Алексей Жемчужников - Стихи

Снова снег пушистый увидали мы,
Наискось летящий…
Закрутил он к ночи, словно средь зимы,
Вьюгой настоящей.
Ничего не видно в темное окно;
Мокрый снег на стеклах.
Будет завтра утром все занесено
На полях поблеклых…

Комната уютна, печка горяча,—
Что мне до метели?
Далеко за полночь, но горит свеча
У моей постели.
Сердце мне сжимают, как перед бедой,
Вслед за думой дума:
Уж близка неволя с пошлой суетой
Городского шума.
Этот мир чиновный, этот блеск и шум —
Тягостное иго!
Нужно мне приволье для свободных дум,
Тишина и книга…

Вид родной и грустный!.. От него нельзя
Оторваться взору…
Тянутся избушки, будто бы скользя
Вдоль по косогору…
Из лощины тесной выше поднялся
Я крутой дорогой;

И тогда деревня мне открылась вся
На горе отлогой.
Снежная равнина облегла кругом;
На деревьях иней;
Проглянуло солнце, вырвавшись лучом
Из-за тучи синей.

Вон — старик прохожий с нищенской сумой
Подошел к окошку;
Пробежали сайки, рыхлой полосой
Проложив дорожку.
Вон — дроздов веселых за рекою вдруг.
Поднялася стая;
Снег во всем пространстве сыплется как пух,
По ветру летая.

Голуби воркуют; слышен разговор
На конце селенья;
И опять все смолкло, лишь стучит топор
Звонко в отдаленьи.
И смотреть, и слушать не наскучит мне,
На дороге стоя…
Здесь бы жить остаться! В этой тишине
Что-то есть святое…

На тучах снеговых вечерний луч погас;
Природа в девственном покоится убранстве;
Уж неба от земли не отличает глаз,
Блуждая далеко в померкнувшем пространстве

Поземный вихрь, весь день носившийся, утих:
Но в небе нет луны, нет блесток в глыбе снежной;
Впотьмах кусты ракит и прутья лип нагих
Рисунком кажутся набросанным небрежно

Ночь приближается; стихает жизнь села;
Но каждый звук слышней… Вот скрипнули ворота,
Вот голосом ночным уж лаять начала
Собака чуткая… вдали промолвил кто-то.

Вот безотрадная, как приговор судьбы,
Там песня раздалась… Она в пустой поляне
Замрет, застонет вновь… То с поздней молотьбы
На отдых по домам расходятся крестьяне.

Скворушка, скворушка! Глянь-ко, как пышно
Дерево гибкие ветви развесило!
Солнце сверкает на листьях и слышно,
Как меж собой они шепчутся весело.

Что ж ты сидишь такой чопорный, чинный?
Что не летаешь, не резвишься, скворушка?
Хвостик коротенький, нос зато длинный
Ножки высокие, пестрое перышко.

Вскочишь на ветку, соскочишь обратно;
Смотришь лениво на листья зеленые;
Петь не поешь, а бормочешь невнятно,
Будто спросонья, слова заученные.

Ты удивления, птица, достойна;
Этаких птиц на свободе не видано;
Очень уж что-то смирна и пристойна —
В клетке, знать, вскормлена, в клетке воспитана.

Скворушка, скворушка, ты с непривычки
Чуешь на воле тоску и лишения;
Ты ведь не то, что все прочие птички,
Дружные с волею прямо с рождения.

Вон как играют! Высоко, высоко
В небе их стая нестройная носится;
В поле, в лесу, за рекою далеко
Слышится звонкая разноголосица.

С тех пор как мир живет и страждет человек
Под игом зла и заблужденья —
В стремлении к добру и к правде каждый век
Нам бросил слово утешенья.
Умом уж не один разоблачен кумир;
Но мысль трудиться не устала,
И рвется из оков обмана пленный мир.
Прося у жизни идеала…
Но почему ж досель и сердцу, и уму
Так оскорбительно, так тесно?
Так много льется слез и крови? Почему
Так все запугано, что честно?
О, слово первое из всех разумных слов!
Оно, звуча неумолимо,
Срывает с истины обманчивый покров
И в жизни не проходит мимо.
Да! почему: и смерть, и жизнь, и мы, и свет,
И все, что радует и мучит?
Хотя бы мы пока и вызвали ответ,
Который знанью не научит, —
Все будем требовать ответа: почему?
И снова требовать, и снова…
Как ночью молния прорезывает тьму,
Так светит в жизни это слово.

Когда очнусь душою праздной,
И станет страшно за себя, —
Бегу я прочь с дороги грязной,
И негодуя, и скорбя…

Болящим сердцем я тоскую
И узы спутанные рву;
И с неба музу мне родную
В молитве пламенной зову…

Когда ж на зов она слетает,
Как летний сумрак хороша,
И искаженная душа
Свой первообраз в ней узнает, —
Как больно, следуя за ней,
В ту область, где светлей и чище,
Переносить свое кладбище
Погибших звуков и теней!..

Мы долго лежали повергнуты в прах,
Не мысля, не видя, не слыша;
Казалось, мы заживо тлеем в гробах,
Забита тяжелая крыша…
Но вспыхнувший светоч вдруг вышел из тьмы,
Нежданная речь прозвучала, —
И все, встрепенувшись, воспрянули мы,
Почуяв благое начало.
В нас сердце забилось, дух жизни воскрес, —
И гимном хвалы и привета
Мы встретили дар просиявших небес
В рождении слова и света!..

Граждане — по чину, по навыку в службе — витии,
Два зрелые мужа судили о благе России,
И так были плавны, умны и блестящи их речи.
Как будто они говорили на вече.

По мненью их — «общество станет на прочных основах
При старых началах с прибавкою к оным из новых
И с тем, чтобы к знанью законов и догматов веры
Немедля принять надлежащие меры…
Чтоб не был начальник источником зол и напасти,
В народе потребно развить уважение к власти;
Полезно бы ложь и пороки преследовать гласно, —
Но так, чтобы не было это опасно.
Потом, без сомненья, появятся с помощью бога
В чиновниках честность, в бумагах изящество слога,
И общее будет тогда благоденствие близко —
Когда сократится в судах переписка.
Лишь долгая опытность в службе и практика в жизни
Помогут устройству порядка в любимой отчизне;
Стремленья ж людей молодых хоть разумны и честны, —
Но в деле столь важном совсем неуместны!..»

Они продолжали еще излагать свои мненья,
Как прямо пред ними явилося вдруг привиденье…
Их волосы дыбом… дрожащие подняты длани…
Прилипнул язык онемевший к гортани!..
И к ним обратило видение слово такое:
«Оставьте Россию, о зрелые мужи, в покое!
Но пусть из вас каждый — будь сказано вам не в обиду —
Отслужит один по другом панихиду!»

Исчезло виденье, и жутко им стало обоим.
Их члены дрожали, объяты морозом и зноем…
Пригрезилось им, или вправду не знаю я… То есть —
Быть может — виденье, а может быть — совесть.
Потом они стали в себя приходить понемногу;
Тот руку тихонько подымет, тот выдвинет ногу,
И в знак, что осталась свобода их тело-движеньям, —
Расшаркнулись друг перед другом с почтеньем.

Расстались… но тайная долго их грызла досада
Затем, что не знали, чему удивляться им надо —
(Так были их мненья и чувства наивно-правдивы!)
Тому ли, что мертвы? тому ли, что живы?

Средь сонма бюрократов умных
Я лестной чести не искал
Предметом быть их толков шумных
И поощряющих похвал.

Я знал их всех; но меж народом
Любил скрываться я в тени,
И разве только мимоходом
Привет бросали мне они.

Моих, однако, убеждений
Благонамеренность ценя,
Иной из них, как добрый гений,
Порою в гору влек меня.

Казалось, к почестям так близко
И так легко… да, видно, лень
Мешала мне с ступени низкой
Шагнуть на высшую ступень.

Мы не сошлись… Но в нраве тихом
Не видя обществу вреда,
Они меня за то и лихом
Не поминают никогда.

О, я достоин сожаленья!
К чему же я на свете жил,
Когда ни злобы, ни презренья
От них ничем не заслужил?