Михаил Львов - Стихотворения

У самых волн мы пировали,
Мы югом руки обожгли,
И на холодном перевале
Мы к небу близко подошли,
Где вровень с солнцем, с небом рядом
Белело зданье и кругом
Крошились камни колоннады;
Травой заполнило пролом,
Как мрамор, облако проплыло,
Стояли боги на пути —
И так, казалось, можно было
До Древней Греции дойти.

Чужая речь.
Чужие лица.
Продажа. Купля. Джаз и сквер.
И он ходил по загранице,
Как раздраженный Гулливер.
И проходил у самых окон,
Как солнце резкое, слепя,
И небо Мексики высокой,
Как шляпу, мерил на себя.
Он сквозь дворцы увидел горе
И нищету — сквозь тонкий шелк.
Как наступающее море,
Он к ним из будущего шел.
Он возвышался над врагами
Монументально-тяжело,
И где-нибудь его шагами
Асфальт на Западе прожгло.
Он так глядел кругом крамольно,
Как будто прибыл к ним за тем,
Чтоб выбрать здание под Смольный
И выбрать крепости под Кремль.

Еще штыками обернутся песни,
Еще придут и отшумят бои.
Придет домой седеющий ровесник,
Придут не все ровесники мои.
Оставшимся — счастливо оставаться.
Но с этим миром в утреннем дыму
Договорились мы не расставаться —
И мы вернемся бронзою к нему.
У вас сады. У вас цветенье лета,
И юноши по мрамору идут
В сияющие университеты,
И холодно быть памятником тут…

Когда ты выйдешь с лекций на закате,
О наших размышляя временах,
Навек ушедших в толщи хрестоматий,
О наших запыленных именах,
Ты обернешься —
И увидишь рядом
Тех,
Кто отвел и от тебя беду,
Товарищ мой,
Бредущий тихим садом
В трехтысячном немыслимом году.

Набросив на плечи шинели,
Скрипучие качая нары,
В теплушке вечером мы пели —
Грузины, русские, татары,
И песни были долги, долги…
А в песнях девушки красивы,
И за окном открылась Волга
Широкая, как путь России.

Ребята песню запевают,
На нарах лежа, в тишине,
И песня-то невесть какая,
А сердце разрывает мне.
Все в песне можно и уместно,
И стоит захотеть друзьям —
В теплушку царская невеста
Войдет и тихо сядет к нам…
Но мы поем, поем до ночи
О том, что позабыть нельзя:
«Последний нонешний денечек
Гуляю с вами я, друзья».
И, как далекое наследство,
Пробившись через столько дней,
Твоя судьба сожмет мне сердце,
И я забуду о своей.

Надломилась пшеница русая
Возле станции Лебедянь,
Словно хлещут ефрейторы Пруссии
Пулеметами по лебедям.

Березок тоненькая цепь
Вдали растаяла и стерлась.
Подкатывает к горлу степь —
Попробуй убери от горла.

Летит машина в море, в хлеб.
Боец раскрыл в кабине дверцу,
И подступает к сердцу степь —
Попробуй оторви от сердца.

Эти дни позабыть нельзя,
Нам со многим пришлось расставаться,
Но когда погибают друзья,
Неудобно в живых оставаться.
Ты ведь знаешь, мой друг, я не лжив —
Мне б хотелось быть рядом с тобою
И, как ты, не вернуться из боя…
Ты прости мне, что я еще жив.

Ты сегодня дымишься за дальнею далью,
За снегами, которым не видно конца,
Златоуст! Златоуст! Нержавеющей сталью
Это имя нам детство вписало в сердца.
И Закаменки камень, и малинники Голой,
И запруженный Ай, и седой Таганай —
Это детство мое. Это юность и школа.
Это в горы и сосны оправленный край.
Город детства и стали,
   город стужи и зноя,
За оградой резною, за сосной вырезною —
Весь ты в зренье моем, весь ты в сердце моем,
Словно только вчера я покинул свой дом.
Мы идем сквозь огонь, позабыв о покое,
И в родительский дом я не скоро вернусь.
Как любовью своей, как отцовской рукою,
Ты прикрой меня сталью в бою, Златоуст!

Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой.
Ты должен переплавиться, разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.
Какие бури душу захлестнули!
Но ты — солдат и все сумей принять:
От поцелуя женского до пули,
И научись в бою не отступать.
Готовность к смерти — тоже ведь оружье,
И ты его однажды примени…
Мужчины умирают, если нужно,
И потому живут в веках они.

Я должен ежедневно жить,
В грозу, в листве дрожащей жить,
И в ночь арктическую жить,
И в поворотах мира жить.
В пургу не стыть. Под ливнем быть.
Мы присягали вечно жить.
…Где тонет танк — там ставим шест.
(Могила танка под шестом.)
И их уже не пять, не шесть.
(Мы откопаем их потом.)
Завязли мы в грязи болот,
И по железу дождь идет,
По плащ-палатке хлещет дождь.
То, поскользнувшись, упадешь —
Поднимешься и вновь идешь.
По плащ-палатке хлещет дождь.
Как веткой, по лицу сечет.
Под орденами пот течет.
И ни привалов, ни еды.
И хочешь пить — и нет воды.
(В болоте только труп воды.)
Неделю дождь без берегов,
Болотный дождь в тылу врагов,
И — холод, голод, ливень, грязь,
И так легко упасть, пропасть,
И стать рабом в стране рабов,
И гробом стать среди гробов…
Но нам приказывали жить,
Мы будем мужеству служить,
Год под дождем кружить, но жить,
Идти вперед!
     Иди, живи,
Пока не дождь в твоей крови,
И мы прошли болота…

Все понимать и обо всем молчать,
И даже в дружбе оставаться строгим,
А если боль — о боли не кричать.
И, как металл, лететь в сражений гущу,
Чтоб в дальность цели, как в мишень,
   войти —
Железу, как известно, не присущи
Лирические отступы в пути.
Вычерчивая линию красиво,
Чтобы над целью вырасти в дыму,
Снаряд в пути не делает извива
И в гости не заходит ни к кому.
Так ты пойдешь немедленно и гордо,
Как полководец, сквозь железо лет,
И станешь безошибочным и твердым —
Но тут уже кончается поэт.

Я нынче страшным расстояньем
От мирной жизни отдален,
И вспомнить я не в состоянье
Театра свет, ряды колонн,
И лебединые страданья,
И лебединую беду,
Я только слышу тут рыданья,
И только вижу лебеду,
И вспоминаю об искусстве,
Как о далекой старине,
Как о любви, о первом чувстве.
К ним не вернуться больше мне.
И, снова зубы сжав до хруста,
Иди вперед и в грязь и в ров.
И кажется, что нет искусства,
А есть железо, хлеб и кровь…

Комбату приказали в этот день
Взять высоту и к сопкам пристреляться.
Он может умереть на высоте,
Но раньше должен на нее подняться.
И высота была взята,
И знают уцелевшие солдаты —
У каждого есть в жизни высота,
Которую он должен взять когда-то.
А если по дороге мы умрем,
Своею смертью разрывая доты,
То пусть нас похоронят на высотах,
Которые мы все-таки берем.