Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)
Результатами всех этих чудес, создаваемых на моих глазах, были уют, красота и безмятежность, возникавшие, словно из воздуха, и вытеснявшие за границы моей Реальности, моего Маленького Рая унылую серость и неустроенность барачной жизни.
Как и полагается в Раю, у нас с Бабушкой был собственный сказочный луг с такими огромными лиловыми колокольчиками, что среди них можно было затеряться. И этот чудесный луг приветливо встречал Волшебницу с маленькой внучкой всякий раз, когда мы его навещали. Весь этот стрекочущий и жужжащий мир со своей загадочной жизнью под бережным прикосновением доброй Волшебницы доверчиво приоткрывал мне свою хрупкость и уязвимость.
– Баба, смотри какая красивая! Кто она? Как её зовут? – ошеломленно восклицало маленькое пытливое создание. – Можно, я возьму её домой? Я тихонько, прямо вместе с листочком положу её в коробочку. Это будет её дом. А то вдруг дождь пойдет, и она промокнет? – последняя фраза говорилась для придания убедительности намерению взять с собой дивную букашку.
– Нет, матушка моя, божью коровку нельзя взять с собой: дома-то, поди, её ждут маленькие детишки, а что с ней в коробке-то сделается? Сама подумай. Верная погибель. Что с детьми-то тогда будет, коли они маму не дождутся? Сиротами они станут. А каково оно, сиротой-то быть… – с едва уловимым, душевным владимирским «оканьем», проникновенно, касаясь самых трепетных струн детской души, звучали слова Бабушки. Так, что плакать хотелось только от одной мысли о том, сколько горя могло принести моё «хочу» этому крохотному, хрупкому, но такому живому мирку. Если бы меня вот так кто-то от Бабушки забрал, каково бы мне тогда было? И, правда, нельзя, нельзя!
– Ой, кака-а-а-а-я… – и маленькая ручка осторожно тянется к маленькому солнышку-ромашке, на распахнутой ладошке которой, кокетливо сложив свои расписные крылышки, беззаботно нежится бабочка – само совершенство.
– Осторожно, моя хорошая! Гляди не сбеди бабочку-то! Как пальцами возьмёшь за крылышки – так она уж больше и не взлетит, ты погубишь её.
И маленькая ручка мгновенно прячется за спину – подальше от соблазна.
– Баба, баба, гляди-ка: муравей целое бревно тащит! А куда они так торопятся? Что там у них внутри? Квартиры, да?
– Да уж таких тружеников поискать! Норовят из останных сил работать, уж душа из них вон – а всё трудятся. Уж не знаю, спят ли когда? Зато глянь, какой дворец построили! Вот бы все люди так… Давай-ка, матушка, тихонько обойдём, чтобы ничего им не нарушить. Божьи ведь создания.
И, замерев в восхищении, я училась бережно и почтительно прикасаться к непостижимому совершенству окружающей меня живой красоты, которая в ответ охотно и доверчиво согласилась стать частью моей Реальности, расширив границы моего Рая.
Как-то раз Мама решила сделать сюрприз, и в нашей квартире появилась клетка с парой необыкновенно красивых щеглов. Дело было летом, и клетка была вывешена за окно, чтобы щеглы были на свежем воздухе. Меня раздирали смешанные чувства: мне, конечно, очень хотелось иметь клетку с птицами, кормить их, разглядывать их оперенье и слушать щебетанье. Но моё удовольствие стоило несчастным птахам свободы, я чувствовала, как им хочется на волю, и мою душу переполняло чувство сострадания к этим прекрасным пленникам.
Мы вместе с Бабушкой кормили птиц и чистили клетку. И однажды утром вдруг обнаружили, что клетка пуста. Щеглы клювами перетерли цветной проводок, которым была закручена дверца, и улетели, вырвавшись на свободу.
– Сердешные вы мои, – запричитала Бабушка, всплеснув руками при виде пустой клетки и перетёртого в труху обрывка проводка, – как же вам на волю-то хотелось!
Моя детская душа ликовала от этой новости, и, украдкой взглянув на Бабушку, я увидела, что она пытается скрыть улыбку. Волшебница в полной мере разделяла мои чувства: не говоря ничего друг другу, каждая из нас в душе переживала неволю этих райских птиц, тайно вынашивая замысел их освобождения. И, когда свободолюбивые птахи сами добыли себе свободу, это стало минутой торжества справедливости для нас обеих.
IIВ громоздком шкафу, в отделении для детских вещей, было невозможно просунуть руку: так плотно в нём висели пальтишки, платьица, сарафанчики, юбочки, кофточки, от которых невозможно было оторвать взгляда. Их наворожила помощница Волшебницы – моя Мама. Другого объяснения их появлению в этом огромном, как дом, старинном шифоньере, кроме как посредством волшебства, быть не могло. Купить что-то подобное в магазинах в то время было совершенно невозможно.
Суть волшебства заключалась в том, что в свои выходные дни Мама ездила на электричке куда-то на окраину Москвы, в магазин мерного лоскута, где за копейки покупала куски вполне приличных тканей. Из этих обрезков, а также из своих перелицованных пальто и распоротых старых меховых шапок на швейной машинке «Подольск» Мама создавала настоящие маленькие шедевры, достойные изысканного вкуса французского кутюрье.
Сидя под откидным столиком швейной машинки, который становился моим маленьким домиком, я, как завороженная, наблюдала, как из разрозненных лоскутов материи, под ровный стук машинки рождалось нечто невообразимо красивое: то в бело-красную мармеладную полоску, то зефирно-розовое, то вишнёвое, как варенье в буфете. И самым долгожданным мгновением было приглашение вылезти из своего убежища.
– Ну, принцесса, давай-ка вылезай и становись на стул. Примеряться будем! – что могло быть замечательнее этих долгожданных слов?
Вслед за подколотым в нужных местах булавками мармеладным платьем в бело-красную полоску, шурша и пенясь, маленькую барышню обволакивало невесомое нежно-розовое шёлковое великолепие в оборках, в котором хотелось прямо сейчас, спрыгнув со стула, выбежать на улицу и проскакать на одной ножке до самых ворот и синей будки с часовым.
– Да стой же ты спокойно, уколю ведь, – строго одергивала Мама дрожащую от нетерпения маленькую модницу, придирчивым взглядом оценивая свою работу и что-то отчеркивая тоненьким кусочком мыла то в одном месте, то в другом.
– Мама, давай скорее померяем «вишнёвое варенье», – сгорало от нетерпения стоящее на стуле розово-зефирное создание, не в силах оторвать взгляда от брючек и жакетика сочного вишнёвого цвета, собранных белой наметкой.
В послевоенных условиях безденежья и дефицита Мама самоучкой, по книжкам, освоила мастерство конструирования и шитья одежды. Это ремесло в прямом смысле слова помогало молодой офицерской семье выжить. Офицерам для пошива военного обмундирования выдавали ткань. И молоденькая жена одного из этих офицеров – моя будущая Мама, освоив все требования и стандарты пошива военных мундиров, на свой страх и риск решилась однажды принять сложный заказ – сшить форменные брюки-галифе. Ткань была дорогой, покрой сложный, требования к отделке – строго по стандарту. Испортить было просто невозможно. Но кто сказал, что стать волшебником легко? Исколотые в кровь пальцы, многократно распоротые и заново проложенные швы вдоль тонкого рубчика канта, резь в глазах от напряжения и плохого освещения…
И вот молодцеватый майор, явившийся за заказом в сопровождении придирчивой жены, примеряет обнову. Галифе, идеально отутюженные, сидят, как влитые. Придраться ни к чему невозможно. Супруга крутит мужа и так и эдак: красотища, ничего не скажешь. Хоть сейчас – в генералы! Надменное выражение лица майорши сменяется вначале благосклонной улыбкой, переходящей затем в заискивающую просьбу:
– А можно мне отрезик пан-бархата на платьице занести? Я такой фасончик присмотрела…
Проводив довольную пару, 18-летняя волшебница бросает взгляд на свой первый портновский гонорар, и, присев на край узкой солдатской кровати, плачет от радости, вытирая слёзы исколотыми иголкой пальцами:
– Получилось!
И, будучи скромной работницей с небольшой зарплатой, и позднее, уже высоко поднявшись по служебной лестнице, в свободное время Мама продолжала творить свои маленькие чудеса. Как настоящей волшебнице ей подвластно было всё: военные кители и шинели, мужские брюки, женские платья любых фасонов и на все случаи жизни, детская одежда и карнавальные костюмы к новогодней ёлке, поражавшие удивительной выдумкой и фантазией. Просто у неё, как и у всех добрых волшебников, была потребность в творении Красоты. Вот и весь секрет.
Мама работала много, и мы редко куда-либо выбирались вместе. Но, когда это случалось, происходило чудо: наш унылый двор с серым домом и таким же серым забором с колючей проволокой словно расцветал при выходе из дверей красавицы в необыкновенном, со вкусом сшитом и безупречно отутюженном платье, с тщательно уложенными на затылке в пучок-ракушку волнистыми русыми волосами. А рядом с собой красавица вела за руку маленькую барышню в восхитительном летящем платьице, соломенной шляпке с вишенками и с крошечной сумочкой в руке.
