Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

…В это время над кромешным буем
Низко пролетали облака,
Длинную рубаху голубую
Надевала теплая река.

Ах, раскиньтесь, строчки песнопений,
Над землею вечно молодой.
Речка побежала по ступеням,
По которым ходят за водой…

И волной веселой закружила
Отблески багровые зарниц,
Белое цветение кувшинок,
Брызги первосортных медуниц.

Но стояло сердце при разлуке,
Звезды покатились, как рубли,
Ведь и яблонь ласковые руки
Ничего поделать не могли…

Ой, горит-цветет веселый ситец,
Все, кто провожает, — на виду…
Может, не уеду, попросите —
Не расстанусь с вами, не уйду.

День в окно стучит. Открою ставни
Сердца.
          Кончу с маятой:
На кого покину и оставлю
День мой, край мой золотой?

Дорогие, что со мною сталось?
Звезды в сходке, тополя в строю.
Алый цвет на яблонях,—
Останусь!
И на вишнях тоже, —
Остаюсь!

И головой со мною вровень,
Неясная, но хороша,
Она идет — пунцовей крови
И легковесней камыша.

И, в сердце радостное скомкав,
Туманный облик стерегу:
Я много слышал, незнакомка,
О вас на дальнем берегу.

Всё незнакомое — условно.
Мои олонецкие мхи, —
Я не чуждаюсь родословной,
Идущей в песни и стихи.

Прохладой веет бор сосновый,
Перемигнулся ветерок,
И слышу я напевность слова
И окающий говорок.

Ой, много солнца проворонила
В снега заметанная ель.
Вы из Олонии, Олонии,
Далекой радости моей.

И этой радости в угоду
Перехвачу и увлеку
Не одобряемую модой
Необходимых слов реку.

Я расскажу тебе об озими,
А может, позже, напослед, —
Что я сличал на Тойво-озере
Твой легкий след, чуть видный след.

Я не раздумывал: искать ли?
И, не покорствуя судьбе,
Я расспросил, какое платье
Надето было на тебе.

И Тойво-озеро с ответом,
И летний день сказал тогда:
Зелено-громкое, как лето,
И голубое, как вода.

Дороги врозь. И мне пути нет.
(А сердце вынеслось, любя.)
Еще спросил: «А как найти мне
Звонкоголосую, тебя?»

И вот глаза не проворонили,
И день стал краше и светлей…
Ты из Олонии, Олонии,
Далекой радости моей.

До свиданья, домик надканавный,
Дорогой свидетель всех бесед,
Мамушка, Алена Николавна,
Старушонка славная,
Жалостливая и непосед.
Хороший домик мой…
Звени, певучая,
Не на широкой улице села,
Сыграем по такому случаю,
Не выходя из-за стола.
Но зато, гармонь, возле рябины,
От которой вдаль идет весна,
Милую, любимую
Крепче, да и песенней прославь.
Ухожу от вытянутых пожен,
Не раздумывая, вдруг…
Эх, прощай, которая моложе
Всех своих отчаянных подруг.
А отец, поднявшийся на пристань,
Переспорил говор берегов:
«Пусть найдет деревня гармониста —
Гармонистей парня моего!»

Родина моя, Светлана,
В нашем муторном краю
Васька Тюрин крупным планом
Входит в песенку мою.

В правой ручке — тросточка,
В левой — папиросочка,
Выбирает с кондачка
Девочку-подросточка!

Она выходит первой павою,
И рядом с ней Василий Павлович.
И сказала девка:
«В этот день
Ты, Василий, мною володей.

Ты меня, черноволосый бахарь,
Открутил от дома, от стола
Дорогой немецкою рубахой,
Черноусьем крепким, как смола».

Васька вынул папиросу «Ю-Ю»,
Посмотрел на милую свою.
И вот она выходит павою,
И рядом с ней Василий Павлович.

А Леньке Моничеву некуда
Приткнуться трудной головой,
И он идет, бледнее некрута,
По той дорожке столбовой…

Это вишенье в цвету
Оторвало первый тур!

Это зори заиграли
На гармонике губной,

По записке, по программе,
Барахольной стороной.

Дома хлеба ни куска,
Ваське улица узка!

Васька песенку тасует,
Свищет в белый огород:
«Кавалерчики танцуют,
Барышни наоборот!»

По забавам, по минутам
(Сколько девок — столько ляс)
Васька ножкой — фу-ты, ну-ты —
И пустился в новый пляс…

И, удивляясь ловкости и силе,
Вышел вечер, так же кучеряв,
А женщины подсолнухи лущили
И улыбались милым дочерям…

В это воскресенье, в этот праздник,
Бросив всё — квартиру и родню,
Прохожу я в песенный заказник
Новую поставить западню.

К матушкиной снеди — безразличен…
На лядинах встала трын-трава.
Я не стану спрашивать лесничих,
Где берлоги, где тетерева.

Возле синих островов,
Вокруг Буяна
(Видно, для того, чтоб ободрить)
Товарищи сыграли на баянах
Самую громкую кадриль.

Разыграли, и не обнищали
(Видно, для того, чтоб ободрить),
Длинную, как обещанье,
Самую лучшую кадриль…

По заказнику бегут косули,
Залегли дорожки, стежки, рвы.
Я свои стихи проголосую
На собранье сосен и травы…

Я ушел от Ладоги приятной,
Чтоб иным орудовать багром.
Как мне разворачивать, ребята,
Слово, поднимающее гром?

Чтоб оно не стыло на приколах,
Коль друзей-советчиков не счесть.
Песня, будь сердечной и веселой
За такую дружбу,
За такую честь!

На грудь наседает огромная тяжесть,
Колотит по сердцу меня не щадя,
Романтика снова уходит бродяжить
По черным дорогам и площадям.

И ей по следам засвистели ребята,
Проспавшие в люльках семнадцатый год,
Мелкокалиберные ребята…
Ее останавливает обход.

Начнутся расспросы про дальних да близких
(Наганы на ленточках портупей):
С какими друзьями вела переписку
И с кем хороводитесь теперь?

Я ставил парус на лодке глубокой,
Ревела белугой большая волна.
Романтика, амба!
«Четыре сбоку,
Четыре сбоку!» — кричит шпана…

Сложила губы бантиком,
А жительства — на грош,
Отборная романтика,
Погибельная дрожь!..
Бывало, и нередко,
Она, войдя в игру,
Дрожала, словно ветка
На северном ветру.
А там, где вихрь промчался
В стремительном году, —
Летела на тачанке
В придуманном аду,
Где только степи, степи,
Винтовка и обрез,
Где только кровь да пепел,
Дым до седьмых небес!..
А где-то в поле пусто,
Тишь да благодать.
Шурум-бурум капуста —
И песни не видать!

Товарищи, одетые в ситец и ластик,
Ветер водительствует грозой.
На полустанки Советской власти
Вылито озеро Красных Зорь.

Пусть не поет, не кричит старожилам
Птаха несчастная Гамаюн…
Небо олонецкое окружило
Землю отчаянную мою.

Засуха вас никогда не конала,
Ваши угодья — три гряды,
Озеро, речка да два канала,
С печки рукой достаешь до воды!

Вы — представители Главрыбы…
Как ни поверни,
Что ни говори —
Вот оно озеро — синяя глыба,
Целое море, черт побери!

Я принимаю, как награду,
Вашу неслыханную зарю.
Именем звенящего Ленинграда,
Именем Республики говорю:

«Ждем окуней зеленые роты,
Сабли плотвы, сигов палаши,
Чтоб через Нарвские ворота
Шли обалдевшие ерши!»