я из укрытья наблюдал
За парочкой влюбленной.

Не зги не видя, за кустом
Я трясся, как в припадке,
Не то от холода, не то
От поцелуев сладких.

Увы, чужих…
Я брел домой
И, затаив обиду,
В постель бросался с головой
И спал в ней, как убитый.

И снилось мне, что я гонца
К любимой посылаю,
Что, как костер, от письмеца
Лицо ее пылает.

Что на арабском скакуне,
Одной укрывшись буркой,
Несемся мы, обнявшись с ней,
И в дождь, и в снег, и в бурю.

Ах, детство, я прощусь с тобой
В главе этой навечно.
Сны сбудутся…
Да и любовь
Теперь уж недалече.

Почтальонская закваска
Пригодилась мне, друзья.
В педучилище Буйнакска
Поступил успешно я.

И прослыв большим поэтом,
Автором высоких од,
Я редактором газеты
Был назначен в тот же год.

Эх, печать моя стенная,
В том студенческом раю
Ты от края и до края
Жизнь заполнила мою.

Ты вполне мне заменила
В общежитье городском
Под луной свиданья с милой
И аул, и отчий дом.

Мне казалось — чудо это
Будет длиться целый век,
Если б не растаял летом
На вершинах белый снег…

И вот, наконец, наступила пора
Поведать о том мне, как солнце с утра
Вставало над миром…
И как травостой
Ягнят тонкорунных скрывал с головой.

Как птицы в раскидистых кронах дерев
Торжественный свой зачинали напев.
И эхо, за криком гоняясь в горах,
— Ээ-гей!.. —
Повторяло за ним впопыхах.

Как грозный утес опасался упасть
В ущелье, разверзшее страшную пасть.
И красные скалы в рассветных лучах
Сверкали, как искры в девичьих очах.

И как у селения два родника
Звенели, как струны пандура, слегка…
Из первого парни поили коней
Студеной струей, что слезинки светлей.

Аульские девушки шумной гурьбой
Несли от второго кувшины с водой.
Ах, знойное лето, в родимом краю
В тот год ты удвоило жажду мою.

… Прости, друг читатель, мне долгий рассказ,
Но день этот вижу я, точно сейчас.
Он испепеляет меня изнутри —
Ведь я повстречался впервые с Шахри.

Как раз в то памятное лето
Семнадцатый пошел мне год…
В селе считался я поэтом
И этим был ужасно горд.

К тому ж средь сельской молодежи
Я городским слыл как-никак —
Носил сандалии из кожи
И парусиновый пиджак.

Был и заносчивым, и смелым,
Да и работал ой-е-ей!..
Хотя считал позорным делом
Осла гонять на водопой.

Уж коль трудиться, так с азартом,
А отдыхать, так от души…
И вот однажды на базар я
С утра пораньше заспешил.

Хоть две версты туда, не боле,
Я влез без спросу на коня…
Ведь я давно уже не школьник —
В кармане паспорт у меня.

Базар…
Он кучей муравьиной
Казался с дальнего холма.
А подойдешь —
Как рой пчелиный,
Гудит людская кутерьма.

Все изобилие района
С рассвета здесь переплелось:
Кричит глашатай исступленно,
Ревет ишак ему назло.

Там туша горного барана
Мясистый выставила бок.
Хозяин отрезает рьяно
Для покупателя кусок.

Здесь мнут бока коровам тучным,
Похлопывают бычий зад.
Как будто океан могучий,
Ревет, волнуется базар.

Там унцукулец с дивной тростью,
Здесь кубачинец с серебром.
Впервые в жизни довелось мне
Такое увидать добро.

Тут гоцатлинец, там балхарец
С кувшинами на вкус любой.
Кумык с мукой, с конем аварец,
Лезгин с душистою айвой.

Вон горец у андийца бурку
Купил и привязал к седлу.
С такой не боязно ни в бурю,
Ни в снежную седую мглу.

А вот на ветках тополиных
Висят папахи —
Славный мех!..
Кому короткий, кому длинный —
Нетрудно угодить на всех.

— Эй, паренек, купи бухарку, —
Кричит хозяин бойкий мне.
— В твоей папахе летом жарко,
Я кепкой обойдусь вполне.

Прости, читатель, коль наскучил
Тебе восторженный мой пыл.
Когда бы не счастливый случай,
Он вдвое бы короче был.

Но в этот день,
Когда в зените
Оцепенело солнце вдруг,
Впервые я Шахри увидел,
Фуражку выронив из рук.

Ах, не взбреди мне до рассвета
Подняться и примчать сюда,
То не было б ни встречи этой
И ни поэмы…
Никогда.