Христина Кроткова - Белым по черному

Потеряно любимое кольцо,
Грустит рука, и пальцы заскучали.
Сучится нитка, в лад твоей печали,
Стучит, мелькает, ходит колесо.

Не лес, а сад. Не звезды — светлячки.
Разумно трудится доверчивая юность.
Спокойный дом, добротная уютность,
За печкой домовитые сверчки.

Есть где-то мир, где нет еще грозы,
Где взгляд любуясь медлит над фиалкой,
Где Делия, стыдясь своей слезы,
Старательно склоняется над прялкой.

За радость вашу и нашу,
За то, чтоб смеялись дети,
За лучшую жизнь на свете
Подымем тяжелую чашу.

Быть может, садов цветенье
Ни вы и ни мы не увидим,
Но живо встает их виденье
Назло незабытой обиде.

Быть может, и птиц веселых
Ни вам и ни нам не услышать
И не видать, как в селах
Достроят новые крыши.

Но в память — погибшую нашу —
Когда-нибудь, через столетье,
Чужие счастливые дети
Поднимут ответную чашу.

— Ты видел свет? Пески и льдины,
Стокгольм, Венецию, Афины?
Ты знаешь дали и простор? —

— Нет, я ведь здешний, до сих пор
Не покидал родной долины,
Не покидал знакомых гор,
И даже, правду говоря,
Совсем и нет к тому охоты.
А ты-то, знаешь наш трактир,
Где мы танцуем по субботам? —

— Нет, друг, и, правду говоря,
Совсем и нет к тому охоты.
Ну, мне пора. Цейлон, Памир,
Париж. Нью-Йорк. Мельбурн. Весь мир.

Я задумала связать
Преинтересный свитер,
Как никто не вязал,
Как никто не видел.

Чтобы спереди узор,
Пестрый весь, в цветочках,
Чтобы ворот до сих пор,
В сборочку и строчку,
С белой оторочкой.

Вот такие рукава,
Кармашки вот такие,
Чтобы стороны — без шва,
Плечи — накладные.

На узор, чтоб был он нов,
Шерсти возьму я трех цветов:
— Оранжевой, пунцовой, черной,
Желтой и кирпичной,
Фиолетовой, зеленой,
Синей и коричневой.

Нет, вижу, надо запастись
Шерстью самой разной —
Вез голубой не обойтись,
Нельзя и без красной.

Чтобы дать переливы
И узор занятный,
Чтобы вышло красиво
И носить приятно, —

Я бы так сказала:
— Трех цветов мне мало!

Веселой походкой
Иду я по улицам людным,

С поклоном, улыбкой
На каждый вопрос отвечаю.

В бамбуковой роще
От ветра тревожно и шумно.

Лишь дуб одинокий и сильный
Молчанья достоин.

Ты построишь красивый дворец
Или мудрую книгу напишешь —

За труды своих рук и ума
Принимаешь охотно награду.

Нет цены только щедрости духа,
Только жалости счет незнаком,
Только сердцу награды не надо.

Покидаю тихий остров,
Где я год прожил в раздумье.

Через озеро большое
В лодке к берегу плыву.

Оглянувшись напоследок,
Опускаю руку в воду,
Чтобы память о прохладе
В душный город увезти.

Казенный конверт голубей, чем весна,
В углу — печати звезда.
Почему-то вдруг захотели узнать,
Кто я, зачем и куда.

Я тронут, что участь моя тревожит
Совсем посторонних людей.
Быть может, неправда, что не поможет
В беде никто и нигде.

И я с незнакомцами издалека
Готов завязать контакт.
Хватаю перо, и быстро рука
Наносит за знаком знак.

— Кто я? — Упорный, настойчивый дух,
Весь этот мир созидающий сызнова.
Мысль и вниманье, зренье и слух,
Неукротимый, чужой, непризнанный.

— Где я живу? — В фантастическом мире,
Где люди — камни, а камни — живые.
Мир с каждым днем все страшней и шире.
Камни кричат, а люди — немые.

— Чем я живу? — Усмешкой: тщись,
Особь, себя утвердить нерушимо.
— Чем я живу? — Улыбкой: жизнь —
Невероятно, но — выносима.

Материнский взгляд надежен,
И не глядя он глядит.
У отца глаза построже, —
Смотрит, что там впереди.

Сын знакомится со светом
У знакомого крыльца.
А не знает, как же это? —
Оглянется на отца.

Ошибется, ушибется, —
Ничего, утешит мать.
А отец к сынку нагнется
И покажет, как играть,
Как ступать и поступать.

Подрастает, вырастает
Сын, похожий на отца.
Сын
на плечах отца
Выше отца.

Рычал мотор, гоним твоим упорством,
И самолет вгрызался в облака.
Послушные, внизу скользили версты,
И новые текли издалека.

Рука легла на руль легко и властно.
Железный шлем стальной сжимает лоб.
Навстречу обезумевшим пространствам
Мотор кидает свой победный вопль.

То падающий лист, то меч, разящий грудь,
Однообразно, медленно и жутко
Он мертвою петлею чертит в небе путь,
Как коршун кружится, а падает голубкой.

…Спокойный холодок уверенного взгляда,
Привыкшего впиваться в высоту,
Я узнаю: им ничего не надо,
Такие умирают на посту.

О, жены бедные, о, матери в слезах,
Оставьте их лететь судьбе навстречу.
Игры таких не остановит страх,
Таким нельзя мешать или перечить.

С порога опустевшего, рукой
Прикрыв глаза от режущего солнца,
Глядите вслед летящим высоко,
Рожденным добиваться и бороться.

Верю в деревья. Они растут,
У них есть листья и корни.
Весной они хорошеют в цвету,
Холода выжидают упорно.

Но верю я также и в облака —
Они легки и летучи.
Они играют и шутят, пока
Не вырастают в тучи.

Одним доля: жить большой семьей,
Жизнью жить простой в кругу людей,
А другим судьба: весь путь земной —
Поединок с совестью своей.

Душно корню, горько корню в почве сухой
Пробираться, пробиваться, ползти.
Трудно ветви раздвигать перед собой,
Первому вперед идти без пути.

Ветер осенью разнес семена.
Семя взбухшее сильней, чем динамит.
И опять за зимой идет весна
И прошедшее с будущим роднит.

Вырастет новая сосна,
Небу зашумит.

Народ кричит о бедствиях, о хлебе,
Его волнует дневная судьба, —
Поэт молчит. Какой прекрасный жребий!
Поэт ноет — безмолвствует толпа.

И что прекрасней, впрямь, чем жизнь поэта,
Его проворный и бесцельный шаг,
Взлетающая ввысь по воле ветра
Оторванная легкая душа.

И жаркий груз любви в пустую легкость песни
Он претворит, в видения — любовь,
При жизни вознесется и воскреснет
Он, проходя сквозь свой земной покров.

Он знает дни: вот суета потухла,
И свет в очах, и звуки полнят слух.
Смиряет дух и преклоняет ухо,
И первозданный узнает испуг.

Неумолкаемый раскат органа
Могучим дуновеньем мир покрыл,
Все ближе свет, все явственней осанна,
Все резче муки вдруг проросших крыл.

И вдруг, прозрев, он узнает — пронзенный
Огромным светом, уходящий ввысь
Свой мир земной, но одухотворенный,
И несть болезнь, и несть печаль, но жизнь.