Вадим Шершеневич - Стихотворения и поэмы

Я средь леса встретил беса
В золоченых сапогах.
Свищет, что есть сил, повеса,
Папиросочка в зубах.
Краской вымазаны губы.
Ноги — палки, хвост — дуга,
В ржавчине старинной зубы.
Посеребрены рога.
«Я служил солдатом в войске,
Сам собой не дорожу:
Снимут голову — геройски
Я другую привяжу!»
От него собачий запах,
Гнусен беса едкий смех,
На больших косматых лапах
Две перчатки без прорех.
На гармонике играет.
Нервно ногу трет ногой
И фальшиво подпевает
И любуется собой.
Что же, друг! Давай попляшем!
Раз-два-три! Живей, живей!
Иль в кругу бесовском вашем
Вы чуждаетесь людей?
Полно, бес! И я такой же
Проходимец и бедняк!
Погоди! Куда? Постой же!
— Бес умчался в березняк.

Я в сумраке беззвездной ночи
Доволен ласковой судьбой.
Мои благословляю очи,
Любующиеся тобой.

Моя старинная подруга,
Хранительница от обид!
Твоя девическая вьюга
На крыльях огненных летит.

В твои серебряные звоны
Прозрачных, солнечных имен
Душой больной и изумленной
Я неизменчиво влюблен.

Ликуй, наследница красавиц!
Тебя я радостно пою!
Ты пляской пламенных плясавиц
Околдовала ночь мою,

Заворожила. Ныне, пленный,
Я погружаюсь в твой туман.
Ты перевязью драгоценной
Удерживаешь кровь из ран.

И я, прикованный к постели,
Изнеможенный и в огне,
Считаю дерзкие недели
В твоей кипящей глубине.

В непрерванной грозою неге
Молюсь: Господь! Благослови,
Чтоб страсти буйные побеги
Не иссушили куст любви,

Чтоб эти черные вуали
Слегка опущенных ресниц
Моей не обманули дали,
Моих не спутали зарниц!

Ваш полудетский, робкий шепот,
Слегка означенная грудь —
Им мой старинный, четкий опыт
Невинностью не обмануть!

Когда над юною забавой
Роняете Вы милый смех,
Когда княжною величавой,
Одетой в драгоценный мех,

Зимою, по тропе промятой,
Идете в полуденный чае —
Я вижу: венчик синеватый
Лег полукругом ниже глаз.

И знаю, что цветок прекрасный,
Полураскрывшийся цветок.
Уже обвеял пламень страстный
И бешеной струей обжег.

Так на скале вершины горной,
Поднявшей к небесам убор,
Свидетельствует пепел черный,
Что некогда здесь тлел костер.

О, как дерзаю я, смущенный,
Вам посвятить обломки строф, —
Небрежный труд, но освещенный
Созвездьем букв: «а Goumileff».[3]

С распущенными парусами
Перевезли в своей ладье
Вы под чужими небесами
Великолепного Готье…

В теплицах же моих не снимут
С растений иноземных плод:
Их погубил не русский климат,
А неумелый садовод.

И тело всё цветет, благоухая,
С тех пор, как я познал твои черты.
Смотри: стройнее, стана не сгибая,
Хожу. А ты лишь ждешь: — о, кто же ты?

Я чувствую, как расстаюсь с собою
И прошлое теряю, как листву.
Твоя улыбка ясною звездою
Сияет над тобой и надо мною,
Она прорежет скоро синеву.

Всё, что давно в младенчестве моем
Блистало безымянными волнами,
Всё — назову тобой пред алтарем,
Затепленным твоими волосами,
Украшенным твоих грудей венком.

Как душу мне сдержать, чтобы к твоей
Она не прикасалась? Как поднять
Ее к другим предметам над тобою?
Хотел бы дать покой я ей
Вблизи чего-нибудь, что скрыто тьмою,
В том месте, где не стало б всё дрожать,
Когда дрожишь своей ты глубиною.
Но все, что тронет, — нас соединяет,
Как бы смычок, который извлекает
Топ лишь единый, две струны задев.
В какую скрипку вделаны с тобою?
Какой артист нас охватил рукою?
О, сладостный напев!

Не побережье ль это наше ложе?
Не берегли, и мы на нем лежим?
Волнение грудей, меня тревожа,
Над чувством возвышается моим.

И эта ночь, что криками полна, —
Грызутся звери, вопли испуская —
О, разве не чужда нам ночь глухая?
И разве день — он, тихо возникая
Извне, грядет, — нам ближе, чем она?

Друг в друга так нам надобно войти,
Как в пестик пыль цветов с тычинок входит.
Безмерного вокруг нас много бродит,
На нас бросаясь дико на пути.

Пока сближаемся мы, не дыша,
Чтобы его вблизи не увидать,
Оно внутри нас может задрожать:
Изменою наполнена душа.

Она лежала. Юная рука
К старевшему прикована слугами.
Лежала долго подло старика,
Слегка напугана его годами.

И иногда, когда сова кричала,
Вращала в бороде его свое Лицо.
И вот Ночное восставало
С трепещущим желаньем вкруг нес.

И с ней дрожали звезды. Аромат
Искал чего-то, в спальню проникая,
И занавес дрожал, ей знак давая,
И тихо следовал за знаком взгляд.

Осталась все же возле старика
И Ночь Ночей ее не побеждала,
Близ холодевшего она лежала,
Нетронутая, как душа, легка.

Король мечтал о днях ушедших в мрак,
О сделанном и думал над мечтами
И о любимейшей из всех собак. —
Но вечером склонялась Абисаг
Над ним. И жизнь его лежала так,
Как будто брег заклятый под лучами
Созвездий тихих — под ее грудями.
И иногда, как женщины знаток,
Ее неласканные узнавал
Уста король сквозь сдвинутые брови
И видел: чувства юного росток
Себя к его провалу не склонял,
И, слушая, король, как пес, дрожал,
Ища себя в своей последней крови.

Опять покорен грусти, мрачен,
Я — одинокий — снова с той,
Чей взор пленительный прозрачен
И полон юной красотой.

Но ныне с кроткой укоризной
Встречают запылавший день
И страх пред новою отчизной
И недоверчивая лень.

Нет! Не увлечь меня мятелям
В земной простор, в далекий путь,
Не взволновать твоим свирелям
Мою задумчивую грудь.

Еще вскипает над долиной
Осенним солнцем небосвод,
Но треугольник журавлиный
Медлительно на юг плывет.

Нависла боль свинцовой тучей
С каймой кровавою вокруг.
И ты изрыт тоской летучей,
Многострадальный, нежный луг.

Раскрылся плащ ночной и синий
От леса и до камыша.
В твоей измученной пустыне
Теряется моя душа.

За ней, бредя стопой тревожной
В глухую ночь, в ночную тишь,
Ты, сердце, песнею острожной
Над осенью моей звенишь.