Александр Новиков - Симфонии двора (сборник)
Все движемся. Уже до третьей тыщи –
шаг.
За столько лет – впервые.
И как велела певчая душа,
Пою свои куплеты дворовые.
И верю, не придут
И не отнимут строчки.
И в ночь не уведут
К тюремной одиночке.
Христос и тот за заповедь
Прощать до стольких раз,
Готов и нынче залпом пить
За милосердных нас.
За то, что жили – маялись,
Кручинились и славились,
За то, чтобы покаялись,
Не завтра, а сейчас.
Все движемся. До святости икон
Дойти б умом. А не как есть –
ногами.
Чтоб бег начав со стремени верхом,
Не кончить тараканьими бегами.
Из всех на свете стрел
По мне – Амура стрелы.
Ах, как бы я хотел
Лишь ими пичкать тело.
И бунтовать, и струны рвать
За все, что в сердце грел.
И все на свете согревать
Во имя этих стрел.
И чтоб в глазах той девочки
Так и остаться неучем.
А остальное – мелочи.
Так, видно, Бог хотел.
1999 год
«Вы простите меня, Очеретин…»
Вадиму Очеретину, Члену Союза писателей СССР, в ответ на его рецензию от 04.05.84 на мои стихи, с которой и начинается мое уголовное дело № 1078
Вы простите меня, Очеретин,
Я и сам, если честно, не рад –
Не попал в довоенные дети,
Не родился полвека назад.
Не катался в вагонах по свету
Под кликушества псевдослепых,
Не выклянчивал словом монету,
Не писал прозаический жмых.
Не менял ни имен, ни фамилий –
Повсеместно свою оглашал.
Вы умней оказались – сменили.
А вот я, дуралей, оплошал.
Не послушался в детстве папашу
И не внял поученьям хлыста –
Вот и выпал на голову вашу,
Как когда-то Родыгин с моста!
Видно, вправду есть Бахус на свете,
И слывет покровителем он –
Ай, Евгений, как точно приметил:
«Пьянке нужен лирический фон!»
Ну, а вам не завидую жутко –
Труд сизифов – писать и писать.
Про серьезное – это не шутка,
Даже если из пальца сосать.
О, Создатель! Великий Создатель,
Что ж ты псевдослепых схоронил?
Мне один псевдозрячий писатель
Так чудесно про них говорил.
Говорил, что «фольклорным фонтаном»
Окатили и дали испить –
Так с тех пор прикипел к шарлатанам,
Что доселе не в силах забыть.
И когда ему, дескать, в обузу
Созерцать на Пегасов табун,
Он свою малохольную Музу
Тащит к ним подлечить на горбу.
А меня вы простите за серость,
За убогий словарный запас,
За мою беспардонную смелость
Поучать в выражениях вас.
Я читал ваш пронзительный опус
И спешу в заключенье сказать:
Слово «шмон» –
по-тюремному – «обыск»,
И «обыскивать» – значит «шмонать».
Впрочем, нет, не учился я впору,
Не наполнил познаньем сумы.
Вы – знаток воровского фольклора.
Я прошу: поделитесь взаймы!
Вам завидует вся альма-матер
Наших славных уральских певцов:
Вы и критик, и врач-психиатр,
И историк, в конце-то концов.
Вы знаток диссиденства, искусства,
Даже сексопатолог слегка.
Выражаю вам лучшие чувства:
Жаль, что вы до сих пор не зека.
А за сим остаюсь неизменно –
«Полузековский полупиит».
Прав Есенин: мы все в мире тленны –
Как я рад, что нас это роднит.
1985 год
ГОД ЗМЕИ
Это ж надо, покромсало
Скольких враз вождей,
Всех Змея перекусала,
Кто был поважней.
Кто ловчей и мафиозней,
И т. д., т. п.,
Кто жадней и одиозней,
И главней в КП.
Год Змеи – такая штука –
Испокон веков
Жалит Мудрая Гадюка
Всяческих царьков.
Звон в ушах, как сто монисто –
Телетайп орет:
Покусал, бля, коммунистов
Аспид в этот год!
Целовались, миловались,
К счастью мир вели,
Ан, гляди, проворовались,
Лишку нагребли.
И змеюка, верно – аспид –
Ведь не ленится! –
Закусала прямо насмерть
Верных ленинцев!
1989 год
ДОСТИЖЕНИЯ
Еще не все исчерпано и выпито.
Призывы есть. Есть глашатай-горлан.
Ещё бы чуть – и он при жизни вылит
был
В гранитно-бронзо-гипсовый болван.
Застыло время бюстов, околевшее.
И новому отсчет дают ростки.
Болото сохнет. Воют, воют лешие –
Чем суше, тем им муторней с тоски!
Колхоз – завоеванье несомненное.
ГУЛАГ – его родной и кровный брат.
Нет ничего на свете неразменного,
Нет никого, кто б не был виноват.
Разменян царь с детьми и окружением.
Разменяны расейския умы.
Разменян бог. Все это – «достижения» –
Какие недогадливые мы.
Ни повода врагам для упования
У стенки – кибернетика – в расход!
Генетика в петле – «завоевание».
По трупам к звездам – новый марш –
поход.
Картин и книг потрава и сожжение,
Психушек живодерский инсулин –
Все это, безусловно, «достижения».
А мы считали – комом первый блин.
Бесштанная в закорках театралия –
Спектакль между жалами штыков.
Все поданы звонки, так не пора ли нам
Очухаться от зелия хлопков?
Жизнь движется – спиралево движение,
А значит, повторится тот момент:
Призывы. Горлопаны. Достижения.
Расход. Завоевание. Размен.
Не обезглавела ты, Русь – обезголовела,
В покорности застывшая слепой.
И сила твоя, исконно воловья,
И дух, и честь, и все в тебе – толпой.
1987 год
КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ
Поделились и люто, и наспех,
И – в пучину без дна.
В поле поровну белых и красных,
А Россия – одна.
Шашки наголо, шпоры – с размаху,
Чья, выходит, права?
Покатилась крестами на плаху
Золоченая голова.
А с небес над простертым телом
Ангел черный на гуслях, чу:
«Не желаю быть красным,
не желаю быть белым.
Россиянином, просто, хочу».
Разлетелись улыбки в осколки
И собрались в оскал.
В поле красные, белые волки –
Злоба, боль и тоска.
Белой кости стена в эполетах.
Краснозвездая серость-стена.
Только кровь одинаковым цветом.
Да Россия – одна.
А с небес над простертым телом
Ангел черный на гуслях, чу:
«Не желаю быть красным,
не желаю быть белым.
Россиянином, просто, хочу».
Слезы в нас раскаяния едки
И безмерна вина.
Два венца у гусарской рулетки,
А Россия – одна.
Мы носить не желаем в петлицах
Крови цвет, цвет бинта.
Огради впредь, Всевышний, делиться
На цвета, на цвета.
Нам с небес уже громогласно
Ангел мечется, голосит:
«Нет, не белый я!.. Нет,
не красный!..
Россиянин я, аз еси…»
1986 год
КРАСНЫЙ РОДЖЕР
По высокой волне галс за галсом
Только прямо, вперед без конца,
Плыл пиратский корабль с красным
парусом,
С «красным Роджером» аж в три лица.
– Где вы взяли такие-то рожи? –
Вопрошали при встрече суда.
– А это наш, – говорят, – родный
«Роджер»,
Подплывайте скорее сюда!
И кой-кто швартовался у борта,
Не предчувствуя близкой беды.
И на «Роджере» первая морда
Ухмылялась под шерсть бороды.
А вторая, с бородкой пожиже,
В оба глаза мигала: пора!
Мол, я сверху все донизу вижу,
Что касаемо части нутра.
Ну а третья, с бородкой невзрачной,
Подбородок на кости сложа,
Завопила: «Даешь абордачный!..» –
С вострым серпом заместо ножа.
И задравши у паруса фалды,
По берцовой зажавши в руке,
При посредстве серпа и кувалды
Разжигала страстя в моряке.
Как там было все, знать мы не можем,
Но видали и мы кой-чаво,
Как молились на тот «красно-рожер»
И в кровя окунали яво.
А потом предавалися танцам
С неумеренной тягой к вину.
И прозвались «Летучим Голдранцем»,
И поплыли тихонько ко дну.
Плыл пиратский корабль галс за галсом
С «красным Роджером» аж в три лица.
По высокой волне с красным парусом.
Только прямо. Вперед. Без конца.
1986 год
МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ДОЖДЬ
Сыплются звездочки, сыплются бантики,
Сыплются грамоты – пестрые фантики.
И повсеместно, и сплошь
Льет металлический дождь.
Копится белыми, желтыми тучами
И проливает медали по случаю
Дат, юбилеев, торжеств.
Или как дружеский жест.
Катятся премии, титулы катятся,
Лепят на грудь, на пупы и на
задницы –
Льется избыточность чувств
Прямо в прижизненный бюст.
Тень самозванца в пристяжку
с министрами
Бряцает, словно цыганка монистами,
Благоговейно дрожит:
Чем бы еще ублажить?
Двери дубовые, блеклы и малы вы –
Хочется дверь из породы сандаловой,
Где под ладошечный хлоп
Грудь подставляет холоп.
Где заправляет мадам Нумизматика
И тормошит старика-маразматика:
Тесно уже на груди,
Надо б расширить мундир!
Трескают лацканы, рвутся нагрудники,
И надрываются копи и рудники
