Марк Тарловский - Молчаливый полет

До пяти часов утра,
Под разбитые шарманки,
Развевается чадра
И танцуют басурманки.

Звонкий бубен, черный глаз…
— Вам, горячим. Вам, брызгучим,
«Еще много, много раз»,
Как поется, не прискучим…

Не проездом ли гостят
Жены смуглого султана
И под вывеской «Багдад»
Тешат публику шантана?..

То не ада ль маскарад,
Не русалочий ли омут,
Что горят, да не сгорят,
Что плывут, да не потонут?..

Если правду вам сказать, —
Нами с уличной толкучки
Взяты на ночь поплясать
Три цыганочки-трясучки…

Жег ведь Блока черный глаз!
Льнула к Пушкину зараза!
«Еще много, много раз» —
До решающего раза…

Как любимая женщина, поднят бокал,
Беспокойная муть новогоднего пая…
Погодите, друзья! В набегающий вал
Погляди, невозвратный, в былом утопая!

Ты же не был никем, умирающий друг,
Ты же прихоть и бред календарной таблицы —
Дикари в пиджаках, мы столпились вокруг,
Мы сожрали тебя, капитан бледнолицый!

Благородный потомок бесчисленных дат!
Мы ломаем твой катер, от старости ветхий, —
Смертной склянкой на скатерти чарки гудят
И, как мертвые чайки, ложатся салфетки…

Кто он будет, преемник неведомый твой?
Океаном вина, как луна, молчаливым,
Он плывет из прихожей — на праздничный вой,
На двенадцатый бой с неизбежным приливом…

На юге, на юге,
В Одессе блатной
Остались подруги
Забытые мной;

Остались туманы,
Мальчишеский бред
И сон безымянный
Невиданных лет…

В неслыханном детстве
Рассеялся рев
Поборов и бедствий,
И пьяных боев.

Забыл я бульвары,
И парки, и порт;
Забыл шаровары
Петлюровских орд;

Но помню величье
Призыва «бежим!»
И в бычьем обличьи
Последний нажим —

Он мчался галопом,
Из моря в века,
Пересыпским жлобом
На шее быка;

Я помню неплохо,
Как жег он огнем,
И надпись «Эпоха»
Горела на нем…

Хрипела простуда,
И плакал вокзал,
И голос оттуда
Мне путь указал.

Я ехал из дому
И бредил Москвой,
Где путь молодому
Окупят с лихвой;

Три ночи сквозь ветер,
Таясь, как дикарь,
Я нюхал, как сеттер,
Махновскую гарь;

Усталый донельзя,
На полке своей
Я думал о рельсе,
Что мчится под ней;

Вагоны летели
На север, во мрак, —
Мне снились метели
И чудился враг;

Со степу родного
Слетались орлы,
Под красной обновой
Ходили хохлы;

Клещами испуга
Хватал переляк,
И белая вьюга
Свистела в кулак —

И снежной собакой
(Как сука — вола),
Слепой забиякой
Дорогу рвала…

Но чаша испита
И нечего ждать —
Дорога забыта!
В Москве — благодать!

Работа. Раздолье.
Советский Нью-Йорк.
В Кремле — Капитолий,
И Форум — восторг!..

Но сделано дело,
Смыкается круг —
Москва надоела,
И тянет на юг…

Со степу родного
Кивают хохлы,
Над красной обновой
Летают орлы.

Мы в перья одеты
И в розовый пух —
О, родина, где ты?
Какая из двух?

С низовий на север,
И с верху на юг —
Протянут конвейер
Взаимных услуг;

Я спутник послушный
Двух разных планет —
Я северо-южный,
И родины нет…

— Женись на южанке,
Женись поскорей —
Сажай ее в санки
Столицы своей;

Держи на ухабах,
Сжимая в руках,
Акации запах
Ловя на снегах;

И, мчась по морозу,
Любовно лелей,
Как милую розу
С родимых полей!

Эта комната со шторой,
Взмытой в утренний прибой, —
Точно шхуна, над которой
Поднят парус голубой.

Если вымпел — знак отплытий,
То и штора над окном —
Символ ветреных событий
В прытком плаваньи дневном.

Как моряк холстиной гордой
Тянет жребий кораблю, —
Я рукой, со сна нетвердой,
Шнур запутанный креплю,

И под шорох доброй шторы,
В буднях крыш и голубей,
Открываются просторы
Полных штормами зыбей…

Краса туберкулезных роз
В дому обманчива, петушья, —
Они увянут от удушья
В дыму печей и папирос…

Хрусталь, не мучь: на стол пролей
Остатки капель недопитых —
У каждой розы в легком выдох,
У каждой — шепоты скорбей.
И кашель высохших стеблей,
В последней судороге свитых…

В журавлином клину
Мне нельзя улететь —
Сердце бьется в плену
О костлявую клеть;

И, едва заскрипят
Журавли над двором, —
Я от шеи до пят
Обрастаю пером.

О, сердечный напев!
Успокойся, усни,
Замолчи, ослабев
От весенней возни!

Не унять кутерьмы, —
И кровавый комок
Белогрудой тюрьмы
Отмыкает замок.

Воля бьет напролом,
Воля любит нажим;
Сердце машет крылом —
И одним, и другим,

И, нежданно-летуч,
Окровавленный мяч
Серокрылых из туч
Вызывает на матч.

Но спортсменскую знать
В перелете на приз
Он не в силах догнать —
Он срывается вниз…

Как типографию ночную
Люблю грозу безлунной мглы —
Там гром ворочает вручную
Ротационные валы;

И молния, свинец пролив там,
С машинным грохотом, и без,
Печатает арабским шрифтом
На черном бархате небес…

Осенний галочий разгон…
Я скукой дачной снова мучим,
И снова голосом скрипучим
Ремонта требует балкон.

Вот дуб до глубины корней
Взволнован ветреным порывом;
Вот липа тронута слезливым
Дождем, молящимся над ней!

В романсовой немой тоске,
Подобная экранной даме,
Душа любуется следами
На впечатлительном песке…

Как на стынущем свадебном блюде,
На холодном овальном пруду
Берега в оловянной полуде
Ледяную стянули слюду.

И слепящими хлопьями пуха,
В белоледице пенных питей,
Как на стол, невидимка-стряпуха
Облепляет живых лебедей.