Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

был дивен этот переезд
в кругу винтовок гайдамаков
был дивен в темном блеске звезд
вид снежных древ и чорных маков
из щели тротуарных плит
процвел веночек – мак багровый
но вот начальник участковый
полковник грузный семенит
калитка хлопнула радушно
радушный говорок на о
герой польщон что клонит уши
полковник к лепету ево
меж тем тарелки подставляя
рукою пухлою с кольцом
а доч полковника – босая
склонилась тут же над чулком
домашней милой суматохой
оказан путникам почот
и сон уж новою эпохой
на новом месте настает

вот улицею пропыленной
роится городок пред ним
чугунный островок балконный
над быстриною недвижим
толкуют группки ротозеев
подошвы шаркают гуляк
и огненным с папахи вея
мчит дыбя лошадь гайдамак
герой наш после горькой соли
выходит с пледом на балкон
от Байрона и жолчной боли
в себя впервые погружон
до недр невнятных человека
всему земному первый враг:
библиотека и аптека
на новой почве первый шаг
те дни уже не повторятся
когда тягучий перевод
умел заставить задыхаться
когда тяжолый переплет
хранил страничный вей мятущий
когда весна свой ствол цветущий
из снов тянула и стихов
к садам воздушным облаков
когда со стен старинной башни
предстал впервые кругозор
и ветер этих мест всегдашний
свой оперенный поднял спор
и встали над низиной нишей
на четырех холмах кладбища
и белым голубем собор

вон там в овраг сползает в паре
с кустом с могильново чела
с арабской надписью чалма:
тут жили пленные татаре
и до сих пор ещо монгол
в чертах широких лиц мелькает
тут конь стреноженный с могил
траву колючую срывает
за ветхой крепостной стеной
другое дикое кладбище
в дупло протлившееся нишей
врос камень от веков седой
с чертами ликов человечьих
львы на надгробьях стерегут
иероглиф библейской речи
символ благословенных рук
а по брегам оврага диким
стоят враждебные гроба
крестов грозят наклонно пики
и здесь с могильново горба
там ангел над стишком рыдает
и омертвевшево Христа
тысячекратно распинает
крестов спаленных высота
в овраге же слоится глина
в колючих травах козий сад
иософатова долина
среди кладбищенских оград
у мертвых области все шире
над крышами живых листвой
шумит о иномирном мире
прапращур выросший ветлой
на тленность вечность наступает
как исполинский мавзолей
с холма высоково взирает
бойницей замок – в нем музей
теперь пропыленный архивный
недавно же руиной дивной
стоял он – на камнях трава
росла и плакалась сова
тут кость с камнями участь делит
лом разбивая улиц грязь
пласт исторический шевелит
где грузный след печатал князь[64]
величьем прошуршав прозвякав
в толпе линялополых жаков[65]
канонов византийских страж
в друкарню[66] шествовал под липы
взирать – приняв на лоб витраж –
на гутенберговские типы[67]
отец ево рубил татар
тяжолым шаршуном отвесно
а он оружием словесным
бьет иноверное – друкарь
с ним беглый Федоров[68] в советах
бессонных но сникают леты
и деда дело слабый внук
предаст чтоб снова коловратный
истории поток превратный
вернул стенам заглохший звук
напев восточной литургии
князь в гробе каменном давно
ево дела вершат другие
куют возмездия звено
на католических руинах
граф Блудов воздвигает тут
оплот российский – институт
святово братства[69] – в пелеринах
питомиц блудовских взрастет
братчанок долуоких племя
но и сей дуб лихое время
военным вихрем просечот

вот посреди гуляк зевак
взлетая как по ветру листик
уже гарцует гайдамак
величественный гимназистик
что в класс приходит со штыком
гранату прячет в парту важно
и романтическим огнем
чей взор полутомится влажно
ему влюбленные персты
ласкают клавиш пасть – чисты
в вечернем таинстве квартиры
пускай ночуют дезертиры
в могильных склепах шевеля
средневековых мумий кости
пускай уже дрожат поля –
грядут неведомые гости

просвищет первый соловей
весной какой то в жизни каждой
и лепестков душистых вей
в предчувствии любовной жажды
кладбищенский покроет сад –
в сосне дремучей лунный взгляд
геометрическое око
и над раскидистой сосной
над одинокой головой
звезда провисшая высоко

открыт толпе заветный парк
парк в тихих парочках таится
под шелестом древесных арк
рябь лунная на лицах тлится
наш отрок хиленький – герой
тем временем с огромной книгой
библиотечною веригой
один справляется с весной
с посюсторонним в пререканьи
и входит в вечные слова
величественные деянья
в круженьи эта голова
ему уже не плоть – не пенный
плечей девических овал
но образ гетовской Елены
о любострастьи толковал
и в гимназической пустыне
на вечеринке где от ног
скрипит и гнется потолок
где в окнах парк дремучесиний
куда один лиш барабан
доходит – бухая – до слуха
братчанке в розовое ухо
он любомудрый вьет туман
потертый локоть укрывая
Платона бедной изъясняя

когда приходит новый век
все ветхое круша уносит
недальнозоркий человек
сей вещей тяжести не сносит
все кажется ещо ему:
вот он помыкавшись по миру
вернется в милую тюрьму
обжитую свою квартиру
и все по прежнему пойдет
мир непреложный служба гости
но день пройдет пройдет и год
чужбине обрекая кости
возможно ли! воскликнет он
в надежде беженской дорожной
судьбой скитальца награжден
не смея подтвердить: возможно
так наша малая семья
на берег выброшена чуждый
все ждет на чемоданах – нужды
лет полубеженских деля
[(расформированный этап
давно сдан в ящиках в казармы
и нет давно казарм пожары
и грабежи гуляли там)]
давно с весами ювелира
сдружилось золото колец
вторая сменена квартира
заметней горбится отец
и мать – скрывая что седеют
виски – все ниже все серей
дни тянутся ночей страшней
петлей затягивая шею
пока однажды пулемет
в ладоши плоские забьет
плеснет как из ведра водою
вдоль окон и зайдется лес
окрестный пушечной пальбою
такс за снарядом точно бес
срывается – к нему взывают
из погреба где ожидают
борьбы сомнительной конца
соседка с видом мертвеца
поспешно крестится на взрывы
– на грома летнево порывы
так бабы крестятся – но вот
утихли громы настает
молчанье – кончилось! – и к чаю
зовет сосед не замечая
молчанье чем населено
а кто то мучаясь задачей
безмолвья заслонил окно
и став за занавеской зрячей
прислушивается – висок
томит нездешний холодок
ево блуждать не долго взору:
вдали пролился плеск копыт
солдат с оглядкою бежит
приникнул сгорбившись к забору
тут всадник: взмах и блеск – и вмиг
шинель солдатская упала
и шашки отирая жало
глядит гарцуя всадник – лик
монгольский страшен и немирен
улыбкой торжества расширен

опасна буря но тревожней
ещо – затишье перемен
когда все глуше все возможней
непредставимый новый плен
несокрушимою стеною
жизнь окружает и растет
что может новою весною
внезапно рухнет через год
дождется ль этово крушенья
тот ротмистр что нашол приют
на кладбище под склепа сенью
иль пули дни ево сочтут
и выведен из гроба ночью
увидит звезды под стеной
и прах взаправду гробовой
покроет смеркнувшие очи

а наш герой лиш начал жить
порою этой необычной
впервые начал он учить
себя работой непривычной –
ходить на склады: чорный труд
потом покоя отупенье
и два осталось впечатленья
открытые случайно тут:
он ранним утром ждал других
рабочих – склад стоял высоко
с ево холма в полях далеко
был виден дождь: в столбах косых
он шол в холмах прозрачной тенью
и созерцая дымный ход
под облаков стоящих вод
герой познал самозабвенье
сознанья проблеск пронеся
в просекшем здешнее нездешним
до разделения на ся
до растворения во внешнем –
на складе в тот же день герой
клал на хомут хомут крутой
из них кривую стену строя
и вдруг строение такое
неопытным возведено
крушится на нево оно
и что же – он без перехода
в небытие перенесен
и пробуждаясь мыслит он:
жив но не смертной ли природы
испытанная тьма и вот
неощутимый переход
ее от жизни отделяет
движенья чувства дни места
все горстью праха отлетает
взять – дунуть и ладонь пуста

неведомово ожиданье
безбытья глуш и тишина
приглохшее существованье
знакомы тем чья жизнь полна
вот как у нашево героя
истории лихой игрою
в такие дни сновидец ждет
не дней загадок – ночи тайны
лиш в сонной чепухе встает
мир для сознанья не случайный:
в смещонных планах отражон
предавшись в опрометном мигу
весь день он предвкушает сон
как увлекательную книгу
от снов туманится и явь
в тумане он по жизни бродит
как нежить вековая навь
и правду дикую находит:
а что как все что вижу я
вокруг – премены и движенья
создание воображенья
игра двойная бытия
закрыть глаза и вновь открыть
и оборотней мир сметется
и человек в ничто очнется
как призрак оставаясь быть:
та правда кажется в природе
не только этих лет – окрест
разлита в сумрачном народе
в туманах этих диких мест
в дыханьи вечером полыни
Горыни плоских берегах
в оврагах где белеет в глине
людской ноги не знавший прах
в недвижной дикости разлита
в – движеньи быстрых перемен:
наездов некогда копыта
звучали возле этих стен
шли орды мчалися казаки
сменялись русские – поляки
и нынче наш совидец уж
следил как гимназистик – муж
здесь в виде гайдамака мчался
как шол немецкий здесь патруль
петлюровец скрывался пуль
как в самоходе здесь метался
в мундире синем генерал
как он под тем же кровом спал
где через час над картой сонный
сидел нахмуренный Буденный
и шли буденовцы – три дня
поток струился их багровый:
кто в красном сам а кто коня
покрыл попоной кумачовой
семь раз равнинный круг осок
был дымным зрелищем сражений –
как исторических движений
гулял здесь смертный ветерок
и укачалася волна
надолго ли – почти навеки:
на 20 лет усмирена
кровавой желтизной мутна
и исторические реки
вспять потекли в века в назад
отмстит истории возврат
опять здесь Польша – пролегает
до этих пастбищ и холмов
и космы вехам ветр качает
среди болотных тростников
с холма замковово крутово
за их чертою виден флаг
на зелени горит как мак
и слышен выстрел часовово
и мнится русским что они
– кто их превратностей достоин! –
не между двух великих воен –
двух революций стеснены