Максимилиан Волошин - Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931

Из кулака родилось братство:
Каин первый
Нашел пристойный жест для выраженья
Родственного чувства, предвосхитив
Слова иных времен: «Враги нам близкие,
И тот, кто не оставит
Отца и мать, тот не пойдет за мной».
Он понял истину, что первый встречный
Нам больше брат, чем близкие по крови.

Он – первый земледелец – ненавидел
Кровь жертвенных животных и принес
Плоды и колос вспаханного поля
В дар Богу,
Жаждавшему испарений крови.
Но был отвергнут его бескровный дар,
И он убил кочевника,
Топтавшего посевы.
«А эта кровь – тебе угодна, Ягве?»
И прочь ушел с пылающим клеймом:
«Отметится всемеро тому, кто тронет
Отныне Каина».

Порвавши узы кровного родства,
Он понял хмель одиночества
И горький дух свободы.
Строитель городов – построил первый тюрьмы;
Ковач металлов –
Сковал он первый плуг, топор и нож;
Создатель музыки, –
Прислушиваясь к ветру,
Он вырезал свирель
И натянул струну;
Ловец зверей – он на стенах пещеры
Обвел резцом
Виденья разгоряченных снов:
Бизонов, мамонтов, кабанов и оленей.

Так стал он предком всех убийц,
Преступников, пророков – зачинатель
Ремесл, искусств, наук и ересей.

Кулак – горсть пальцев, пясть руки,
Сжимающая сручье иль оружье, –
Вот сила Каина.

В кулачном праве выросли законы
Прекрасные и кроткие в сравненьи
С законом пороха и правом пулемета.
Их равенство – в предельном напряженьи
Свободных мускулов,
Свобода – в равновесьи
Звериной мощи с силами природы.

Когда из пламени народных мятежей
Взвивается кровавый стяг с девизом:
«Свобода, братство, равенство иль смерть» –
Его древко зажато в кулаке
Твоем, первоубийца Каин.

Меч создал справедливость.

  Насильем скованный,
  Отточенный для мщенья, –
Он вместе с кровью напитался духом
  Святых и праведников,
  Им усекновенных.
И стала рукоять его ковчегом
Для их мощей.
(Эфес поднять до губ –
Доныне жест военного салюта).
И в этом меч сподобился кресту –
Позорному столбу, который стал
Священнейшим из символов любви.

На справедливой стали проступили
Слова молитв и заповеди долга:
«Марии – Деве милосердной – слава»,
«Не обнажай меня без нужды,
Не вкладывай в ножны без чести»,
«In te, о Domine, speravi!»[1]
Восклицают средневековые клинки.
Меч сосвященствовал во время
  Литургии,
Меч нарекался в таинстве крещенья.
Их имена «Отклер» и «Дюрандаль»
  Сверкают, как удар.
  И в описях оружья
К иным прибавлено рукой писца:
  «Он – фея».

Так из грабителя больших дорог
  Меч создал рыцаря
  И оковал железом
Его лицо и плоть его; а дух
Провел сквозь пламя посвященья,
Запечатляя в зрящем сердце меч,
Пылающий в деснице Серафима:
  Символ земной любви,
  Карающей и мстящей,
Мир рассекающий на «Да» и «Нет»,
На зло и на добро.
«Si! Si! – No! No!»[2],
Как утверждает Сидов меч «Тисона».

Когда же в мир пришли иные силы
И вновь преобразили человека,
Меч не погиб, но расщепился в дух:
Защитницею чести стала шпага
(Ланцет для воспаленных самолюбий),
  А меч –
Вершителем судебных приговоров.
  Но, обесчещенный,
  Он для толпы остался
     Оракулом
  И врачевателем болезней;
И палачи, собравшись, хоронили
  В лесах Германии
  Усталые мечи,
  Которые отсекли
  Девяносто девять.

  Казнь реформировал
  Хирург и филантроп,
  И меч был вытеснен
  Машинным производством,
Введенным в область смерти, и с тех пор
  Он стал характером,
  Учением, доктриной:
Сен-Жюстом, Робеспьером, гильотиной –
Антиномией Кантова ума.

  О, правосудие,
  Держащее в руках
Весы и меч! Не ты ль его кидало
На чашки мира: «Горе побежденным!»?
Не веривший ли в справедливость
  Приходил
К сознанию, что надо уничтожить
  Для торжества ее
  Сначала всех людей?
Не справедливость ли была всегда
Таблицей умноженья, на которой
  Труп множили на труп,
  Убийство на убийство
  И зло на зло?
Не тот ли, кто принес «Не мир, а меч»,
В нас вдунул огнь, который
Язвит и жжет, и будет жечь наш дух,
  Доколе каждый
Таинственного слова не постигнет:
«Отмщенье Мне и Аз воздам за зло».

Права гражданские писал кулак,
Меч – право государственное, порох
Их стер и создал воинский устав.

На вызов, обращенный не к нему,
Со дна реторт преступного монаха
  Порох
Явил свой дымный лик и разметал
  Доспехи рыцарей,
  Как ржавое железо.

«Несчастные, тащите меч на кузню
И на плечо берите аркебузы:
Честь, сила, мужество – бессмысленны.
Теперь
Последний трус стал равен
Храбрейшему из рыцарей».
  – «О, сколь благословенны
Века, не ведавшие пороха,
В сравненьи с нашим временем, когда
Горсть праха и кусок свинца способны
Убить славнейшего…»
  Так восклицали
Неистовый Орланд и мудрый Дон-Кихот –
Последние мечи средневековья.

Привыкший спать в глубоких равновесьях,
     Порох
  Свил черное гнездо
  На дне ружейных дул,
В жерле мортир, в стволах стальных орудий,
Чтоб в ярости случайных пробуждений
В лицо врагу внезапно плюнуть смерть.

Стирая в прах постройки человека,
Дробя кирпич, и камень, и металл,
Он вынудил разрозненные толпы
Сомкнуть ряды, собраться для удара,
Он дал ружью – прицел,
Стволу – нарез,
Солдатам – строй,
Героям – дисциплину,
Связал узлами недра темных масс,
Смесил народы,
Сплавил государства,
В теснинах улиц вздыбил баррикады,
Низвергнул знать,
Воздвигнул горожан,
Творя рабов свободного труда
Для равенства мещанских демократий.

  Он создал армию,
  Казарму и солдат,
Всеобщую военную повинность,
Беспрекословность, точность, дисциплину,
Он сбил с героев шлемы и оплечья,
Мундиры, шпаги, знаки, ордена,
Всё оперение турниров и парадов,
И выкрасил в зелено-бурый цвет
  Разъезженных дорог,
  Растоптанных полей,
Разверстых улиц, мусора и пепла –
Цвет кала и блевотины, который
Невидимыми делает врагов.

Но черный порох в мире был предтечей
Иных, еще властительнейших сил:
Он распахнул им дверь, и вот мы на пороге
Клубящейся неимоверной ночи
И видим облики чудовищных теней,
Не названных, не мыслимых, которым
Поручено грядущее земли.