Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

У киборгов на юге есть курорт –
Они там от работы отдыхают,
Их чинят там и в целом обновляют,
К услугам их – Инет, сады, яхтпорт,

Библиотека, бары, киберспорт…
Туда людей-артистов направляют,
Поэты, музыканты там бывают,
И я там был… Когда мой стих аккорд,

Беседу завязал я с киборгессой –
Как выяснилось вскоре, стюардессой.
Я ей сказал: «Пойдёмте в сад со мной».

Она шепнула мне: «Мой повелитель,
Вложил в меня завод-изготовитель
Уменье целоваться под луной…»

И вот в саду мы стали целоваться,
Смеяться, обниматься, баловаться –
Интрижка обретала смысл иной.

Влюблённый, я вскричал: «Моею будьте!
Я дам Вам имя, номер свой забудьте,
Прошу Вас стать моей киберженой!»

Она сказала «да», читатель мой!
Вдвоём курорт мы с нею покидали,
Тогда законы это позволяли.

Мы жаждем денег, славы, роскоши и секса,
Хотим всё лучшее захапать поскорей,
Хотим урвать кусочек жизненного кекса,
Как сформулировал Добрынин наш Андрей.

Хотим, ведь кекс обсыпан сахарною пудрой,
И знают все, что у него изюм внутри,
Бежит глупец к нему, крадётся тихо мудрый,
Один урвёт кусок, другой – аж целых три.

Кекс бесконечной сладкой высится горою,
И я пришёл к нему, имея в жизни цель –
Как мышка в сыре, в нём туннель сквозной пророю,
Передохну и рыть начну другой туннель.

Вновь к людям выползу, объевшийся изюма,
Обсыпан пудрой и урвавший больше всех,
На полусогнутых пойду домой угрюмо
Писать роман с названьем кратким «Мой успех».

В нём опишу вкус кекса, просто бесподобный,
И про туннели напишу – по ним я спец,
И существует ли, к примеру, кекс загробный?
Таким вопросом озадачусь под конец.

Взгляну в окно – там люди носятся стадами,
Несут куски, под ними валятся порой,
А жизни кекс под разноцветными звездами,
Как прежде, высится гигантской горой.
«Эх! – восклицаю, ставший опытней с годами, -
читатель, мчи к нему, хватай, туннели рой!»

Когда меня фотографируют фотографы
И как бы гладит жизнь по рыжей голове,
Когда мне хлопают и я даю автографы,
Частенько думаю: «Да, надо жить в Москве.

Сюда все люди интересные стекаются
Свои таланты в полной мере проявить,
И если выживут, и если не сломаются,
То здесь поселятся и здесь начнут творить.

Работать должно и откалывать чудачества,
но ежедневно о себе напоминать,
и выдавать продукт отменнейшего качества,
иначе станут твоё имя забывать.

Уснёшь на лаврах – вмиг в провинции окажешься,
Где тоже люди, без сомнения, живут.
Ты там освоишься и, может быть, отважишься
Творить – но там тебя сюрпризы ждут.

Твои стихи не в толстой книжке будут изданы,
А лишь в газете ежедневной заводской,
Ведь в ней поэтов местных публикуют издавна,
И многих радует из них удел такой.

Начнёшь спиваться ты и думать: «Где фотографы?
Концертов нет. Пойти работать на завод?
Но ведь в Москве я раздавал всегда автографы,
Давал гастроли и меня любил народ!

Теперь всё чаще просыпаюсь с бодунища я,
И вечно денег нет, откуда же их взять?
«Пульс Ивантеевки» – газета просто нищая,
ну, как же мне за счёт стихов существовать?

Как опустился я! Дружу тут с графоманами.
Да оглянись вокруг! Что видишь ты, болван?
«Пульс Ивантеевки», халупа с тараканами,
сырок засохший и с водярою стакан...»

…Так может быть, но я ещё не деградировал,
виденье только промелькнуло в голове.
Кричу я другу, чтоб скорей фотографировал.
Какое счастье – я, поэт, живу в Москве!

- Григорьев, ты холостяк. Ты что, поэт, уклонился?
Пора сделать верный шаг. Немедленно чтоб женился!
Григорьев, ты пустоцвет. Напомним тебе мы дружно:
Где дети твои? Их нет. Немедленно сделать нужно.

- Придёт всё само собой, всему своё время, братцы.
Что навалились гурьбой? Дайте мне разобраться.
За окнами снег идёт, какой-то хор меня судит.
А котик сидит и ждёт, что же с ним дальше будет.

- Григорьев, ты некрещён. Немедленно чтоб крестился.
Наш хор тобой возмущён – ты от всего уклонился.
Григорьев, машина где? Квартира где, сбереженья?
Что чешешь ты в бороде? Не медля прими решенье!

- Придёт всё само собой, всему своё время, братцы.
Что навалились гурьбой? Дайте мне разобраться.
За окнами снег идёт, какой-то хор меня судит.
А котик сидит и ждёт, что же с ним дальше будет.

- Григорьев, ты мизантроп, тусуешься очень мало.
Хотим, тусовался чтоб, Москва чтоб тебя узнала.
В ток-шоу скорей беги, без ящика славы нету.
Григорьев, давай, смоги, нельзя так тупить поэту.

- Придёт всё само собой, всему своё время, братцы.
Что навалились гурьбой? Дайте мне разобраться.
За окнами снег идёт, какой-то хор меня судит.
Вот котик сидит и ждёт, что же с ним дальше будет.

Повсюду их по-разному зовут –
Мне девушка на юге говорила,
Что это колобасики. «Как мило», -
Подумал я, верша любовный труд.

Когда науку нам преподают,
Зовут семенниками их уныло.
Иные говорят: «В пельменях – сила»,
И не продукт в виду имеют тут.

Тестикулы, муде, а также коки –
Не знаю, как зовут их на Востоке,
Но ладно. Раз зашла о яйках речь,

Я говорю – на клубни ведь похоже,
И ядрами могу назвать их тоже…
Одно понятно – нужно их беречь.

Стихи, они - как дети малые:
Не все родятся крепышами.
Иные - слабые и вялые,
Их писк не уловить ушами.

Иные - попросту рахитики
На кривеньких и тонких ножках.
Над этими хохочут критики.
Ну да - что проку в этих крошках?

Есть детки - дауны смешливые,
Позора верные гаранты.
Есть недоноски молчаливые,
А также есть вообще мутанты.

У этих - всё не как положено:
Где руки-ноги, непонятно.
На тельце кожица скукожена
И нос - на лбу, что неприятно.

Ну, кто же знал, что так получится?
Кому они нужны такие?
Пришлось так тужиться, так мучаться,
И вот итог - стихи плохие.

Они таращатся на папочку,
На их родившего поэта...
Эй, не спеши сложить их в папочку,
Послушай доброго совета.

Рожай стихи по вдохновению,
Зачем уродцев дальше множить?
Хотя у каждого у гения
Таких полным-полно, быть может.

Мой друг, берясь за что-то новое,
Ты помни о стихах-уродах.
Потомство людям дай здоровое -
Хоть даже сам умрёшь при родах.