Велимир Хлебников - Том 2. Стихотворения 1917-1922

Земные стары сны.
Хохочут барышни.
Густой и белый Достоевский,
Мужик замученный и робкий,
Он понял всё – и он и Невский
Дрожат в полночной мышеловке.
Людские корявые лики,
Несутся толповкой,
Струятся сибирской рекой.
Вот улица, суд и улики,
В ней первые люди столики
И машет праотец рукой.
Заводов измученный бог,
В терновнике дыма и сосен,
И сизые очи заоблачных ьог,
На лбу его сотни дорог – дороги тревог.
Чу! вывеска: гробов продажа!

Пляс столетий,
Лютня звезд,
Поцелуев мертвых нети.
Вы птенцы единых гнезд,
Радость трупов, взоров клети,
Полог мертвый и сквозной.
И белый житель лесной пущи,
Одно звено шпица.
Одно звено векоцепи,
Слепца-кобзаря лицо.

Я был одет темно и строго,
Как приказал времен разрез, –
След мудрости портного
На непокорный лоскут лез.
Страницей северного льда
Воротнички стояли прямо
Белели снегом и зимой.
Век поединка биржи хама
Вдоль плеч соперничества с тьмой.
И черный шлем веселой нитью
Соединялся с шелковой петлицей,
Чтоб ветер строгий не сорвал
И не увлек в кипящий вал.
<…>
Сердечный холод льда.
Широт спокойной земной оси,
Как управляющий города,
Спокойно задавал вопросы.
Кто, где в плаще прошел, когда?
Уже ушел, ушел туда…
Что я, кусок спокойный льда,
Тебе, о знойная нужда?
<3ачем> в броне смертей и гроба
Стою на страже деньгороба,
Кольчугой мрака защищен
От тех ресниц, чьи взгляды стон?
Могилы шелковые стены,
Кто злато солнца в полной тьме пел
Свирелью гордою, трудом,
Тому от кар бросает пепел,
Однажды сотканный со льдом.

Земные лики одинаковы:
И если в хижине слез каменных
Блестящим синим небом ран<енный>
Твой облик смуглый и заплаканный
Сойдет с стены красивою цыганкой,
Пройдешь богиней самозванкой,
Ты не заметишь, убегая,
Что Божья Матерь шла нагая,
По граду нищему шагая.
Прошла, как тень времен старинных,
Когда, бурля, потоки сел
В окраске крови, зелени и зорь
Несли к ней зерна, мед и хворь.
И каждая молвит: «Ты хочешь жить… На!»
За то, что дика и беззащитна…
Проклятый призрак, ночь.
И в шлеме круглом, но босой
Парник шел. Куда он шел? Куда спешил
В ночь темной осени туманов Петербурга?
Его спросил я; он повел плечом
И скрылся между закоптелых срубов.
Других жильцов моей светлицы
Давно уж спета песнь.
И сжаты в прутьях мышеловок лица,
И каждый чем-то, как птица, слеп.
Два-три пятна семейной светописи,
Угар мещанской обстановки.
Сухая веточка в петлице
На память о суровой ночи.
Явилось дерево, не дерево, а ворожея,
Когда листами осени чернея,
Дверь серую немного отворило,
Плывет, как вольное ветрило.
Пришло, как письмо иль суровое поверье
Дороги – дерево рабочего предместья.
Пришло оно, как роковое известье.
Личиной лживою наскучило,
Рукою, скрюченной проклятьем.
За что? за что ты его мучило,
Законодателя объятья?..
Оно шагнуло, дрогнуло и стало,
Порой Кшесинская и ужас,
И поклонилось шагом мотылька
И каждым трепетало лоскутом.
Как будто бога очи черные,
Дикарский разум полоня,
Виденьем подошло в падучей
И каждый лист <его> сухой
Трепещет, точно мертвой девы поцелуй.
Оно дрожит, проходит, струясь.
Пришло и дышит: «Ты», – кивая.
Кто это? – дерево? волшебница живая?

Ты же, чей разум стекал,
Как седой водопад,
На пастушеский быт первой древности,
Кого числам внимал очарованный гад
И послушно плясал,
И покорно скакал
В кольцах ревности,
И змея плененного пляска и корчи,
И кольца, и свист, и шипение
Кого заставляли все зорче и зорче
Шиповники солнц понимать точно пение,
Кто череп, рожденный отцом,
Буравчиком надменно продырявил
И в скважину спокойно вставил
Душистую ветку Млечного Пути
В жемчужинах синей росы,
В чьем черепе, точно стакане,
Жила росистая ветка Млечного Пути –
О колос созвездий, где с небом на ты,
А звезды несут покорные дани –
Крылатый, лети!
Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки,
Тебе говорю: Ты!
Так я кричу,
И на моем каменеющем крике
Ворон священный и дикий
Совьет гнездо, и вырастут ворона дети,
А на руке, протянутой к звездам,
Проползет улитка столетий.

Сияющая вольза
Желаемых ресниц
И ласковая дольза
Ласкающих десниц.
Чезори голубые
И нрови своенравия.
О, мраво! Моя моролева,
На озере синем – мороль.
Ничтрусы – туда!
Где плачет зороль.

Капает с весел сияющий дождь,
Синим пловцов величая.
Бесплотным венком ты увенчан, о вождь
То видим и верим, чуя и чая.

Какой он? Он русый, точно зори,
Как колос спелой ржи.
А взоры – льды и море,
Где плавают моржи.

И жемчугом синим пламена
Сплетают холодный венок,
А он, потерявший имёна,
Стоит, как всегда одинок.

Но стоит, держа кормило,
И не дружит с кистенем.
И что ему на море мило?
И что тосковало о нем?

А ветер все крепче и крепче!
Суровый и бешеный моря глагол!
Но имя какое же шепчет
Он, тот, кому море престол?

Когда голубая громада
Закрыла созвездий звено,
Он бросил клич: Надо!
Веди, голубое руно!

И черный рак на белом блюде
Поймал колосья синей ржи.
И разговоры о простуде,
О море праздности и лжи.
Но вот нечаянный звонок:
«Мы погибоша, аки обре!»
Как Цезарь некогда, до ног
Закройся занавесью! Добре!
Умри, родной мой! Взоры если
Тебя внимательно откроют,
Ты скажешь, развалясь на кресле:
«Я тот, кого не беспокоят».

Вновь труду доверил руки
И доверил разум свой.
Он ослабил голос муки,
Неумолчный ночью вой.
Судьбы чертеж, еще загадочный,
Я перелистываю днями.
Блеснет забытыми заботами
Волнующая бровь,
Опять звенит работами
Неунывающая кровь.

Про узы,
Про цепи,
Про путы
Все песни пропеты.
Но я, опьяняемый тонкою бровью,
Молнии слов серебро вью.

А я
Из вздохов дань
Сплетаю
В Духов день.
Береза склонялась к соседу,
Как воздух зеленый и росный.
Когда вы бродили по саду,
Вы были смелы и прекрасны.
Как будто увядает день его,
Береза шуметь не могла.
И вы ученица Тургенева!
И алое пламя повязки узла!
Может быть, завтра
Мне гордость
Сиянье сверкающих гор даст.
Может, я сам
К семи небесам
Многих недель проводник,
Ваш разум окутаю,
Как строгий ледник.
И снежными глазами
В зеленые ручьи
Парчой спадая гнутою,
Что все мы – ничьи,
Плещем у ног
Тканей низами,
Горной тропой поеду я,
Вас проповедуя.
Что звезды и солнце <?> – все позже устроится.
А вы, вы – девушка в день Троицы.
Там буду скитаться годы и годы.
С коз
Буду писать сказ
О прелестях горной свободы.
Их дикое вымя
Сосет пастушонок.
Где грозы скитаются мимо,
В лужайках зеленых,
Где облако мальчик теребит,
А облако – лебедь,
Усталый устами.
А ветер,
Он вытер
Рыданье утеса
И падает, светел,
Выше откоса.
Ветер утих. И утух.
Вечер утех
У тех смелых берез,
С милой смолой,
Где вечер в очах
Серебряных слез.
И дерево чар
Серебряных слов.
Нет, это не горы!
Думаю, ежели к небу камень теснится,
А пропасти пеной зеленою моются,
Это твои в день Троицы
Шелковые взоры.
Где тропинкою шелковой,
Помните, я шел к вам,
Шелковые ресницы!
Это,
Тонок
И звонок,
Играет в свирель
Пастушонок.
Чтоб кашу сварить,
Пламя горит.
А в омуте синем
Листья кувшинок.